Наблюдательный совет первой редакции газеты "Консерватор", просуществовавшей совсем недолго и выпустившей всего шестнадцать номеров, возглавила Татьяна Толстая. Она же попыталась формулировать на страницах "Консерватора" прежде всего идеологию либерального консерватизма. Первую редакцию в скором времени сменила вторая – и уже в пятом номере последовала отповедь Татьяне Толстой со стороны новой редакции "Консерватора", рвущей – наглядно для читателя – с редакцией старой. В памфлете Дмитрия Быкова "Из бывших" слово "фашист" (и однокорневые с ним), которое в интервью радиостанции "Эхо Москвы" Толстая употребила, оценивая окрашенность идеологии новой редакции, повторялось десять раз, с возмущением и негодованием по поводу Толстой. От "фашиста" (хотя выдержки и цитаты, приведенные выше, свидетельствуют о пропаганде изоляционизма и враждебности по отношению к "другим" – этнически в том числе; а зам. главного редактора Д. Ольшанский гордо определил на страницах газеты свои убеждения как "черносотенство") Быков агрессивно переходит к "либералу" и "либерализму" – и здесь контекст слова носит исключительно негативный характер: "Уж как-нибудь, наверное, Татьяна Никитична встречала слабоумных на своем веку – круг общения, чай, широкий, одних либералов штук сто"; "И Толстая <…> не может не видеть, до какой степени пошл весь этот круг и насколько тут неуместен человек с талантом. Однако здесь сейчас слава и зеленые либеральные ценности, а от таких вещей отказаться, увы, невозможно"; "Сейчас эти эссе, собранные в книги "День" и "Изюм", поражают бедностью мысли, ее ограниченностью, что в либеральных кругах всегда приветствовалось"; "…либеральная тусовка как затянула свою песню о желательности тихого омута, так и тянет ее до сих пор" [25] и т. д. Д. Быков клеймит либерализм и все связанное с этим понятием в своем памфлете, он же расправляется с либерализмом, его бесхребетностью в романе "Оправдание". Сюжет прост: Сталин и сталинщина выбирают из людей самых стойких, специально испытывая их в лагерях, – выживают (и тренируются) сильнейшие духом и телом, победившие в Великую Отечественную. Сюжет должен был, по намерению автора, вызвать возмущенную реакцию в либеральной литературной среде, – однако возмущение, если и последовало, касалось скорее языка данного сочинения, нежели авторских идей.
Практически одновременно с "Консерватором" обеих недолговечных редакций появились в печати рассказы и повести Владимира Маканина из задуманной им книги "Высокая-высокая луна": "Неадекватен", "За кого проголосует маленький человек" (Новый мир. 2002. № 5), "Без политики" (Там же. 2003. № 8), "Долгожители" (Там же. 2003. № 9), "Могли ли демократы написать гимн…" (Там же. 2003. № 10). Маканин – писатель с явным даром общественно-политического предвидения, диагност и социальный критик, прекрасно ощущающий на уровне "камешка" сейсмические подвижки и грозящие обвалом изменения в обществе, кризисы и господство разных идей, их "круговорот", фиксирует внимание читателя на отсутствии энергии, исчерпанности, импотенции "либералов" и "демократов", не без сарказма и гротеска им изображенных. Еще в 2001 году литературоведом Андреем Зориным было отмечено как очевидное, что в стране и обществе "растут акции правого неоконсерватизма, своего рода неопочвенничество и новое государственничество. <…> Конечно, в этой волне кто-то четче и осмысленнее рефлектирует собственную эволюцию, а кто-то продолжает называть себя либералом". [26]
С начала ХХI века от самоопределения "либерал" (или тем более "демократ") не без "помощи" либеральной прессы и литературы, плоско, поверхностно, ангажированно муссирующих это слово (и понятие), начинает веять чем-то затхло-стоическим в духе ритуального шестидесятничества. Слово либерал попадает в одно смысловое гнездо со словом (и понятием) интеллигент , подвергающимся осмеянию и низвержению. "Так что прощай, интеллигенция, тебе уже почти никто руки не подает. А мы для своего культурного сословия найдем новое имя, приличное. Да и это, кстати, как будто неплохо звучит: русское культурное сословие". [27]
6
Неотрефлектированность и неоформленность, несформулированность либеральных идей объяснимы: границы либерализма в принципе подвижны, эластичны, но не беспредельны: он включает в себя различные области, адаптируя их; для либерализма "другой" – не враг, как для антилиберала, а действительно "другой", имеющий право на свою инакость.
Либерализм исповедует политкорректность и толерантность, подвергая критике соответственно неполиткорректность и нетолерантность. В свою очередь, либерализм со стороны антилиберализма подвергается сегодня обструкции в качестве идеологии свободного рынка и свободного предпринимательства в экономике, в качестве идеологии свободы – как вседозволенности – в литературе.
Одним из острых публичных конфликтов вокруг либерализма в литературе стал конфликт вокруг произведений Владимира Сорокина. Литературные либералы – в силу своего либерализма – защищали Сорокина от обвинений в порнографии; однако общественное мнение против Сорокина возбуждали те, кто на политической карте позиционируют себя как либералы ("Идущие вместе" поддерживают государственную идеологию – так, как они ее понимают). А идейными союзниками "Идущих вместе" (демонстративно уничтожающими книги Сорокина) стали как раз антилибералы, выступившие против свободы печати. "Идущие вместе" попытались противопоставить книгам Сорокина и Пелевина книги Бориса Васильева, как раз вполне либерального по духу писателя (отказавшегося от манипулирования его именем в нечистой игре). Проверкой общества на либерализм стал и вопрос о цензуре. На самом деле борьба либеральных тенденций с антилиберальными происходит постоянно и внутри либеральных обществ (и даже стран, избравших либерализм основой своего устроения и политики – например, в США любой общественно важный вопрос дискутируется, в том числе и с противоположной либеральной точки зрения). Важно, что в конце концов побеждает – "лакмусовой бумажкой" здесь является либо запрет, либо разрешение. Границы для литературы, полагаемые обществом возможными, являются здесь серьезным, знаковым показателем.
Но либерализм в своей безграничности разрешений одновременно и парадоксально выступает ограничителем самого себя – через борьбу за разрешение оппонента (снятие с него запрета): например, новое либеральное и демократическое государство, возникшее после августа 1991-го, разрешило крайне антилиберальные периодические издания.
При этом если либерализм в литературе не оживляется инъекциями радикальных экспериментов, то не становится ли вялым, эпигонским, безжизненным? И сокращение территории влияния либеральных идей не происходит ли, в частности, за счет того, что многие либеральные писатели исчерпали – или исчерпывают – свою креативность, повторяя либеральные банальности? Ведь либеральные идеи – не стоячая вода, они нуждаются в движении и развитии.
Но либералы (в том числе и от литературы) отрекаются от либерализма, когда видят его трудности и не очень приятные последствия.
Вся история "интеллигенции при "свободе" – стыд и позор, – пишет, например, Александр Агеев в дискуссионном "конференц-зале" журнала "Знамя". – <…> Первые шаги по либеральному пути были встречены почти единодушной интеллигентской истерикой: вся ответственность за безобразие происходящего была поспешно свалена на "чужую власть", как писал тогда Ю. Буртин. Расстрел Белого дома, первая чеченская война, залоговые аукционы, выборы 1996 года – все эти события тут же становились поводом для публичного "умывания рук", и главным делом среднего "интеллигента" было не понять логику событий, а яростно отмежеваться от государства, которое, между тем, худо-бедно продолжало защищать базовые свободы" [28] . В своем отходе (и страхе) "либеральная общественность не дала нам освободиться от тяжелой длани коммунистов, которые <…> потом смекнули, как им подфартило с союзниками. <…> Первый президент демократической России, выдающееся лицо российской истории, оказался трагической фигурой. Он победил коммунистов, но пал под ударами либералов". Философ Рената Гальцева, которой принадлежат эти слова, считает, что "поведение оппозиционно настроенных" привело к "тотальной идеологии беспредельного рассвобождения", отодвинув на задний план идеи классического либерализма [29] . Но нельзя было не заметить, что эта идеология клялась либерализмом и блюла свои границы, устраивая, по замечанию Л. Сараскиной, "тест" на вступление в либеральную партию – однозначным (и только!) отношением к тому или иному событию или деятелю [30] . А с другой стороны – как же обойтись без прямого, не виляющего ответа на грозные вызовы времени? На вопрос об 11 сентября, например, Семен Файбисович отвечает однозначно [31] , а Людмила Сараскина иронизирует через месяц с небольшим после катастрофы в Нью-Йорке: "И что-то не видно ни такого либерального СМИ, ни таких смельчаков-журналистов, которые бы, по громким примерам своих прославленных коллег, дерзнули пробраться горными тропами к тем, "кто не с нами", чтобы дать им микрофон. И что-то не слышно правозащитников, готовых перед всем миром защитить право этих потенциальных героев на исполнение профессионального долга". То есть идти "горными тропами" к бен Ладену за его "правдой": по идее почти совпадает с антиамериканским злорадством комментаторов в газете "Завтра". Сараскина утверждает, что это и есть плюрализм, либерализм и т. д. в действии .
7
Литература боролась за свободу – в течение десятилетий советской власти, даже внутри внешнего, порою почтительного, подчинения этой власти. Эзоповым языком написаны замечательные книги, авторы которых как бы заключали негласный договор с понимающим читателем, декодирующим зашифрованный текст.
Литература боролась за свободу – через самиздат. Ее авторы подвергались преследованиям, но саму литературу это не останавливало.
Как литература воспользовалась дарами свободы?
Андрей Немзер поставил свой диагноз: "Замечательное десятилетие", так называется сборник его статей и рецензий, посвященных литературе последних лет.
Алла Латынина – свой: ее статья "Сумерки литературы" открыла дискуссию в "Литературной газете".
"Русская литература умерла" – под этим слоганом прошла дискуссия на телеканале "Культура" в программе Михаила Швыдкого "Культурная революция".
Так или иначе, доказывая прямо противоположные тезисы, критики сходились в двух положениях: 1) литература потеряла свою былую влиятельность; 2) литература деидеологизировалась.
Никто не сопоставил эти два умозаключения в качестве причины и следствия, хотя они очевидно взаимосвязаны.
Выступая по поводу вручения ему премии Аполлона Григорьева за роман "Биг-бит", Юрий Арабов сказал, что русская литература последнего времени нарушила негласный общественный договор, отошла от читателя, отвернулась от него – и теперь наказана читательским (и общественным) равнодушием. Сосредоточенность на узких, частных, не представляющих никакого социального и идейного смысла вещах принесла литератору заслуженную непопулярность. Оказавшись на свободе, литература обрела права, но забыла свои обязанности.
Критика сегодня изолирует литературу и от общественной жизни, хотя здесь открывается много показательных параллелей. Например, правозащитник Людмила Алексеева в дискуссии "Свобода в современной России: какова ее ценность?", проведенной Фондом "Либеральная миссия", тоже назвала десятилетие (с 1991 года) "замечательным" [32] , сходясь с той частью литературной критики, которая положительно оценивает литературу, развивающуюся в условиях свободы . Евгений Ясин, открывавший эту дискуссию, утверждает: "…либо Россия будет свободной страной, либо у нее не будет перспектив", – обращая тем не менее тревожное внимание на то, что "гражданские права и свободы, как правило, не получают у людей высоких оценок в ряду ценностей". А ведь совсем – исторически – недавно дело до "прав" писателю было. И общество бурно реагировало на писательский месседж. И было не только гражданским обществом, но и читательским сообществом.
Однако многое за последние годы изменилось – в том числе и отношение писателя к своей общественной роли, которую он видит незавершенной только в том случае, если за нее достаточно хорошо платят. Ослабление интереса к литературе и ослабление интереса писателя к обществу – процесс двуединый.
Кризис и "затмение либеральных идей" (выражение Р. Капелюшникова [33] ) не только в ХIХ, но и в конце ХХ – начале ХХI века, т. е. уже в наше время, имеют свои причины: 1) либерализм действительно стал отождествляться с защитой существующего порядка вещей; 2) либеральная интеллектуальная программа не разрабатывалась. Еще Хайек писал, что строительство свободного общества надо сделать "интеллектуальным приключением", – в России же либерализм окуклился в бесконечные политологические напыщенные словопрения, "слова, слова, слова", от которых отшатнулись и общество, и литература. Так что разошлись в разные стороны все составляющие: либерализм остался наедине с собой; литература продолжала сокращать свое влияние (и ей тоже грозит остаться наедине с собой); а общество, равнодушно предоставленное самому себе и "либеральным реформам", которые легли непосильным бременем на десятки миллионов сограждан, постепенно перестало быть таковым – в гражданском смысле: "мы не можем сформировать либеральное общественное сознание" [34] . После "краткого прорыва к мечтательному либерализму" (Леонид Седов), после романтического периода свободолюбия литература стала снова возвращаться к "предромантическим" установкам (литература в ее самосознании – о конкретных художественных текстах речь не идет).
Достаточно сравнить отношение к литературным институциям и структурам сейчас и – десять–двенадцать лет тому назад.
Союз писателей СССР, заклейменный тогда как инструмент тоталитарного насилия и "коллективизации писателей", сегодня писателями разных поколений и разных, казалось бы, мировоззренческих установок оценивается как структура, сыгравшая безусловно позитивную роль в судьбе данного (опрошенного) писателя. [35]
Литературная карта мозаична. Сегодня в России не одна, а несколько литератур. Та литература, которая исторически еще совсем недавно была советской, ничего не забыла – и сейчас берет реванш (как может, конечно). Она действует теми методами, которые сформировали ее существование в 1950–1980-е годы, от сталинского времени – к брежневскому.
Литература либералов-шестидесятников во многом исчерпала свой потенциал, и даже самые либеральные ее призывы не приносят существенного отклика и не вызывают общественной поддержки.
Литература бывшего андеграунда выросла в сознательном отторжении общественного message\'а и, несмотря на смену социальных формаций, остается верной идее неучастия.
Либерализм, в том числе и стилистически, представляется (да и является) довольно скучным. То ли дело грозные акции, резкие, шоковые выступления, агрессивные высказывания, ненормативная лексика: это нарушает не только политкорректность, но и скуку.
Но одно дело, когда это происходит в давно сформировавшейся, спокойной, демократически развитой и экономически благополучной стране; другое дело – в постоянно грозящей обвалиться России. От такого "антилиберализма" отечественной выделки ищут убежища не в либерализме, а в автократии.
В России (и в ее литературе) либерализм никак не может (хотя бы интеллектуально) воссоединиться с консерватизмом. Либерализм, напротив, сочетается с… авангардом (таковы – исключительно – культурные акции под покровительством "либерального" С. Кириенко).
Спутанное сознание – запутанные отношения идей и идеологий.
В этой смуте и сумятице литература тратит свои ресурсы и вырабатывает новые стратегии, о которых и шла речь на "круглых столах" с участием писателей, критиков, издателей.
8
Настоящее исследование выполнялось в Фонде "Либеральная миссия" в рамках проекта "Открытая книга: живая дискуссия".
Работа продолжалась с октября 2003 по июнь 2004 года. В ней приняли участие многие известные критики, прозаики, поэты, социологи, издатели, редакторы литературных журналов, выступив на организованных Фондом семинарах – ситуационных анализах, которые были посвящены острым вопросам пересечения литературы с идеологией.
Как либеральные идеи и ценности отражаются в современной литературе? Чем объясняется усиление наступления на либеральную идею в российской словесности? Эти вопросы вместе со мной обсуждали Андрей Дмитриев, Алла Латынина, Андрей Немзер, Лев Рубинштейн, Сергей Чупринин.
Слово "либерал" и производные от него стали употребляться частью критиков с негативным оттенком; определение "консерватор" расплывчато, размыто. В литературе сегодня наличествует кризис литературных идей. Он связан с их неотрефлектированностью – или с разочарованием в них? А может быть, по утверждению И. Д. Осипова, "в русском либерализме проявился феномен "опережающего мышления", который обусловил определенное несоответствие социальной философии либерализма конкретным социокультурным реалиям России" – не только начала ХХ века, как справедливо пишет автор, но и начала ХХI века? "Драма русского либерализма заключалась в отсутствии широкой социальной базы для реализации социальных идей" [36] – а что, если эта база вообще из трудно(не)достижимых? Возникает ощущение, что идея свободы, основополагающая идея либерализма, сегодня терпит поражение. Общество к ней равнодушно, для литературы она потеряла свою ошеломительную новизну и привлекательность.
Разочарование может быть связано и с тем, что, во-первых, свобода как таковая ничего не обеспечила, ничего не принесла "на блюдечке"; во-вторых, сам либерализм в России не создал до сих пор четко выраженную систему ценностей. Но ведь для литературы свобода творческого выражения была самой заманчивой и самой главной целью. Сейчас она приобретает новую креативность – уже не в либеральном духе, а в антилиберальном, радикальном, если не анархическом, разрушительном.
Оппозиция "неозападники – неославянофилы" сегодня уже во многом выглядит устаревшей, уходящей на периферию общественных дискуссий, после долгих лет обостренных взаимных обвинений она вытесняется на идеологическую обочину, становится второстепенной. Возникает ощущение, что "главный русский спор" [37] , на который ушло так много энергии, не то что бы закончен, отменен или "разрешен" – нет, он подвергается новым значительным "вливаниям", видоизменяется, перерождается – под влиянием глобальных сдвигов, угрозы террора и катастроф. Вытесняя и заменяя ту дискуссию, на первый план выходит (все более обостряясь в связи с вовлечением мощного актуального международного материала) оппозиция "либералы – антилибералы". В самых разных идеологических оттенках: к ней подключаются как литературные радикалы "слева" (в широком спектре от книг Э. Лимонова до текстов А. Цветкова, Себастьяна Найта, Гарика Осипова, Всеволода Емелина, Сергея Троицкого "Паука", Дмитрия Пименова и т. д.), так и ультраправые националисты (см. тексты А. Проханова, Дм. Ольшанского), а также те, кто именует себя настоящими, "правыми" консерваторами.