КАПИТАН ШОТОВЕР (бросает кисть и подходит к дивану). Не обманывай себя. Они пользуются ею. Каждый день мы убиваем в себе лучшее, что в нас есть, чтобы их умилостивить. Одно сознание, что эти люди всегда здесь, начеку, чтобы сделать бесполезными все наши стремления, не дает этим стремлениям даже родиться внутри нас. А когда мы пытаемся уничтожить их, они посылают на нас демонов, чтобы обольстить нас, – демонов, принимающих облик красивых дочерей, певцов, поэтов и им подобных, ради которых мы щадим и их самих.
ГЕКТОР (садится и наклоняется к нему) . А не может быть так, что Гесиона и есть демон, порожденный вами, чтобы я не убил вас?
КАПИТАН ШОТОВЕР. Возможно. Она выжала вас целиком и не оставила вам ничего, кроме грез, – так делают некоторые женщины.
ГЕКТОР. Женщины-вампиры, демонические женщины.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Мужчины думают, что мир потерян для них, и действительно теряют его. А кто вершит дела в этом мире? Мужья сварливых и пьяниц; мужчины, у которых сидит заноза в теле. (Рассеянно идет к кладовой.) Я должен об этом хорошенько подумать… (Круто поворачивается.) Но все же я буду продолжать работать с динамитом. Я открою луч более мощный, чем все икс-лучи, духовный луч, который взорвет гранату на поясе у моего врага раньше, чем он успеет бросить ее в меня. И мне надо спешить. Я стар. У меня нет времени на разговоры. (Он уже на пороге кладовой, а Гектор идет в переднюю.)
В это время возвращается Гесиона.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Папочка! Ты и Гектор – вы должны помочь мне занимать эту публику. И о чем это вы тут так кричите?
ГЕКТОР (взявшись за ручку двери) . Он совсем спятил; он сегодня хуже, чем всегда.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Все мы спятили.
ГЕКТОР. Я должен переодеться. (Нажимает ручку двери.)
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Постой, постой. Вернитесь вы оба. Подите сюда.
Они неохотно возвращаются.
У меня нет денег.
ГЕКТОР. Денег? А где мои апрельские дивиденды?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Где снег прошлогодний?
КАПИТАН ШОТОВЕР. А где все деньги за патент на мою спасательную лодку?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Пятьсот фунтов! С самой пасхи я их тянула.
КАПИТАН ШОТОВЕР. С пасхи! И четырех месяцев не прошло! Чудовищная расточительность! Я мог бы прожить семь лет на пятьсот фунтов.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Только не на такую широкую ногу, как у нас в доме.
КАПИТАН ХЭШЕБАЙ. За такую спасательную лодку – и всего только пятьсот фунтов! А за прошлое свое изобретение я получил двенадцать тысяч.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Да, дорогой. Но ведь это было судно с каким-то магнетическим килем для охоты за подводными лодками. Разве при нашем образе жизни можно позволить себе тратить время на какие-то спасательные приспособления? Ты бы лучше придумал что-нибудь такое, что сразу, одним махом, прихлопнет пол-Европы.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Нет. Я старею. Быстро старею. Мозг мой не способен сосредоточиться на убийстве, как когда я был мальчишкой. Почему это твой муж ничего не изобретает? Он только и умеет, что врать всякую чепуху женщинам.
ГЕКТОР. Н-да, но ведь это тоже своего рода изобретательство. А впрочем, вы правы. Я должен содержать жену.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Ничего ты такого не должен. Тогда тебя с утра до поздней ночи не увидишь. Мне нужно, чтобы мой муж был со мной.
ГЕКТОР (с горечью). С тем же успехом я мог бы быть твоей комнатной собачкой.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. А тебе бы хотелось быть моим кормильцем, как, знаешь, есть такие несчастные мужья?
ГЕКТОР. Нет, черт возьми! Но что это за трижды проклятое созданье – муж!
МИССИС ХЭШЕБАЙ (к капитану) . А как насчет гарпунной пушки?
КАПИТАН ШОТОВЕР. Никакого толку. Это на китов, а не на людей.
МИССИС ХЭШЕБАЙ. А почему бы и нет? Ты стреляешь гарпуном из пушки, гарпун попадает прямо в неприятельского генерала – и ты его вытаскиваешь. Вот тебе и все.
ГЕКТОР. Ты дочь своего отца, Гесиона.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Да, тут можно что-нибудь придумать, конечно. Не затем, чтобы ловить генералов, – они не опасны. Но можно было бы стрелять железной кошкой и выуживать пулеметы, даже танки. Я над этим подумаю.
МИССИС ХЭШЕБАЙ (нежно поглаживая капитана по плечу) . Вот и спасены. Ты прямо прелесть, папочка. А теперь надо нам идти ко всем этим ужасным людям и занимать их.
КАПИТАН ШОТОВЕР. Ведь они не обедали, ты не забудь об этом.
ГЕКТОР. И я тоже не обедал. А уже темно. И, должно быть, бог знает который час!
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Ах, Гинесс придумает им какой-нибудь обед. Прислуга никогда не забывает позаботиться о том, чтобы в доме была еда.
КАПИТАН ШОТОВЕР (испускает какой-то странный вопль в темноте). Что за дом! Что за дочь!
МИССИС ХЭШЕБАЙ (восторженно) . Какой отец!
ГЕКТОР (вторит) . Какой супруг!
КАПИТАН ШОТОВЕР. Или гром, что ли, иссяк в небесах?
ГЕКТОР. Или красота и отвага иссякли на земле?
МИССИС ХЭШЕБАЙ. И что только нужно мужчинам? Сыты, одеты, и у себя дома, и любовью нашей дарим мы их перед тем, как отойти ко сну. И все-то они недовольны. Почему они завидуют той муке, с какой мы производим их на свет, я сами создают для себя какие-то непостижимые опасности и мучения, только для того, чтобы не отстать от нас.
КАПИТАН ШОТОВЕР (нараспев, словно читает заклинание).
Я дом дочерям построил и настежь открыл для гостей,
Чтоб дочери, выйдя замуж, хороших рожали детей.
ГЕКТОР (подхватывает).
Но вышла одна за чурбана, другая лжецом увлеклась…
МИССИС ХЭШЕБАЙ (оканчивает строфу).
И как она ложе постлала, так с ложью и спит посейчас.
И как их судьба обвенчала, так спит она с ним и сейчас.
ЛЕДИ ЭТТЕРУОРД (кричит из сада). Гесиона, Гесиона, где ты?
ГЕКТОР. Кот на крыше!
МИССИС ХЭШЕБАЙ. Иду, дорогая, иду. (Быстро уходит в сад.)
Капитан возвращается к столу.
ГЕКТОР (уходя в переднюю). Зажечь вам свет? Капитан Шотовер. Не надо. Дайте мне тьму еще поглубже. Деньги при свете не делаются.
Действие второе
Та же комната. Горит свет, шторы спущены. Входит Элли, за ней Менген, оба одеты к обеду. Она подходит к чертежному столу. Он становится между столом и плетеным креслом.
МЕНГЕН. Что за обед! По-моему, это не обед, а так что-то всухомятку к чаю.
ЭЛЛИ. Я привыкла к сухомятке, мистер Менген, и очень рада, когда она есть. Кроме того, капитан сварил мне немножко макарон.
МЕНГЕН (передергиваясь, желчно). Какая роскошь! Я не могу этого есть. Я думаю, это потому, что у меня слишком напряженная мозговая работа. Это самое тяжелое в жизни делового человека. Вечно приходится думать, думать, думать. Кстати, сейчас – пока мы одни – разрешите мне воспользоваться случаем, чтобы выяснить, так сказать, наши взаимоотношения.
ЭЛЛИ (усаживаясь на табурет у чертежного стола). Да, да, я как раз этого и хочу.
МЕНГЕН (оторопев). Вы хотите? Это меня, знаете, удивляет. Потому что, мне кажется, я заметил сегодня днем, вы всячески старались избегать меня. И это уж не первый раз.
ЭЛЛИ. Просто я устала. И мне было как-то не по себе. Я тогда еще не привыкла к этому необыкновенному дому. Пожалуйста, простите меня.
МЕНГЕН. О, это пустяки. Я не обижаюсь. Но капитан Шотовер говорил со мной о вас. Понимаете – о вас и обо мне.
ЭЛЛИ (заинтересовавшись) . Капитан? И что же он говорил?
МЕНГЕН. Да, он, видите ли, обратил внимание на… разницу наших… лет.
ЭЛЛИ. Он все замечает.
МЕНГЕН. Вы, значит, не придаете этому значения?
ЭЛЛИ. Конечно, я очень хорошо знаю, что наша помолвка…
МЕНГЕН. Ах, так вы называете это помолвкой?
ЭЛЛИ. А разве нет?
МЕНГЕН. О, конечно, конечно, если вы так говорите. Ведь вы в первый раз произносите это слово. Мне просто было не совсем ясно. Вот и все. (Усаживается в плетеное кресло и предоставляет Элли вести разговор.) Простите, вы, кажется, что-то начали говорить…
ЭЛЛИ. Разве? Я забыла. Напомните. Вам нравится здесь? Я слышала, как вы спрашивали миссис Хэшебай за обедом, не сдается ли поблизости какой-нибудь хороший особняк.
МЕНГЕН. Мне понравились эти места. Здесь как-то легко дышится. Возможно, что я и поселюсь здесь.
ЭЛЛИ. Я бы ничего лучшего не желала. Здесь, правда, легко дышится. И я хотела бы быть поближе к Гесионе.
МЕНГЕН (все больше мнется) . Воздух-то здешний, конечно, нам подходит, а вот вопрос в том, подходим ли мы друг к другу. Вы об этом подумали?
ЭЛЛИ. Мистер Менген, мы должны быть с вами рассудительными, вы не находите? Нам нет нужды разыгрывать Ромео и Джульетту. Но мы очень хорошо можем поладить, если оба возьмем на себя труд создать для этого все возможное. Ваше доброе сердце намного облегчит для меня все это.
МЕНГЕН (наклоняется вперед, и в голосе его прорывается явное неудовольствие) . Доброе сердце?.. Гм. Ведь я же разорил вашего отца; вам это известно?
ЭЛЛИ. О, но ведь это было не умышленно?
МЕНГЕН. Вот именно. Я сделал это с умыслом.
ЭЛЛИ. С умыслом?
МЕНГЕН. Ну, не из личной злобы, разумеется. Вы сами знаете, что я дал ему работу, когда с ним было все кончено. Но дело всегда остается делом. Я уничтожил его как человека, который может влиять на дела и деловую жизнь.
ЭЛЛИ. Не понимаю, как это может быть. Вы, верно, хотите заставить меня почувствовать, что я вам ничем не обязана, чтобы я могла решить совершенно свободно, – так?
МЕНГЕН (встает, с вызывающим видом) . Нет. Я хочу сказать именно то, что я говорю.
ЭЛЛИ. Но какая же вам была польза разорять моего отца? Ведь деньги, которые он потерял, это же были ваши деньги?
МЕНГЕН (с язвительным смехом). Да. Мои. Они и есть мои, мисс Элли. И все деньги, которые вместе с ним потеряли его друзья, тоже мои деньги. (Засовывает руки в карманы и ухмыляется.) Я просто их выкурил, как выкуривают пчел из улья. Что вы на это скажете? Вас это несколько потрясает, не так ли?
ЭЛЛИ. Сегодня утром это могло бы меня потрясти. А сейчас вы даже и представить себе не можете, как мало это для меня значит. Но это очень любопытно. Только вы должны объяснить мне. Я не совсем понимаю. (Облокотившись на стол и уткнув подбородок в ладони, она приготовилась слушать; на лице ее написано явное любопытство и в то же время невольное презрение, которое раздражает его все больше и больше и вместе с тем внушает ему желание просветить ее в ее невежестве.)
МЕНГЕН. Ну конечно, вы не понимаете. Что вы можете понимать в делах? А вот вы слушайте и учитесь. Дело вашего отца было новое дело. А я не имею обыкновения начинать дела. Я обычно предоставляю другим начинать. Они вкладывают в это все свои деньги и деньги своих друзей, отдаются этому душой и телом, только чтобы поставить предприятие на ноги. Это, как говорится, самые настоящие энтузиасты. Но для них всякий, хотя бы временный, застой в делах – сущий зарез. У них нет финансового опыта. И обычно, так через год либо два, они или терпят крах, или продают свое предприятие за бесценок, в рассрочку каким-нибудь пайщикам. И это еще если повезет, а то может статься, что они и вовсе ничего не получат. Ну, чаще всего то же самое происходит и с новой компанией. Те вкладывают еще деньги, тоже стараются, из кожи вон лезут, тянут еще год или два – и в конце концов им опять-таки приходится перепродавать дело в третьи руки. Если это действительно крупное предприятие, то и третьи покупатели тоже ухлопают только в него свои труды и деньги – и опять-таки перепродадут. И вот тут-то и появляются настоящие дельцы. Тут появляюсь я. Но я похитрее многих других. Я не пожалею истратить немножко денег, чтобы подтолкнуть такое дело. Я сразу раскусил вашего отца. Я видел, что идея у него хорошая и что он будет из кожи вон лезть, если ему дать возможность претворить ее в жизнь. И я видел, что в делах он сущий младенец и не сумеет уложиться в бюджет и выждать время, чтобы завоевать рынок. Я знал, что самый верный способ разорить человека, который не умеет обращаться с деньгами, это дать ему денег. Я поделился моей идеей кое с кем из друзей в Сити, и они нашли деньги. Потому что я сам, видите ли, не вкладываю деньги в идеи, даже когда это мои собственные идеи. Ваш отец и его друзья, которые рискнули вместе с ним своим капиталом, были для меня все равно что кучка выжатых лимонов. Так что вы зря расточали вашу благодарность, и эти разговоры о моем добром сердце – чистейший вздор. Меня тошнит от них. Когда я вижу, как ваш отец, весь расплываясь, глядит на меня своими влажными, признательными глазами и прямо захлебывается от благодарности, меня так и разбирает сказать ему всю правду, – а не то, кажется, я вот-вот лопну. И останавливает меня только то, что, я знаю, он мне все равно не поверит. Он подумает, что это моя скромность, – вот так же, как и вы сейчас подумали. Допустит все что угодно, только не правду. А это-то вот и доказывает, что он круглый дурак, а я человек, который умеет о себе позаботиться. (Откидывается в кресле с видом полного самоудовлетворения.) Н-да… так вот, что вы теперь обо мне скажете, мисс Элли?
ЭЛЛИ (опуская руки). Как странно, что моя мать, которая ничего не понимала в делах, была совершенно права относительно вас! Она всегда говорила – конечно не в присутствии папы, а нам, детям, – что вы вот именно такой человек.
МЕНГЕН (выпрямляется, сильно задетый). Ах, она так говорила? И тем не менее она не возражала против того, чтобы вы вышли за меня.
ЭЛЛИ. Видите ли, мистер Менген, моя мать вышла замуж за очень хорошего человека – потому что, как бы вы там ни оценивали моего отца с деловой точки зрения, он – сама доброта, – и ей совсем не хотелось, чтобы я повторила ее опыт.
МЕНГЕН. Во всяком случае, вы-то теперь уж не пойдете за меня замуж, не правда ли?
ЭЛЛИ (совершенно спокойно) . Да нет, почему же?
МЕНГЕН (встает ошеломленный). Почему?
ЭЛЛИ. Я не вижу оснований, почему бы мы не могли с вами поладить.
МЕНГЕН. Да, но, послушайте, вы понимаете… (Он умолкает, совершенно сбитый с толку.)
ЭЛЛИ (терпеливо). Да?
МЕНГЕН. Я думал, что вы более щепетильны в ваших взаимоотношениях с людьми.
ЭЛЛИ. Если бы мы, женщины, были слишком щепетильны по отношению к мужчинам, нам тогда вовсе не пришлось бы выходить замуж, мистер Менген.
МЕНГЕН. Такой ребенок, как вы, и слышать от вас: "Мы, женщины"! Куда же дальше? Нет, не может быть, чтобы вы это говорили серьезно.
ЭЛЛИ. Совершенно серьезно. А разве вы – нет?
МЕНГЕН. Вы хотите сказать, что вы не собираетесь от меня отказываться.
ЭЛЛИ. А вы хотите отказаться?
МЕНГЕН. Да нет. Не то чтобы отказаться…
ЭЛЛИ. Так в чем же дело?
Менген не находит, что ответить. С протяжным свистом он падает в плетеное кресло и смотрит перед собой с видом проигравшегося в пух и прах игрока. Потом вдруг по лицу его проскальзывает что-то хитренькое, он облокачивается на ручку кресла и говорит вкрадчиво и понизив голос.
МЕНГЕН. А что, если бы я вам сказал, что я влюблен в другую женщину?
ЭЛЛИ (в тон ему) . А если бы я вам сказала, что я влюблена в другого мужчину?
МЕНГЕН (в раздражении вскакивает) . Я не шучу.
ЭЛЛИ. А почему вы думаете, что я шучу?
МЕНГЕН. Повторяю вам, что я говорю совершенно серьезно. Вы слишком молоды, чтобы быть серьезной, но вам придется поверить мне. Я хочу быть поближе к вашей приятельнице, миссис Хэшебай. Я влюблен в нее. Ну вот, теперь я все выложил.
ЭЛЛИ. А я хочу быть поближе к вашему приятелю, мистеру Хэшебай. Я влюблена в него. (Встает и с видом совершенного чистосердечия заканчивает.) Ну, теперь, когда мы во всем открылись друг другу, мы будем настоящими друзьями. Благодарю вас за то, что вы доверились мне.
МЕНГЕН (вне себя) . И вы воображаете, что я позволю так злоупотреблять моей персоной?
ЭЛЛИ. Полно вам, мистер Менген. Вы же нашли возможным злоупотребить моим отцом в этих ваших делах. Брак для женщины – это такое же дело. Так почему же мне не злоупотребить вами в семейном смысле?
МЕНГЕН. Потому что я не позволю этого! Потому что я не круглый простофиля, как ваш отец, вот почему!
ЭЛЛИ (со спокойным презрением) . Вы не достойны ботинки чистить моему отцу, мистер Менген. Я делаю для вас громадную любезность, снисходя до того, чтобы злоупотребить вашей милостью, как вы изволили выразиться. Разумеется, у вас есть полная возможность расторгнуть нашу помолвку, раз уж вам так хочется. Но если вы только это сделаете, вы больше не переступите порога дома Гесионы. Я уж позабочусь об этом.
МЕНГЕН (задыхаясь) . Ах вы, чертенок!.. Вы меня положили на обе лопатки. (Сраженный, совсем было уже падает в кресло, но вдруг его словно что-то осеняет.) Нет, нет, погодите. Вы не так хитры, как вы думаете. Вам не удастся так просто провести Босса Менгена. А что, если я сейчас прямехонько отправлюсь к миссис Хэшебай и объявлю ей, что вы влюблены в ее мужа?
ЭЛЛИ. Она знает.
МЕНГЕН. Вы ей сказали!!!
ЭЛЛИ. Она мне это сказала.
МЕНГЕН (хватается за виски). Это какой-то сумасшедший дом! Или это я сошел с ума! Да что она, сговорилась, что ли, с вами – заполучить вашего супруга в обмен на своего?
ЭЛЛИ. А разве вы хотите нас обеих?
МЕНГЕН (совершенно оторопев, падает в кресло). Нет, мои мозги этого не выдержат. У меня голова лопается. Помогите! Мой череп! Скорей! Держите его, сожмите его! Спасите меня!
Элли подходит к нему сзади, крепко охватывает его голову, потом начинает тихонько проводить руками от лба к ушам.
Спасибо. (Сонным голосом.) Как это освежает. (Борясь со сном.) Только не вздумайте гипнотизировать меня. Я видел, как люди становились круглыми дураками от этой штуки.
ЭЛЛИ (внушительно). Успокойтесь. Я видела, как люди становились дураками без всякого гипноза.
МЕНГЕН (кротко). Надеюсь, вам не противно трогать меня? Потому что ведь до сих пор вы никогда не трогали меня.
ЭЛЛИ. Ну конечно, пока вы не влюбились самым естественным образом во взрослую, симпатичную женщину, которая никогда не позволит вам приступиться к ней. И я никогда не позволю ему приступиться ко мне.
МЕНГЕН. А он все-таки будет пытаться.
ЭЛЛИ (продолжая ритмически свои пассы) . Шшш… засыпайте. Слышите? Вы будете спать-спать-спать. Будьте спокойны, совсем, совсем спокойны. Спите-спите-спите-спите.
Менген засыпает. Элли тихонько отходит, выключает свет и уходит в сад. Няня открывает дверь и появляется в полосе света, пробивающегося из передней.
НЯНЯ (говорит кому-то в передней) . Мистера Менгена нет здесь, душенька. Здесь никого нет. Темно совсем.
МИССИС ХЭШЕБАЙ (снаружи) . Посмотрите в саду. Мы с мистером Дэном будем у меня в будуаре. Проводите его к нам.