Поскольку в современных условиях, в условиях перехода от КЛН к КОН, действие подобного импульса представляется маловероятным, можно предполагать, что обсуждаемое новообразование появилось в западнобрянских говорах не в самое недавнее время и что вызвавший его к жизни импульс исходил от грамматической категории лица в период наиболее активного ее развития.
Известно, что категория лица – нелица, а затем категория одушевленности – неодушевленности развивались постепенно, охватывая последовательно все новые и новые семантические и грамматические группы существительных и субстантиватов.
Как свидетельствуют многочисленные данные, в КОН были вовлечены в ряде говоров даже существительные среднего рода. Ср. отражение этого в языке северно-русских былин: "Хватила она дитятка за белые волоса, Ушибла она дитятка о сырую о землю" (А. Ф. Гильфердинг. Онежские былины. Т. III. M., 1951. С. 522); "А очищу я ведь Царь-то град Да убью поганого Идолища" (Там же. С. 13); "Походочкой в Чурила Пленковича, Кудрями в царища Кудреянища" (Там же. С. 219); "Заколи чада милого" (Там же. С. 274); "Он и згрел змеишша по буйной главы" (А. Д. Григорьев. Архангельские былины. Т. I. Ч. 2. М., 1904. С. 349); "Шып как калика переежжая В цюдишша поганого, некрещеного" (Там же. С. 401); "Мала детишша валили во середочку" (Там же. С. 235); "Как наскакивал Илеюшка на Соловьюшка" (Былины Севера. Т. I. М.; Л., 1938. С. 287); "Увидали Солнышка Владымира" (Там же. С. 538)и др. под.
В тех же говорах по общему образцу КОН были перестроены и счетные обороты с количественными числительными. Ср.: "Потравила-то Маринка девяти ли молодцов" (А. Ф. Гильфердинг. Онежские былины. Т. III. M., 1951. С. 397); "Она справила-срядила семи сыновьев" (Там же. С. 449); "Как убил-то Фадеюшко пяти братов" (Там же. С. 434) и др. под.
На этом фоне является особенно показательным то, что ни па-мятники письменности, ни диалектные материалы не дают никаких сколько-нибудь надежных свидетельств о вовлечении в КОН или в КЛН существительных женского рода в единственном числе. Во всей восточнославянской области эти последние, как и в литературном русском языке, находятся вне указанных грамматических категорий.
Все отмеченные в наличном материале примеры, где приглагольная падежная форма может быть понята как форма вин. ед. = род. ед. ж. р., в действительности представляют исконные формы родительного падежа, пережиточно сохраняющиеся как элемент супинной конструкции [Пеньковский 1975-а: 86–88] (ср.: "А поехали они к Царюграду Отымать царицы Соломанихи" – А. В. Марков. Беломорские былины. М, 1901. С. 453), как члены глагольных словосочетаний с особыми типами управления (ср.: "Да женился князь да во двенадцать лет, Уж он брал княгини девяти годов" – А. Д. Григорьев. Архангельские былины. Т. I. Ч. I. M., 1904. С. 30) и в ряде других случаев. Все они заслуживают специального изучения.
Таким образом, рассматриваемые западнобрянские формы вин. ед. личных субстантиватов женского рода оказываются во всем восточнославянском материале совершенно одинокими, но тем более важны и значительны свидетельствуемые ими отношения и тем большую силу должны приписывать мы тем процессам, которые привели к их развитию, преодолев непоколебимую устойчивость исконных форм вин. ед. ж. р.
Не располагая пока данными, необходимыми для полного разрешения проблемы генезиса этих форм, следует подчеркнуть следующие принципиально важные положения:
1. Западнобрянские формы вин. ед. субстантиватов ж. р. принадлежат категории лица, а не категории одушевленности.
2. Уникальное на восточнославянской языковой территории совпадение вин. ед. ж. р. с родительным как средство выражения категории лица обнаруживается здесь не у существительных, а исключительно у субстантиватов, т. е. у слов, которые благодаря своей адъективной природе обладают изначальной способностью к согласовательным изменениям флексий.
3. То, что эти формы выступают исключительно в сочетаниях с соответствующими формами вин. ед. = род. ед. субстантиватов мужского рода и, таким образом, обнаруживают позиционную зависимость от контекста, говорит о том, что их возникновение обязано не парадигматическим, относительно слабым связям, а более сильным связям синтагматического сцепления.
* * *
Диалектный материал, положенный в основу этой статьи, невелик и относится всего лишь к двум сравнительно небольшим диалектным группам. Тем не менее он представляет значительный интерес и имеет важное научное значение. И не только и не столько потому, что вводит в оборот новые, до сих пор мало известные факты, сколько потому, что показывает, как много неизвестного сохраняют еще русские говоры и сколь многого мы еще можем в них ожидать. Трудно сомневаться в том, что дальнейшее изучение КОН в русских говорах (а они, как уже говорилось, с этой точки зрения по существу никогда серьезно не рассматривались) даст науке новый богатый материал и приведет к новым существенным выводам. Привлечь внимание исследователей к этой проблематике и составляет основную цель настоящей работы.
Литература
Абрамов 1969 – Абрамов Б. А. О понятии семантической избирательности слов // Инвариантное синтаксическое значение и структура предложения. М., 1969.
Борковский, Кузнецов 1963 – Борковский В. К, Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка. М., 1963.
Букатевич, Грицютенко 1958 – Букатевич П. П., Грицютенко И. Е. и др. Очерки по сравнительной грамматике восточнославянских языков. Одесса, 1958.
Булаховский 1953 – Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка. Т. II. Киев, 1953.
Ван-Вейк 1957 – Ван-Вейк П. История старославянского языка. М., 1957.
Дровникова 1962 – Дровникова Л. П. Конструкции типа стретил пяти человек в XVII в. (К истории склонения числительных) // Филологические науки. 1962. № 1.
Котков 1963 – Котков С. И. Южновеликорусское наречие в XVII столетии. М., 1963.
Кузьмина, Немченко 1964 – Кузьмина И. Б., Немченко Е. В. К вопросу о конструкциях с формой именительного падежа имени при переходных глаголах и при предикативных наречиях в русских говорах // Вопросы диалектологии восточнославянских языков. М., 1964.
Обнорский 1927 – Обнорский С. П. Именное склонение в современном русском языке. Вып. 1. Л., 1927.
Пеньковский 1965 – Пеньковский А. Б. Об изучении процессов развития в живой диалектной речи // Тезисы докладов на X диалектологическом совещании <в Институте русского языка АН ССР> 11–14 мая 1965 г. М., 1965.
Пеньковский 1967-а – Пеньковский А. Б. Фонетика говоров Западной Брянщины. Дисс… канд. филол. наук. Владимир, 1966.
Пеньковский 1967-б – Пеньковский А. Б. О некоторых закономерностях звуковых замен при взаимодействии диалектов // Очерки по фонетике севернорусских говоров. М., 1967.
Пеньковский 1971 – Пеньковский А. Б. О несвободе свободного варьирования аллофонов // Вопросы фонетики и фонологии: Тезисы докладов советских лингвистов на VII Международном конгрессе фонетических наук (Монреаль, 1971) /Гл. ред. Р. И. Аванесов. Москва, 1971.
Пеньковский 1975-а – Пеньковский А. Б. О диалектных явлениях, генетически связанных с супином // Совещание по общеславянскому лингвистическому атласу Тезисы докладов М Наука, 1975
Пеньковский 1975-6 – Пеньковский А. Б. Категория одушевленности – неодушевленности существительных как коммуникативно-синтаксическая категория текста // Материалы семинара по теоретическим проблемам синтаксиса (2–5 марта 1975 г) / Отв ред И А Печеркин, Ю А Левицкий Пермь, 1975
Пеньковский 1984 – Пеньковский А. Б. О механизме "матричного" преобразования единиц языка и речи-текста // Совещание по вопросам диалектологии и истории языка (лингвогеография на современном этапе и проблемы межуровневого взаимодействия в истории языка (Ужгород, 18–20 сентября 1984 г) Тезисы докладов и сообщений Т III. M Наука, 1984
РД – Русская диалектология М, 1964
Селищев 1952 – Селищев А. М. Старославянский язык, II. М, 1952 С 108
Хабургаев 1969 – Хабургаев Г. А. Заметки по исторической морфологии южновеликорусского наречия//Уч зап МОПИ, 1969 Т 228 Вып 15
Чернышев 1970 – Чернышев В. И. О нарушении согласования в русском языке //В И Чернышев Избранные труды Т I M, 1970
Horalek 1955 – Horalek K. Uvod do studia slovanskie эch jazyku Praha, 1955
Kuraszkiewich 1954 – Kuraszkiewicz W. Zarys dialektologii wschod-nioslowianskiej Warszawa, 1954
О лексико-синтаксической структуре блоков полного усиленного отрицания в современном русском языке
Полное усиленное отрицание – с логико-семантической точки зрения – это отрицание существования целостных множеств, или тотальностей, лично-предметного, качественного, количественного, пространственного, темпорального и других категориальных типов. В русском языке это значение выражается средствами двоякого рода: в дейксисе – отрицательными местоименными НИ-словами (никто, ничто, никакой, нисколько, нигде, никуда, никогда и др.) и местоименными образованиями с БЫ ТО НИ БЫЛО (кто бы то ни было, что бы то ни было, какой бы то ни было и др., см. о них [Пеньковский 1986: 2, 106; 1991: 92–94]); в номинации – различными отрицательными блоками закрытой и открытой структуры.
Отрицательные местоимения – со свойственной им силой обобщения – отвлекаются от особенностей структуры таких множеств, снимая (или зачеркивая) весь их состав сразу и целиком, в одном едином акте отрицания. Что касается информации о широте объема местоименных отрицательных тотальностей (МОТ) и специфике их единиц или частей, то она может передаваться либо контекстуально, либо присловными распространителями (нигде в мире, никто из его друзей и т. п.), либо же разобобщающими однородными конкретизаторами.
Иное дело – отрицательные тотальности номинативного типа (НОТ). Здесь отрицание направлено не от целого к части, а от части к целому и представляет собой акт последовательного отрицательного перебора и зачеркивания всех составляющих целое единиц или частей, получающих ту или иную количественную либо качественную характеристику. Можно выделить несколько типов таких НОТ.
НОТ-1: отрицательная тотальность мыслится как дискретное множество качественно тождественных единиц, каждая из которых подвергается отрицательному – зачеркивающему – перебору. Это значение выражается развернутыми одночленами, которые строятся по формуле ни один N1–6, где N1–6 – имя любого считаемого предмета в той или иной форме единственного числа: ни один человек, ни одной проблемы, ни к одному делу… ни в одном городе. Формы множественного числа выступают здесь лишь в тех крайне редких случаях, где они обозначают парные единства или коллективные объединения, принимаемые за единицу соответствующих множеств. Ср.: "Нет! ни одни глаза (= ни одна пара глаз) не заменили мне тех, когда-то с любовию устремленных на меня глаз…" (И. С. Тургенев. Ася, XXII); "Течение такое, что ни один пловец не одолеет, ни одни гребцы (= ни одна команда гребцов) не пошлют челн против него" (В. Иванов. Русь изначальная, 1, 3).
Для структур НОТ-1, как и для других типов НОТ, связанных с передачей поединичного зачеркивающего перебора, характерно заслуживающее быть отмеченным двоякое варьирование центрального (в семантическом плане) компонента:
а) Варьирование, связанное с заменой один на единый: ни одного слова – ни единого слова. Ср.: "Рубини и Виардо запели, но ни единый человек не шевельнулся, чтобы сесть, и таким образом вся публика прослушала весь длинный дуэт стоя…" (В. А. Панаев. Воспоминания). Большая сила второго варианта свидетельствуется его местом в усилительных повторах типа ни одного, ни единого слова и объясняется особенностями стилистического соотношения между один и единый, отражающимися в их частотных характеристиках (по данным частотного словаря Л. Н. Засориной – 3255: 87). При этом важно то, что, существенно уступая по частоте своему варианту в беспредложном употреблении, единый вообще не используется в предложных отрицательных конструкциях: ни один / единый звук, ни одного / единого упрека, ни одному / единому человеку, ни одним / единым словом, но ни из одного / единого окна, ни к одному / *единому дому, ни с одним /* единым возражением, ни в одном /* едином городе и т. п.
По-видимому, единственное исключение из этого жесткого ограничения представляют имеющие то же значение полного отрицания конструкции с предлогом без типа без единой весточки, без единого вскрика, без единого выстрела и т. п., поскольку за их коррелятами с определителем один закреплено сегодня другое значение. Ср.: пиджак без единой пуговицы – пиджак без одной пуговицы. Ср. следующие показательные примеры, явно не соответствующие современной фактически сложившейся норме: "…и он входит, он, молодой генерал, без одной морщинки на лице, бодрый, веселый, румяный" (Л. Толстой. Война и мир, 3, 2, IV);"…история всех, без одного исключения всех людей…" (там же, Эпилог, 2, III); "Был конец мая, день тихий, светлый, без одного облачка" (Н. Д. Хвощинская. После потопа); "…нескончаемая равнина, однообразная, без одной живой души, пугала ее…" (А. Чехов. В родном углу, 1); "Два орудия – блестящие, нежненькие, без одной царапины" (А. Грин. Пролив бурь) и т. п.