* * *
Легенды и былины утверждают, что, узнав от Луки Самарыча удивительный феномен его рождения, богоподобный Геракл не спал трое суток. Будто даже зарулил в кабак от огорчения и потом по нетрезвой лавочке жаловался своей сводной сестре Афине:
- Ты видишь, сеструха, как теперь легендарных героев делают? Без всяких шухер-мухер, открытым способом. Не то что наш папашка Зевс. Он ведь к моей мамашке тайно погуливал. Говорят, даже в образе быка или барана. А еще верховный олимпийский бог! Нет чтобы тоже созвать общее собрание: давай, ребята, сотворим сообща сыночка на славу. И не кое-как, а печатью, печатью - как у порядочных людей.
- Дурень ты все-таки, братишка. Будто ФЗУ или МГУ кончал, - усмехнулась мудрая Афина. - Хотя, конечно… рожденный протоколом - это звучит божественно! Ну да ладно, дурень, не скули. Подскажу тебе, как уязвить твоего колдыбанского соперника. Он родился пятидесятилетним. В таком возрасте чего не куражиться. А ты свой первый подвиг совершил грудным младенцем, когда еще пеленки пачкал. На такое способен только полубог.
- Усёк! - заорал Геракл и уже через пять минут радостно тыкал Луку Самарыча пальцем в живот:
- Вот так-то, карп пузатый! Куда тебе до полубога! Умирай сию минуту от зависти. Я уже тебе гроб заказал. С куполообразной крышкой. Чтобы на пузо не давила, ха-ха-ха…
- За гроб большое спасибо, - сердечно поблагодарил Лука Самарыч. - Мы его в качестве крыльца приспособим, а то старое совсем развалилось. Хлынут туристы в "Утес" - все ноги переломают.
Он поддернул штаны и продолжил:
- Теперь о вашем героическом младенчестве, Геракл Зевсович. Искренне восхищаюсь, но… на Самарской Луке такое не в диковинку. Вы грудным младенцем отличились, ну а я свои первые подвиги совершил еще… до момента своего появления на свет.
- Да ну? - изумился Геракл. - Но с какой стати геройствовать, если ты еще на свет не появился и тебя никто не видит?
- Опять вы проявляете слабину как аналитик, - улыбнулся наш Самарыч. - Впрочем, это понятно. В ваш золотой век за справедливость можно было драться сколько душе угодно. Хоть кулаками маши, хоть палицей. А у нас - и пальцем никого не тронь. Только через суд. Даже рэкетиру по морде не двинешь. Враз вместо "спасибо" уголовное дело о хулиганстве на тебя же заведут. Да еще десяток нераскрытых эпизодов припишут. Поэтому в цивилизованные времена доброму молодцу самый резон проявить удаль, пока не родился. Ни милиция не страшна, ни прокуратура, ни судебные крючкотворы. Потому как ты еще - эмбрион в утробе. Железное алиби.
- Ловко! - обрадовался Геракл. - Представляю: увидел гада - выскочил из утробы, навтыкал ему, реанимацию вызвал - и нырь обратно к мамке в пузо. Следователь к тебе с дознанием, а ты ему: ослеп, что ли, мент поганый, я же на пуповине. Как собака на привязи. И матом его. А чё он сделает?
- Эх, циник, - укорил Самарыч. - Разве можно из утробы матери - по матушке?
- Ну извини, - смутился полубог.
- Да и бегать туда-сюда, на улицу, а потом в утробу, нельзя. Враз инфекцию занесешь.
- Ну извини. Только как же не бегать? Я весь мир в поисках приключений обегал. И Одиссей, и Персей, и Ахилл - все так. Не подсуетишься - героем не станешь.
- Скептик вы, - возразил колдыбанский супер. - Впрочем, олимпийским любимчикам да москвичам почему бы не гонять по городам и весям, а особенно - по зарубежным странам? И зарплата идет, и командировочные хорошие. Но если по-колдыбански, то показательным следует считать тот подвиг, который совершен не сходя с места. То есть прямо у барной стойки. Никаких накладных расходов и затрат!
- О богиня Афина, какой же я действительно придурок! - взревел перегруженным КамАЗом Геракл. - Этот карп опять надо мной смеется, а я еще перед ним извинялся!
Ух, какой буйный наш соперник! Ну да Зевс с ним. Мы на его буйства никак не реагируем. Мы пока о них ничего не знаем. Читатель помнит: пока ведь никаких легенд нет.
Есть только колдыбанская действительность. В нее и окунемся снова.
* * *
Когда мы собрались в "Утесе" в очередной раз, наш путь к барной стойке, то есть к истине, начался как всегда:
- Не кажется ли вам, уважаемые сотоварищи, что сегодня разлив нашей мысли можно смело уподобить бурному разливу матушки Волги? Такая же ширина, такая же глубина и такая же неукротимая сила.
Но едва это свежее наблюдение осенило флагманский столик, как Юрий Цезаревич замахал руками:
- Опять за свое! Лучше скажите, когда в "Утес" повалят толпы туристов?
- Каких туристов? - удивились мы. - И что им делать в "Утесе"?
- Вот те раз! На Луку Самарыча смотреть.
- Какого еще Луку Самарыча? - снова удивились мы.
- Вот те раз. Вот те два. Вот те…
По счету "три" Подстаканников указал на какую-то бумагу, красовавшуюся на стене в новой роскошной рамке. Мы в общем-то сегодня сразу заметили ее, но решили, что это выписка из "Правил культурного обслуживания".
Но приблизив носы и, соответственно, очки к документу в новой роскошной рамке, мы увидели вместо давних торговых директив: "Не обвешивать", "Не обсчитывать", "Не грубить" - нечто новое. Ну да, это была выписка из протокола общего собрания. Того самого, исторического. На котором мы постановили породить волжского Геракла - супергероя Луку Самарыча.
- Забыли? - строго вопросил бармен. - А еще единогласно голосовали!
- Помним, конечно, помним, - торопливо загалдели мы. - Голосовали. Единогласно… И про восхищенных туристов тоже помним.
- Скоро они сюда нагрянут, совсем скоро. Как только дойдет до них молва про Луку Самарыча, так и повалят валом, так и пойдут косяком.
- Ну и, разумеется, понесут доллары, фунты, евро. Причем в баснословных количествах. Вся проблема будет, куда их девать.
Юрий Цезаревич глянул на свой сейф: не пора ли действительно приобретать новый, раз в десять или даже в сто раз более объемный? Но вдруг спохватился:
- Стоп, господа благодетели! Послушаем, что скажет по этому поводу… Лука Самарыч.
Мы опешили.
- А кто у нас Лука Самарыч? - от неожиданности бухнул флагманский столик.
- Вот те раз! - возмущенно воздел руки вверх Подстаканников.
Но капитаны, они же лоцманы, а по совместительству и боцманы флагманского столика уже опомнились.
- Товарищ Лука Самарыч! - выкрикнул Самосудов.
Правда, выкрикнул в пространство, но по-военному, то есть очень убедительно. Правда, тут же запнулся, но эстафету подхватил Безмочалкин:
- Добро пожаловать, Лука Самарыч!
Он сделал жест рукой. Тоже в пространство, но по-банщицки, то есть очень артистично.
- Просим, Лука Самарыч! - подхватил Молекулов.
И согнулся в пояснице. Правда, не понять, в какую сторону, но по-учительски. Будто вызывал к доске для ответа своего любимого второгодника.
- Слово предоставляется Луке Самарычу! - находчиво завершил церемонию Профанов.
Зал дружно похлопал в ладоши. Раз, два, три…
И в тот же момент за нашей спиной раздался пушечный залп. Точнее, артиллерийская канонада. Бах! Бах! Ба-бах! Москвичи точно подумали бы, что это палит по "Утесу" из всех орудий революционный крейсер "Аврора", а то и флагман американского военно-морского флота авианосец "Линкольн".
Но мы точно знали, что это не крейсер "Аврора" и не авианосец "Линкольн".
Это бушевал знаменитый "утесовский" диван…
Он стоял здесь с незапамятных времен и относился к числу фирменных реликвий. Мы еще не раз упомянем в своем повествовании этот диковинный рыдван, а пока достаточно представить вам его диковинные пружины. То ли от старости, то ли потому, что на диване сиживали и отлеживались когда-то лихие и загульные волжские атаманы, пружины имели весьма своенравный характер. Они никак не хотели держать того, кто взбирался на них, и опускали его чуть ли не до пола. Когда же седок покидал диван, пружины, словно сорвавшись с цепи, прыгали чуть ли не до потолка и беспардонно гремели: мол, скатертью дорожка. Бах! Бах!
Итак, сзади нас салютовал прадедовский диван. А поднялся с него - мы это тоже точно знали - ночной сторож Хлюпиков.
Что это означает? Ведь мы приглашали сверхгероя Луку Самарыча, а не какого-то инвалида Хлюпикова.
Бармен, он же главбух, а по совместительству - гендиректор "Утеса", вытянулся в струнку. Будто встречал инспектора городского управления торговли, а то и самого начторга Коробейникова.
Мы обернулись и увидели…
Сначала мы увидели то самое знакомое пузо. Потом тот самый знакомый багор. Наконец, того самого знакомого… Нет, не Хлюпикова. Перед нами стоял монумент, который в недавние времена мы зрели на главной городской площади. Стоял так, будто только что сошел с чугунного или мраморного пьедестала.
- Приветствую вас, мои первые заместители, верные соратники и надежные сподвижники! - величаво произнес он.
Такие слова произвели на нас глубокое и особое впечатление.
- Еремей Васильевич, - обратились мы к говорящему монументу. - Судя по всему, вам дали еще одну, совершенно особую инвалидность?
И что, вы думаете, мы услышали?
- Здесь и сейчас нет Еремея Васильевича. В цитадели колдыбанского духа в момент истины находится второй Геракл - народный герой Самарской Луки, бесстрашный и благородный Лука Самарыч.
Вот те раз и вот те два, а равно - три!
На счет "раз" нам пришлось припомнить, что на предыдущем своем сборище мы действительно назначили ночного сторожа Е. В. Хлюпикова временно исполняющим обязанности героя Самарской Луки - Луки Самарыча.
Ну и что? Неужели врио хочет продолжить игру. Ох, не туда несет добра молодца, ох, прямо на мель, а еще хуже - на бешеную волну!
Так мы помыслили на счет "два". И призадумались. Но ненадолго. В "Утесе" долго не думают, а то, гляди, опоздаешь к барной стойке. К тому же на Самарской Луке все и всяк, кому хочется загнуть, имеют на это полное право. Пусть загибает. Да покруче. Пусть несет его хоть на мель, хоть на бешеную волну, а хоть и на глубокое дно. Посмотрим, что получится.
- Бесстрашный и благородный Лука Самарыч! - по-майорски выкрикнул Самосудов. - Прошу всех встать!
Прогремел такой табуреточный салют, что столичную Красную площадь бросило бы в озноб. Но наше пузатое чучело… пардон, супергерой Лука Самарыч не вздрогнул и не бросился прочь. Он величественно прошествовал прямо к источнику истины, то есть к барной стойке.
Брови-елки вытянулись, как гвардейцы на смотре. На лоб гордо легла складка, абсолютно точно копирующая Самарскую Луку. Багор врио держал в правой руке так, что напоминал уже не Деда Мороза с посохом, а скорее - Ивана Грозного со скипетром.
- Сегодня ранним утром, - начал он голосом партийного трибуна, зачитывающего доклад о своей титанической деятельности, - ваш вожак-предводитель стоял на крутом берегу и, купаясь в лучах восходящего солнца, говорил с Волгой-матушкой…
Эх, как сразу загибает! Ну гусь, он же орел. Ну карась, он же кит.
- Ваш вожак-предводитель доложил Волге об исторических решениях, принятых ее верными сынами - истинными колдыбанцами, - продолжил пузатый трибун. - Матушка Волга одобряет их. Поздравляю вас, мои соратники и сподвижники!
- Спасибо, - невольно брякнули мы. - Но… о чем, собственно, речь?
- Забыли! - тут же закричал обличающе бармен Подстаканников. - А еще голосовали! Единогласно!
Вожак-трибун остановил его царственным взмахом своего скипетра-багра.
- Собрание истинных колдыбанцев постановило, - взялся он вразумить нас лично, - что бесстрашный и благородный Лука Самарыч своей легендарной славой должен превзойти героя всех времен и народов Геракла и тем самым спасти нашу родную эпоху от забвения.
Неужели мы и правда так постановили? Видать, крепко нас приперло. Перед третьим-то стаканом.
- Помним, помним, - поспешно заверили мы. - Очень правильное постановление.
- Выполняя решение коллектива, а равно волю матушки Волги, - невозмутимо пел гусь-орел, он же карась-кит, - я, герой Самарской Луки, бесстрашный и благородный Лука Самарыч, готов принять на свои плечи нелегкое бремя легендарной славы буквально сию минуту!
Ха! Интересная постановка вопроса, не так ли?
- Сочувствуем… в смысле завидуем, - отвечали мы. - За чем же дело стало?
- Дело за вами! - снова обвиняюще выкрикнул из-за барной стойки Подстаканников.
- При чем тут мы? - искренне удивились обвиняемые.
- Забыли! А еще говорили про демократическое голосование! - захлебнулся от гнева обвинитель-бармен. - Вот она, ваша лжедемократия!
Монумент снова дал стоп-сигнал крикуну.
- Ответственность за создание легендарной славы Луки Самарыча историческое решение возлагает на вас, - вразумил своих непонятливых заместителей второй Геракл номер один. - Надо немедленно обдумать, какие славные деяния и подвиги лягут в основу красивых и поучительных легенд о Луке Самарыче. Дерзайте, мои лихие сподвижники!
Во поворот! Мы чуть не попадали с сиденьев, хотя вцепились в них, как в последнюю десятку, которую отбирает жена.
"Да он, наверное, белены объелся, ваш трибун-вожак, - предположил бы столичный аналитик. - Или еще хуже: колдыбанских пряников вкусил".
"Попросите его постучать себя по голове, - посоветовал бы скептик, - на месте ли она?"
"Нет, конечно, - заявил бы циник. - Вместо головы у этого колдыбанского чучела - тыква. Причем кормовая".
Если откровенно, то в нас тогда тоже шевельнулись кое-какие подозрения насчет головы нашего предводителя. Но мы надеялись, что бесстрашный врио, если уж он всерьез решил стать нашим вожаком, затеял бесстрашную игру с самыми благородными целями. Чтобы привести нас к барной стойке. Разумеется, под кредит. В таком случае, зачем проявлять нездоровый интерес: что там у него с головой? Вот уж совершенно излишние подробности.
Если мы правильно понимаем все происходящее, то нашему доморощенному предводителю захотелось послушать легенды и былины. И не какие-нибудь, а про себя. Ну что ж: какие могут быть проблемы! Думается, в такой ситуации не то что Гомер и Гюго, но даже горе-говоруны со столичного телевидения не растерялись бы. Что уж толковать об истинных колдыбанцах!
- Разрешите доложить, - козырнул по-военному Самосудов. - Мы обдумали не только деяния, но уже и сами легенды.
- Считайте, что Лука Самарыч уже легендарный, - заверил Безмочалкин.
- Буквально без пяти минут, - поддержал Молекулов.
- Если буквально, то уже без четырех минут, - поправил, взглянув на часы, Профанов. - Поскольку речь идет о деяниях не обычных, а героических, может быть, даже ратных, то сначала мы предоставим слово человеку с пистолетом, во всяком случае - с кобурой. Слушаем вас, старший лейтенант Самосудов. Я вижу, вы хотите рассказать героическую легенду. Выражаясь по-волжски - былину.
Демьян Иванович уже рвался в бой. Он приосанился, прокашлялся, закрыл глаза и стал похож если не на Гомера, то, по крайней мере, на вдохновенного уличного певца с Жигулевской, который раньше, до того как стал хроническим алкоголиком, пел в хоре областной филармонии.
- Хочу поведать вам историю, которую внуки и правнуки будут слушать с восторгом и ликованием, - с классическим подходом начал участковый. - Эта история произошла с Лукой Самарычем в Москве.
В Москве? Интригует. Зал весь обратился в слух.
- Однажды оказался Лука Самарыч в первопрестольной нашей столице и зашел в ГУМ. В обувной отдел. Болотные сапоги присмотреть. И тут вдруг… - рассказчик сделал театральную паузу, - схватило вдруг у Луки Самарыча живот. Что делать? Ведь не в Жигулевском заповеднике или на колдыбанской набережной, где можно присесть под куст, а в столичном ГУМе. Прямо беда…
Ну, подходит, значит, Лука Самарыч к одному молодому продавцу, на вид очень порядочному, и спрашивает потихоньку: "Где тут у вас туалет?" А тот продавец оглядел его и говорит на весь отдел: "Вот деревенщина! Только затем и ездят в столицу, чтобы туалеты своими сапожищами пачкать. Туалет у нас служебный, и посторонним туда вход воспрещен". И для убедительности потряс перед носом Луки Самарыча ключом: дескать, хоть умри, дорогой гость столицы, позорной смертью, но в туалет не попадешь.
- Неужели в столице есть такие бессердечные работники обслуживания? - не выдержал наш сердобольный бармен.
- Все до одного, - заверил рассказчик. - Никакой человечности! Снова подходит Лука Самарыч к мучителю за прилавком и говорит: "Я заплачу. Сколько надо?" - "Тсс, - зашептал ему продавец. - Так бы сразу и сказали. Теперь я вижу, что у вас действительно нужда. Большая или маленькая?" - "Большая", - с придыханием отвечает Лука Самарыч. "С вас тысяча", - машет ключом в воздухе туалетный барыга. "Сколько?" - ахнул наш земляк. "Тысяча, - спокойно отвечает продавец. - Вы же сами говорите: большая нужда. А по маленькой нечего меня от работы отвлекать. Терпите до своей деревни". - "Не могу, - уже хрипит Лука Самарыч и сует ему деньги, - ключ, быстрее ключ!" - "Ишь, чего захотел, - усмехается продавец, пряча куш в своем бездонном кармане. - Если я вас в туалет пущу, то десять процентов отдай, не греши, уборщице, а половину - завотделом. Мы по-умному поступим. Вот вам коробка из-под импортной обуви. Смотрите, какая изящная. Чем не ночной горшок? Даже еще красивше. Шмыгайте вон в ту кладовочку и вон за той ширмочкой делайте свое дело".
Ни слова не молвил в ответ герой-колдыбанец. Взял молча коробку, ушел за ширмочку, а как он оттуда вышел - продавец даже и не заметил. Да и что ему до Луки Самарыча - поглаживает карман с награбленной пачкой денег и щерится… А через несколько минут пританцевал к нему знакомый спекулянт-перекупщик: "Что у вас есть?" - "Для вас кое-что найдется". И - за ширмочку его: "Вон там, пожалуйста, выбирайте. Будете довольны". Открывает коробку хлюст-спекулянт - и глаза на лоб. "Тут, - говорит, - навоз". "Ах, ах, - замахал руками хлюст-продавец, - небольшое недоразумение". Открывает собственноручно другую коробку, а там вместо импорта - то же самое, то есть навоз. Хватают хлюсты третью коробку, пятую… десятую… И вот уже хлюст-спекулянт хватает хлюста-продавца за грудки: "Ах ты, козел! Насмехаться?" "Караул, - кричит тот. - Спасите!" Ну, тут, как положено, явилась милиция, забрала хлюстов в отделение и завела на них уголовное дело. По статье такой-то "прим": за умышленное нанесение экологического ущерба окружающей среде. Жалкие попытки злоумышленников свалить вину на какого-то неизвестного приезжего были решительно отверг нуты. "Не пудрите мне мозги, - сказал им следователь. - Вещественные доказательства, а именно огромное количество нечистот, свидетельствуют о том, что здесь орудовала целая группа, причем в течение длительного времени".
- Неужели обвиняемые работники торговли не смогли откупиться? - не удержался от солидарности бармен в седьмом поколении.
- Откупились, - успокоил его Самосудов. - Но стоило им это удовольствие во много раз дороже того, во что обошлось удовольствие Луке Самарычу. Так находчивый герой Самарской Луки проучил жадных и бессердечных столичных невеж…
Зал молчал. Все находились под огромным впечатлением от услышанной героической былины. Но уже рвался на эстраду заведующий мужской помывкой Безмочалкин.
- А я хочу поведать о Луке Самарыче лирическую легенду, - заявил он. - Ведь Лука Самарыч войдет в историю Средней Волги и всей Европы благодаря не только боевым, но и… любовным подвигам.