Миллиардер и владелец винных подвалов? Самый популярный актер Европы конца XX века ненавидит буржуазный истеблишмент?
Конечно, актер и его роль – не одно и то же. Нас предостерегают об этом тысячи кинокритиков. Они вопят об этом и умоляют нас не забывать.
Но слишком уж показательна цепь его фильмов – "Вальсирующие", "Прощай, самец!", "Вечернее платье", "Слишком красивая для тебя"…
Даже Ватель с его самоубийством из-за того, что вроде бы не доставили рыбу к трапезе короля, а по сути, из-за невыносимости сосуществования свободного и страстного творца с миром жрущих и блудящих господ.
Остановимся на "Вальсирующих" – одном из первых фильмов Депардье.
Два подонка (но каких обаятельных, каких завораживающих!) ведут индивидуалистическую войну с обществом – с помощью воровства, насилия, секса и постулирования этики свободного человека, твердо знающего, в чем добро и зло, и выбирают конфликт там, где они сталкиваются с обществом и его феноменами.
Они буквально прут навстречу этому конфликту. И не потому, что так написали в газетах или рассказали в университетах.
Их враги персонифицируются в парикмахерах, платных врачах и тюремщиках.
Их антибуржуазность не подразумевает аскезы. Когда есть бабки (естественно, отобранные у буржуа), герой Депардье и его спутник шикуют: дорогие машины, хорошие костюмы, лучшие рестораны, гламурные шлюхи.
И похоже, это не просто эпизод кинобиографии месье Жерара – похоже, он сам.
Кино вторгается в жизнь, как писали в советских журналах: последние два президента Франции символизируют врагов героев "Вальсирующих".
Саркози – мент и тюремщик, Олланд – из семьи отоларинголога (не жителя социального квартала, естественно).
Можно выносить де Голля – аристократа и солдата, можно выносить Миттерана – масона и социалиста, можно вынести д’Эстена, даже филолога Ширака…
Но вороватого и как-то жалко распутного (бросившего жену ради манекенщицы, почти шампунщицы, как по сюжету Блие) тюремщика или примерного тихушника-социалиста выносить невозможно.
Против этого восстает душа Франции – страны Вийона, Рембо, Бодлера, де Местра, де Сада, Жида, Блие и Депардье. Страны, во многом породившей и сформулировавшей философию радикального бунта личности против системы.
И душа Франции (то, что от нее осталось) бежит, эмигрирует…
Почему в Россию? Говорят, налоги меньше… Возможно… Но не думаю.
Дело, кажется, в том, что Россия при всей видимости государства и его надутых щеках – страна, хранящая в себе "тайну беззакония" (по Достоевскому). Тайну последнего, глубинного сопротивления человека и человеческого беспощадной машине закона, порядка и социума.
Даже на уровне криминализации всех слоев общества, приоритета и права силы во всем – от экономики до политики.
Это насилие и произвол, как ни странно, более человечны и позволяют в большей мере сохранить в человеке человеческое (пусть и за счет неприятия и сопротивления), чем социальный зоопарк "цивилизованного мира".
Лучшим умам и сердцам Франции это понятно, как в никакой другой стране.
Русский бунт – бессмысленный и беспощадный? А французский с гильотинированием святых на фронтонах готических соборов – осмысленный?
Эта страна тоже прикоснулась к "тайне беззакония", причастилась ею. Пусть и более рационально.
Не в таком масштабе, как мы, но, кажется, мы понимаем друг друга с полуслова – и левые, и правые. И Селин, и Арагон, и Аполлинер – в России их читают.
"И пью я эту воду как огненную боль, и огненную боль я пью как алкоголь"… Это понятно русскому.
Депардье – наш. В России стало больше на еще одного стихийного анархиста.
И слава богу! Это делает ее еще более русской.
Зачем нужна религиозная журналистика?
Религия должна быть не способом спрятаться от мира. Религия – это вызов миру. Свеча зажженная не ставится под стол, она ставится на стол, чтобы светить всем.
Многие приходят в религию, религиозную журналистику, чтобы создать мир сублимированной веры, сублимированных человеческих отношений.
Среди многих верующих господствует представление, что вот мы в Церкви, а за пределами границы – зло, грех, Вавилон, которые надо ненавидеть, презирать и игнорировать.
Это глубокое заблуждение. Если свеча ставится под стол – в ней нет смысла; если соль теряет силу, зачем нужна эта соль? Это очень важно.
Если вы верите, что ваша религия, то, что является светом вашей души, – это истина, ради которой стоит умереть, – смотрите смело в глаза миру и преображайте этот мир, атакуйте!
Позиция верующего – это всегда позиция священной войны. Нечего прятаться за то, что у мусульман есть джихад, а все остальные – покладистые лапочки.
Верующий должен занимать наступательную позицию. Религиозная журналистика должна противостоять обществу потребления.
Современный сатанизм – это общество потребления, превращающий человека в матрицу эмоций и психических состояний.
Надо открыто выступать против ростовщичества, против ростовщического процента, который прямо запрещен в Библии.
Когда православный журналист пишет об экономике, он об этом должен писать, о том, что греховно делать деньги не на труде, а на продаваемом воздухе, что это сатанизм.
Есть несколько очень важных принципов, которых надо придерживаться в публичной жизни, – с кем нельзя вместе есть, что нельзя вместе пить, с кем нельзя вести бизнес. Их никто не отменял, но православные живут так, будто этих правил нет.
С одной стороны, все хотят следовать букве как начетчики, а с другой стороны, "надо понимать все в духе времени". Так и до браков между мужчинами дойти можно.
Здесь должна быть борьба, постулирование своего взгляда – вот это и есть религиозная журналистика.
Джулии
А жизнь – это что? песок или ветер?
или камень застывший под диким небом?
или удар какой-то огненной плети?
или повод сказать, что не знаю, не был…
Россия так красива холодным утром
когда все мучительно месят будни
я стал таким тоскливым и мудрым
как сидящий у дороги усталый путник
ты там с воинами да с поэтами
в мире, где нет места дурацким слухам
и не слышишь меня поэтому
своим точеным красивым ухом
а я в стране заполненной монстрами
уродами разными безобразными
они себя полагают острыми
а также синими, белыми, красными
они думают, что жизнь – это мельница
что мелет для них хлеба подовые
а я знаю, что жизнь – метелица
и камни, камни к бою готовые
к рукам, глазам, мозгам и отчаянью
к печали, плачу и послесловию
я так люблю тебя, что случайно
чуть было не стал твоей черной кровью
Россия – вот оно то осеннее
что мучает душу и глазу нежное
безбрежной нежности отнесение
мое к тебе бесконечно прежнее
МЫ – РУССКИЕ!
Почему мы на стороне беглых каторжников?
В Перми инкассатор Александр Шурман ограбил инкассаторскую машину. По опросам социологов, 58 процентов жителей Перми не стали бы сообщать о беглом инкассаторе в правоохранительные органы .
В обычаях русского народа не сдавать лихого человека полиции. Это всегда считалось плохим делом. Даже песня такая есть – "Славное море священный Байкал".
Там человек бежит с каторги, и ему помогают – парни махоркой, девки что-то тоже приносят. Вот и инкассатора этого не захотели сдавать. Значит, жива еще душа народа. Все равно его поймали.
Хотят сделать из нас швейцарцев, которые, если на асфальт окурок бросишь, сразу звонят в полицию. Окурков на асфальте у них, конечно, меньше, чем у нас, это хорошо. Зато и мы не швейцарцы, слава богу.
Да, мы другие, мы хаотические, мы безумные.
Такой он, слава богу, русский характер. Поэтому я горжусь своей страной и характером моего народа. Хотя окурки – это, конечно, безобразие.
Мне кажется, что русские люди глубже. Это по-русски – считать, что, если человек пошел на злодеяние, значит, у человека этого такая боль, или беда, или такие мотивы, которые разрывают его связь с миром.
У нас роман об этом написан, который весь мир читает, – "Преступление и наказание".
В любом случае в традициях русских людей входить настолько глубоко в мотивы преступника, что чуть ли не начинать ему сочувствовать.
В этом – душа народа. Тут ничего не поделаешь. Слишком уж наш народ страдал всегда. От власти страдал, от кого только не страдал.
Переделать душу народа, конечно, есть желание, особенно у городских, у столичных жителей, но я надеюсь, что ее не переделаешь, что она такой уже и останется.
И русские люди не перестанут сочувствовать беглым каторжникам, и помогать заключенным не перестанут, когда те станут бежать, и не будут выдавать их полиции.
Солженицын писал, что сталинское время сильно изменило характер людей – начали выдавать беглецов из лагерей, хотя никогда не выдавали до этого.
Значит, восстанавливается душа народа, если сегодня выдавать беглецов тоже не желают. Пусть полиция ищет тех, кто бежит.
Все ли русские националисты являются таковыми?
Символом москвича и русского для меня является Пушкин – маленький чернявый человек с жесткими курчавыми волосами, с такими губами, шлепающими одна другую, с длинным носом, небольшого роста, со смуглой кожей.
На Манежной он наверняка был бы забит просто в мясо, как там были забиты в мясо несколько чернявых русских подростков, которые были русскими, а совсем не кавказцами, хотя это, конечно, не оправдывает.
Но почему это так? Потому что Достоевский русскому человеку сказал, что Пушкин являет собой русского человека, каким он будет через двести лет. В Пушкине нам явился прообраз русского всечеловечества.
Какую альтернативу мне предоставляют под видом русского разные политтехнологи и разный космополитический сброд, который формирует этот новый этнический конфликт в России?
Какие-то странные русские, которые закрывают лица, ходят в масках, чего-то боятся, которые не похожи на русских, которые матерятся.
Я бываю на форумах русских националистов – там стоит мат-перемат, там обещают друг друга поиметь в разные места, там они так себя ведут, как никогда в истории русские себе не позволяли.
Ни у Афанасьева, где русский народ использовал низовую культуру для описания разных комических отношений, ни у Даля, ни где-то еще.
А русские националисты никакие не русские. Поэтому я отказываю им в том, что они русские, и говорю: Россия для русских, а не для этого сброда. Это не про них Суворов когда-то сказал: "Господа, мы русские! Какой восторг!"
Когда Суворов стоял и говорил это, на него смотрел князь Багратион, на него смотрел Кутайсов, турок по происхождению, на него смотрели те люди, которые преодолели Альпы и своими штыками проложили себе путь через Италию и через Швейцарию.
Русские – это те, кто признает русскую идею, русский исторический проект. В истории Россия была явлена нам, по крайней мере пока, в двух ипостасях.
Первая Россия – это Россия имперская, которая созидалась в истории как военно-аристократическая империя, и русскими назывались те, кто включался в этот процесс.
Мы, русские, очень воинственная нация. Мы завоевали половину мира, мы подчинили огромное количество народов, которые включались в нас, русских, которые становились составной частью нашего русского.
Князь Михаил Багратион, грузин, на Бородинском поле, получая тяжелое ранение, говорил, что он русский офицер.
Кутайсов, тяжело раненный и убитый на Бородинском поле, говорил, что он русский офицер.
Первая русская военно-аристократическая империя закончила свое логическое существование в начале XX века, потому что она подчинила себе такое количество новых национальных и цивилизационных анклавов, которые она не смогла переварить.
Ни грузинская, ни азербайджанская, ни польская буржуазия не могли кооптироваться в военную элиту империи. Элита империи их не принимала.
Потом появился советский проект, который дал новую жизнь русскому проекту в истории. Это был проект огромной тотальной модернизации, который, кстати, на первое место поднял Кавказ, грузина Сталина.
И кавказцы для вас, господа русские националисты, возглавили величайший в истории русского проекта победоносный момент – разгром соединенных войск Европы, которые сюда пришли нас всех поработить и уничтожить.
Характерно, что эти враги кавказцев сегодня сочувствуют Гитлеру, что они обожают неонацизм, тайно или явно, зачитываются писаниями и мемуарами немцев.
Теперь перехожу к третьей ипостаси России. Так как мы, русские, являемся нацией, которая всегда была связана с государством, с государственным проектом, с историческим проектом, мы никогда не были этносом в истории.
Это, наверное, тяжелая страница нашего исторического развития. Вокруг нас были этносы. Нас, русских, постоянно мобилизовали для государственных политических и исторических интересов.
Сегодня у нас появилась возможность третьей эманации русского проекта, уже в демократической форме.
Считаю, что мы, русские, должны вырвать из рук космополитического глобалистского отребья все лозунги о демократии, о свободе, о либерализме, о свободе слова, о свободе религии, о свободе частной собственности, о свободе торговли, о свободе любой собственности.
Потому что это русские идеи. Потому что за них столетиями проливали кровь русские мальчики.
Это было квинтэссенцией всей исторической борьбы и судьбы многонационального русского народа, который хотел выйти на историческую арену.
То, что сейчас происходит, – это провокация этницизма под видом якобы русского движения.
И хотя лиц этих людей я не видел, они в масках, может, они вообще не русские, может, они по-русски плохо говорят, не знаю, но у меня есть такое подозрение.
Все эти этнические, якобы "русские", группировки являются глубоко враждебными русскому проекту. Думаю, что их нам специально подсовывают, что их специально актуализируют те, кто является врагами исторического русского проекта. Те, кто не хочет, чтобы Россия продолжалась в истории как демократическая империя, подобно США, чтобы были созданы Соединенные Штаты Евразии, если угодно, в которых торжество закона, гражданских прав будет превалировать над всем остальным.
Думаю, что этнический проект выгоден прежде всего бюрократии и олигархии, которые вместе повелевают сегодня постсоветским пространством и которые хотят нас всех разделить на какие-то странные группировки – фанатов, русских, нерусских…
Не важно, кто вы по этническому происхождению. Важно другое – признаете ли вы русский исторический проект?
Признаете ли вы государство, которое теперь должно быть построено как демократическое, как союз, если угодно, этничностей, как союз традиционных образований, религиозных общин, как союз коренных народов, которые живут на этой земле?
Вот это и есть русский проект, который в последнем своем воплощении назывался Советский Союз. И сегодня мы должны начать борьбу за то, чтобы русский проект имел форму демократической евроазиатской страны.
В чем великая тайна России?
Существует мнение, что в каждом городе находятся люди, которые празднуют 6 июня день рождения Пушкина. К сожалению, таких людей в нашей стране с каждым годом все меньше.
Напомнишь какую-нибудь цитату стихотворную из Пушкина – молодое поколение не понимает, кто это написал и откуда это идет.
Вместе с тем, как сказал Достоевский в своей "пушкинской" речи, Пушкин является тем русским человеком, каким он явится через двести лет.
Пушкин – маленький, похожий на цыгана, кучерявый человек – сегодня на современной российской улице был бы остановлен полицейским патрулем для проверки документов.
Скорее всего, он не носил бы с собой паспорта, по свойственной Пушкину расхлябанности. Он был бы идентифицирован как гастарбайтер, притворяющийся русским.
Тем более что он говорил по-русски с легким французским акцентом. Но полиция не уловила бы, французский это акцент или таджикский, например.
Думаю, Пушкин был бы препровожден в КПЗ. Там бы ему как следует вломили, потому что он требовал бы, чтобы ему дали позвонить государю императору, с которым он был лично знаком.
Потом, может быть, разобрались бы. Приехали бы в больницу, где Пушкин лежал бы с проломленной головой, принесли бы цветы и сказали бы: "Мы не знали, что вы, оказывается, не черный, а наш, русский!"
А мы-то реально знаем, что Пушкин – всечеловек. Мы дышим его стихами. Пушкин и создал русское. Он создал то, что мы собой представляем – по языку, по способу мышления.
Его "Руслан и Людмила", "Повести Белкина", "История села Горюхина"… Его "Маленькие трагедии", его "Евгений Онегин"… Его поэтическое вдохновение и является нашей коллективной душой, во многом ее описывает.
Когда думаю о Пушкине, мне всегда становится легко. Я люблю бывать в Пушкинских Горах, в Михайловском. Гулять там – между Михайловским, Тригорским. Это потрясающие места!
Недавно я ездил в Болдино. Там Пушкин написал свои величайшие стихи. Он написал там "Маленькие трагедии".
Это такие святые места, просто удивительно! Ты гуляешь, все так живо. Пушкин был органически связан с живой жизнью, так вот, она сохранилась.
Там такая водится легенда. Когда в 30-х годах прошлого века снимался фильм про Пушкина, был жив якобы человек, который ребенком застал Пушкина.
Ну, якобы этот дед столетний сидел на крыльце. И подъезжает к усадьбе актер, загримированный под Пушкина.
Дед его увидел и вдруг с криком: "Барин вернулся!" – побежал к этому актеру, облобызал его и чуть ли не умер, счастливый.
Пушкина любили все. Когда пылали вокруг помещичьи усадьбы, болдинские крестьяне собрались на сход и постановили: не сжигать! И защитили пушкинский дом.
Это абсолютно аутентичный дом. В нем даже стоит пушкинский диван, на котором он валялся, грыз перья, когда писал "Евгения Онегина" и свои величайшие в истории русской литературы стихи.
Что говорить о значении Пушкина! Есть люди, которые лучше меня, точнее меня и сильнее сказали о том, чем является Пушкин для нас.
Пушкин живой. Не знаю, как другие, а вот Пушкин точно – живее многих живых.
Мне хочется, чтобы мы думали о Пушкине. В нем есть какая-то тайна, тайна русского, которую почувствовал в нем Достоевский.
Тайна России – она в Пушкине заключена. Он является настоящей метафорой того, чем должна, чем может быть Россия, объединяющая разных людей в идее свободы, в идее справедливости.
В конце концов, его строчки, мне кажется, могли бы быть конституцией и гимном той России, которую я люблю и которую я вижу:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,