Тургенев, как и Пушкин, помогает нам разобраться в истоках характеров героев, обращая внимание на факторы, формирующие их сознание. В качестве таких факторов выступают прежде всего – ближайшая среда, а вместе с тем общая атмосфера времени и культуры. Здесь Тургенев продолжает пушкинские традиции, дополняя их своими новациями. Культура для тургеневских героев – источник знаний, мыслей, эмоционального содержания и вытекающих отсюда переживаний. В этой роли оказываются и литература, и театр, и живопись, и философия. Особое значение философии в жизни тургеневских героев исследовано А.И. Батюто в его работе "Тургенев – романист" (1972). В качестве предпосылки формирования сознания героев выступает и природа. Она же служит для проверки их умонастроений и эмоциональных возможностей; эмоциональный склад личности является показателем ее душевной отзывчивости, тонкости, изящества, склонности к возвышенному и тяготения к определенным философским воззрениям, у каждого героя – своих. При этом многогранная детерминация заметнее всего в изображении главных героев.
Весьма узкие рамки изображаемого мира, отсутствие очевидной конфликтности между средой и микросредой, а также противоречий внутри микросреды связаны с трактовкой самой личности и ее сущности. В понимании и изображении каждой личности ощущается тенденция увидеть элементы гармонии. Здесь обнаруживается и внутренняя полемика между И.С. Тургеневым и Ф.М. Достоевским, с этим связан и характер психологизма. Тургенева смущали нарочито подчеркиваемые и всячески демонстрируемые Достоевским сложность и дисгармония человеческой личности, Тургенев не скрывает, что и он представляет глубинную структуру личности и ее противоречия, но отказывается "докапываться до дна", как заметил он в письме К. Леонтьеву, и выявлять все движения человеческой души.
Чрезвычайно ценя эмоциональное начало в человеке, его способность откликаться на чужие настроения, красоту, природу, стремясь подчеркнуть созерцательность, безотчетность, стихийность настроений, писатель не любил акцентировать внимание на хаотичности душевных порывов, не одобрял эмоциональной раскованности и желания погружаться в глубины мира чувств. Ему ближе такие моменты, когда душа находится в состоянии взлета, порыва, подъема, энтузиазма. Его отвращает психология, не окрашенная мыслью или нравственным чувством. На это обращали внимание многие исследователи, в частности Г.Б. Курляндская в ее книге "Художественный метод Тургенева-романиста" (Тула, 1972) и ряде других работ. Это обобщение относится к изображению как отдельных моментов, так и целых периодов в жизни героев.
Например, когда Лаврецкий попал в непростую психологическую ситуацию, он не мечется между разными мыслями и чувствами, быстро разгадывает свое отношение к Лизе, не желает прятать его и т. д. И Лиза, и Елена тоже осознают свои чувства (одна к Лаврецкому, другая к Инсарову) и избирают принцип поведения соответственно привычной для них нравственной логике. Их сомнения остаются нераскрытыми, не давят на психику читателя. На поверхности повествования оказываются лишь результаты переживаний: светлые, добрые, облагороженные и облагораживающие поступки и настроения.
Из всего этого складываются и соответствующий тип психологизма, который писатель называл "тайным". Тайным его можно считать по двум причинам. Во-первых, потому, что он обнаруживается не только в прямом монологе или настроении, а косвенно – в действии, поступке, движении, позе, реплике, жесте и т. п. Монологи Лаврецкого после возвращения в родные места ("Вот когда я на дне реки… И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, кто входит в ее круг – покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила, какое здоровье в этой бездейственной тиши!") – это проявление прямого психологизма. Но психологизм может проявиться и в диалогах, например, в диалоге между Лаврецким и Леммом ночью, после свидания Лаврецкого с Лизой. Любой разговор может сопровождаться психологически значимыми деталями: "воскликнул вдруг", "неверным голосом", "проговорил чуть слышно", "я не безумец" и т. п.
М.М. Бахтин считал тургеневский роман, наряду с толстовским, одним из характерных романов монологического типа. Если монологизм, в первую очередь, – завершенность развития характеров, то в романах Тургенева это качество выражено наиболее полно: его сюжеты кончаются смертью героев (Рудин, Инсаров, Базаров), что делает бессмысленным рассуждения об их дальнейшей судьбе. "Завершенность" проявляется и в других формах, прежде всего в наличии большей или меньшей стабильности и устойчивости позиции героев.
У Тургенева герой может явиться на страницах романа уже сложившимся, т. е. завершенным, от чего значимость его убеждений не ослабляется. Такими предстают и Базаров, и Инсаров, и в значительной степени Лаврецкий. В этих случаях характеры героев не развиваются, а раскрываются, но это не лишает их ни глубины, ни значительности. Отсутствие явно подчеркнутой эволюции в ходе сюжета не исключает, конечно, становления сознания героев, усвоения ими каких-то новых знаний или представлений. Завершенность означает, таким образом, обретение героем в ходе действия или до его начала более или менее определенной точки зрения, которая выражается в наличии относительно целостной идеологической позиции или системы нравственных убеждений. Показателем монологизма является и то, что автор не скрывает своего отношения к изображаемому миру, часто солидаризируется с героем, поддерживает его и вместе с тем не стремится встать с ним рядом, оставляя за собой последнее слово. Словом, для произведения монологического типа важно не только указанное соотношение голосов автора и героев, но и определенная степень значимости голоса героя, который сам по себе претендует на автономность и получает поддержку автора, а затем и читателей.
Следующий вопрос: из чего складывается или откуда рождается ощущение авторитетности "слова" героя, то есть значимость его позиции? Критерием весомости, или ценностности позиции, могут быть степень приобщения ее к общезначимым, сверхличным идеям и потребностям, уровень наполнения ее субстанциональным содержанием. Понятие субстанциональности предложил Гегель, оно встречается у Белинского, Добролюбова, Чернышевского. Используя это понятие, современный исследователь Л.И. Матюшенко разъясняет, что оно подразумевает сверхличные ценности, в качестве которых, по ее мнению, выступают "и родина…и судьбы цивилизации, и наука, и искусство. Это общее иногда живет в сознании героев и в форме религиозного идеала. Это, наконец, историческая смена поколений".
Напоминая некоторые примеры, можно сказать, что субстанциональное начало в мировоззрении Инсарова очевидно: оно определяется его пониманием необходимости борьбы за национальное освобождение своей страны. Гиперболизация целеустремленности героя, сосредоточенности на одной идее, готовности полубольным ехать на родину, отсутствие широкого круга других интересов – все это естественно и закономерно для болгарина тех лет, когда готовилась и отчасти уже шла борьба за освобождение Болгарии от многовекового турецкого ига. Таким образом, внутренний мир героя как бы не богат, но он заполнен идеей и заботами о ее осуществлении – все это придает высокий нравственный ореол его поступкам.
Федор Лаврецкий, расстающийся с идеей личного счастья и готовый посвятить себя служению России, имеет в виду отдать свои силы общему благу, как он его понимает. И писатель заставляет нас поверить в нравственные возможности и стремления героя, в высокую степень его ответственности.
Наиболее сложна картина внутреннего мира Базарова. Воспроизводить все противоречия в сознании и поведении Базарова, о которых обычно пишут, вряд ли целесообразно. Но нельзя не отметить, что самое значительное в облике Базарова – это его преданность науке, умение и потребность заниматься делом в любых условиях, готовность помочь людям, когда они нуждаются в его помощи. Разделяемая героем "идея человеческого ничтожества" и вытекающая отсюда мысль о краткости, мгновенности, мимолетности человеческого бытия, подверженности его "власти всемогущей стихии", о чем убедительно писал А.И. Батюто, позволяет извлечь из нее нравственный смысл. Эта мысль подводит Базарова, как и других героев Тургенева, к идее долга, самоотречения, самопожертвования, которая таит в себе надличностный смысл.
В 70-е годы XIX века в творчестве Тургенева несколько меняется трактовка личности, появляется стремление показать иную, более сложную ее структуру. В героях романа "Дым" (Ирина и Литвинов), повести "Вешние воды" (Санин) мы наблюдаем метания, почти необъяснимые поступки, вроде бы не контролируемые нравственными ориентирами. Этим подчеркивается хаотичность, спонтанность, неуправляемость психики героев. Но писатель не оставляет героев в таком состоянии, он "выпрямляет" их поведение, заставляет вернуться к самим себе, к своим исконным понятиям о жизни, что нагляднее всего проявляется в развязках, и это также характерно для монологизма. Все сказанное убеждает лишний раз в том, что присутствие монологизма не умаляет достоинств романного жанра, а свидетельствует о его исконных качествах, порождаемых типом содержания, т. е. романной ситуацией, в самых разных вариациях. Вместе с тем указанные, как и многие другие особенности романов Тургенева позволяют видеть в нем большого художника-романиста, интересного не только русским, но и зарубежным читателям, чему есть множество свидетельств.
§ 4. Романы Ф.М. Достоевского
"Экстенсивный" принцип в развитии русского романа иллюстрирует и творчество Ф.М. Достоевского, который обогатил русскую литературу многими романами. Однако шедеврами, на основании которых целесообразно судить о типе романа в творчестве данного писателя и его месте в мировой литературе, считаются пять из них – "Преступление и наказание", "Идиот", "Подросток", "Бесы", "Братья Карамазовы". Не случайно это "собрание" нередко называют "пятикнижием", применяя этот термин для оценки его составляющих как в высшей степени достойных сочинений, сопоставимых по ценностной значимости с библейскими текстами. Особенно значительными признаются первый и последний романы, хотя это мнение, конечно, не абсолютно, но заслуживает внимания, ибо именно эти романы весьма репрезентативны.
Глубокий исследователь творчества Достоевского В.Н. Захаров отмечает: "С появлением "Преступления и наказания" появился роман нового типа – роман Достоевского". "О "Преступлении и наказании" можно с полным правом сказать, что этот роман не только факт внутреннего, имманентного развития писателя, но и порождение определенной эпохи", – писал В.И. Этов. Подобных высказываний достаточно много. Еще больше подобных суждений относится к последнему роману писателя. По мнению В.И. Кулешова, "Братья Карамазовы" – это "последний и самый великий роман Достоевского, вобравший в себя почти все типы героев, все коллизии и все приемы их изображения". Сходные суждения встречаются и у других авторов, например, у В.Я. Кирпотина: ""Братья Карамазовы"– мирообъемлющий историко-философский и социально-нравственный роман.
Достоевскии подводит в нем итоги своему прошлому творчеству. Ему понадобилось больше шири, чтобы вместить в одно сцепление уже раньше затронутые образы, и уже раньше освещавшиеся идеи, и уже раньше применявшиеся кульминационные точки".
Какое место занимают они в романной традиции русской литературы XIX века? Чем интересны они с точки зрения осуществления в них романной структуры?
Говоря о Достоевском, исследователи, как правило, склонны акцентировать новаторские моменты творчества писателя. Романное творчество Достоевского действительно поражает своей новизной и необычностью в сопоставлении с творчеством его современников и преемников. Эта новизна обнаруживается прежде всего в выборе ситуации, которая качественно отличается от таковой в романах Пушкина, Лермонтова, Тургенева и Толстого.
В "Евгении Онегине" представлена развернутая вширь романная ситуация, которая, имея в центре судьбу личности, позволила поэту полно и многосторонне воссоздать жизнь дворянского общества первой четверти XIX века. Не исключено, что в задуманном Пушкиным романе "Русский Пелам" такая возможность реализовалась бы в еще большей степени. У Тургенева, как мы видели, романная структура как бы сжимается, будучи нацеленной на изучение личности большей частью в ее микросреде. Ф.М. Достоевский наследует традицию, идущую от Стендаля, Бальзака и Пушкина, но обогащает ее своими открытиями.
Что касается широты и масштабности изображаемой Достоевским картины жизни, то это вещи очевидные. В "Преступлении и наказании", "Идиоте" и "Подростке" воспроизводится мир Петербурга в самых разных типах персонажей и обстоятельствах их жизни, в "Братьях Карамазовых" и "Бесах" – атмосфера провинциального русского города. При этом читатель поражается обилию впечатлений и картин, ему предлагаемых.
При характеристике новаторства Достоевского необходимо зафиксировать не только способность писателя увидеть и оценить многообразные картины и впечатления, но и умение придать им новую окраску, найдя новое место действия, населив мир совсем иными персонажами, воссоздав незнакомую до тех пор русской литературе атмосферу бытия героев. Местопребывание его героев в первом же большом романе – мир Сенной площади и окружающих ее кварталов Петербурга, а в последнем, помимо дворянских гостиных, – купеческие хоромы, чиновничьи жилища, трактиры и просто улицы города и его задворки.
Сумма картин и впечатлений, возникающих перед героями и читателями, заставляет соотносить их между собой, систематизировать и приходить к мысли о непохожести жизни людей, о контрастах и противоречиях, особенно социальных. Это становится предметом раздумий Ивана Карамазова, а более всего – Родиона Раскольникова. Добавим к сказанному, что, привлекая внимание к социальным контрастам и противоречиям русской жизни, Достоевский выбирает еще не самые противопоставленные точки. Весьма состоятельные люди в его первом романе – Свидригайлов, Лужин, Алена Ивановна и те, кто отдает квартиры внаем. Но их богатство кажется огромным лишь на фоне нищеты Мармеладовых и им подобных, оно не дает им возможности поселиться в особняках Невского проспекта, Фонтанки или Литейного. Однако для русской литературы середины XIX века подчеркивание таких моментов было абсолютно новым.
Еще одна особенность романов Достоевского заключается в том, что он стремился показать не только внешнее, материально безысходное положение обитателей петербургских доходных домов, но и их внутреннее состояние. Это заставило писателя выбирать таких персонажей, которые особенно болезненно и остро ощущают безысходность своей ситуации. К их числу всегда относятся те, кто находится в этом состоянии не изначально, а перешел в него не очень давно и причисляет себя к так называемым благородным сословиям. Они мучаются не только от бедности, т. е. необеспеченности, но и от того, что их душа забита, унижена, оскорблена, уязвлена, что они не могут преодолеть своей гордости и потребности уважения со стороны окружающих. Они ощущают свою жизнь как сплошное страдание: отсюда амбициозность, нервозность, уязвимость, настороженность, словом, душевная неустроенность, а часто и изломанность, К таким персонажам относятся Мармеладовы, Долгорукие, Снегиревы, Раскольниковы и те, кто представлен уже не целыми семьями, а поодиночке. Такой подход требует от писателя тщательного изучения душевной жизни героев, но не уводит от социальных аспектов, ибо именно в социуме проявляется их обездоленность, не всегда даже ими самими замечаемая.
Рядом с обездоленными оказываются и преуспевающие, хозяева жизни, властвующие. Среди них есть примитивные, не способные думать – старуха-процентщица, хозяйки квартир; но есть и натуры более сложные, выработавшие свой тип мышления, такие, как Свидригайлов, Федор Карамазов, купец Самсонов. Их положение в обществе тоже накладывает отпечаток на душевный склад. Поэтому их сознание и интересно писателю. Противопоставление разных типов мышления, по существу, подчеркивает наличие социальных полюсов и противоположностей в романе.
Еще одна особенность романов Достоевского – это их густонаселенность, обилие неглавных, но подробно обрисованных персонажей, обнажение их внутреннего мира, насыщенность массы эпизодов эмоциями и страстями. У большинства романистов страсти приписываются единицам, здесь они свойственны всем. Не случайны названия глав: "Надрыв в избе", "Надрыв в гостиной", "Надрыв на свежем воздухе".
Настойчивое желание исследовать внутренний мир среднего человека, русского "человека большинства", как любил повторять Достоевский, а не единичных представителей, облагороженных культурой, умственной жизнью и воспитанием, говорит о том, что писатель стремился увидеть личность в каждом, почти любом индивиде, понимая, что личностное начало в таких людях выглядит иногда не столь привлекательно, как хотелось бы, но об этом тоже нужно знать, строя социологические и этические концепции переустройства общества. Благодаря такому подходу объектом романного изображения становится большее, чем у других романистов, количество персонажей, и это влияет на организацию романной структуры, в частности, на соотношение между микросредой и средой.
У Тургенева грань между ними сглаживается за счет сужения общих рамок изображаемого мира, у Достоевского она стирается за счет расширения границ микросреды в пределах объемно представленного мира в целом.