Отношения текстопорждения связывают друг с другом тексты, участвующие в процессе порождения данного текста как продукта, и с последним. Поэтому в совокупности текстов, связанных этим типом отношений, входят помимо текста как продукта еще и тексты, принадлежащие данному говорящему, а также чужие, но осваиваемые и используемые им в процессе порождения собственного, а иногда и включаемые в него (при эвокации). Это разного рода "заготовки" говорящего. Они могут быть зафиксированы на письме, в собственной памяти или памяти компьютера и т. д.
К такого рода текстам-"заготовкам" относятся тексты ряда жанров – планы, фрагменты, выписки, цитаты и др. – будущие коммуникативные блоки будущего текста как продукта. Как свидетельсвуют исследователи творчества И. Ильфа и Е. Петрова, работая над "Золотым теленком", писатели составляли обширные списки "аттракционов" (сжато сформулированных сюжетов) и "отыгрышей" (черновых набросков будущих юмористических отступлений). Попадая в роман, например, отыгрыши приобретали на его страницах острое сатирическое звучание. Так, запись "Чем люди занимаются с голодухи – лотереи, графология, живое фото, почерк с разных сторон, мелкие изобретения" переросла в главе "Снова кризис жанра" в рассуждение о маленьком и большом мирах (Ильф И., Петров Е. Соч.: В 5 т. М., 1961. Т. 2. С. 535–536).
Эти "заготовки" могут представлять собой и тексты сознания говорящего, которые актуализируются в процессе текстопорождения. Таковы, например, по данным A.B. Попова, развивающего идеи Ю.М. Лотмана, символы, трансформирующиеся в текст: многие тексты современной русской поэзии Горного Алтая представляют собой трансформации символов гора, кедр, река, конь [Попов 2006].
В отношения текстопонимания входят тексты, участвующие в процессе понимания данного конкретного текста, и последний как продукт понимания (в его фактически бесчисленных интерпретациях). По своей жанровой природе они напоминают тексты, составляющие совокупность текстов, связанных отношениями текстопорождения. В разных жанровых формах существует и текст как продукт понимания – в оценочных и квалификативных суждениях, суждениях здравого смысла, обзорах и рецензиях, тезисах, конспектах, лозунгах, призывах, цитатах, "заметках на полях" и др. Поэтому в текстовую совокупность входит широкий спектр текстов устных, письменных, электронных, текстов сознания, текстов поведения и пр. См., например, разные истолкования, данные студентами знаменитому тезису К. Маркса "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его": "Философ, по мнению Маркса, не должен объяснять мир, мир уже объяснен философами. Философ должен изменять мир" (студент А.Б.); "Все философы до Маркса объясняли мир неправильно. Теперь его надо "дообъяснить" и "переобъяснить", после этого его можно изменять" (студент В.Г.).
Отношения между текстами, устанавливающиеся в процессе функционирования текста, включают отношения парадигматические и синтагматические; интертекстуальные и гипертекстальные; деривационные.
Парадигматические и синтагматические отношения. В.А. Кухаренко [Кухаренко 1988], исследуя художественные тексты в духе идей В.Я. Проппа о моделируемости волшебной сказки [Пропп 1928], пришла к выводу о том, что в основе текстовой парадигмы, как и парадигмы языковой, лежат ассоциативные отношения между объектами – в данном случае целостными текстами, самостоятельными, не зависящими друг от друга. Исследователем выделены три парадигмы текста: жанровая, функционапьно-стилевая, индивидуально-авторская. Позднее этот список был пополнен тематической парадигмой.
В текстах каждой из парадигм присутствует свой набор парадигмообразуюгцих признаков. Так, описывая рассказы-анекдоты В.М. Шукшина, Т.Н. Никонова показала, что они формируются на основе художественной эвокации таких особенностей анекдота, как смеховость, игровое начало, парадоксальность, краткость [Никонова 2002].
Принципы парадигматизирования, разработанные В.А. Кухаренко, существенны и за пределами материала художественной речи: признаки жанра, стиля, автора и темы суть атрибут любого текста. Отдельного замечания требуют основания индивидуально-авторской парадигмы: если они значимы для текстов генеральной совокупности, то следует снять указание на индивидуальность автора. Дело в том, что существует большой массив текстов стандартных: аннотации, транспортные и магазинные диалоги, многие реактивные реплики (типа "Ах!") и др. Далее: наряду с индивидуальным автором в коммуникативной практике имеет место автор, например, коллективный, групповой и др. Так, по данным П.А. Маняшша [Манянин 2007], фигура автора текстов газетной рекламы недвижимости и риэлтерских услуг включает как минимум две составляющие: фирму, коммуникативная деятельность которой коррелирует с текстом как замыслом, и редактора, чья коммуникативная деятельность коррелирует с контекстом / средой реализации замысла в новом тексте-1.
В основе синтагматических связей между целыми (художественными) текстами В.А. Кухаренко указаны такие типы синтагматических объединений текстов, как цикл и эпопея. Но в синтагматическую цепочку могут входить и тексты нехудожественные: всякий текст в пространстве соседствует с другими. См., например: тексты газетного номера (составного текста, по терминологии Э.А. Лазаревой); текст телепередачи и прерывающий его текст рекламы; вопросно-ответный диалог; совокупность объявлений, помещенных под одной рубрикой или на одной доске объявлений, и др.
Текстовая синтагма и парадигма, в сравнении с языковой, в большей степени подвержена воздействию Homo Loquens. Прежде всего сам факт вхождения/невхождения текста в синтагму или парадигму зачастую устанавливает именно говорящий (пример: перечень документов, прилагаемых к заявлению о поступлении в учебное заведение высшего или среднего профессионального образования). Он же активно влияет и на устройство парадигмы и синтагмы (изменение социальных условий в современной России не только вызвало к жизни жанровые парадигмы, например, PR-овских текстов, но и в течение 20–25 лет не раз меняло их состав и отношения).
Интертекстуальные и гипертекстуальные отношения. Тексты, входящие в интертекстуальные и гипертекстуальные совокупности, имеют следующую общую черту: они содержат отсылку к другому тексту. Посредством отсылки данный конкретный текст указывает другие тексты, с которыми он связан. Отсылки выполняют роль "эвокационного фокуса": в них фокусируется – обычно! – смысловая сторона указываемого текста.
Рассматривая соотношение интертекстуальности и гипертекстуальности, О.В. Дедова отмечает, что если в первом случае связи "демонстративны и наглядны", то гипертекст – это "своего рода" имплантированная интертекстуальность – по контрасту с естественной, заключенной в самом тексте (курсив наш. – А. Ч.)" [Дедова 2001, с. 33–34].
Таким образом, интертекстуальные и гипертекстуальные совокупности текстов – такие объединения текстов, центром которых является данный конкретный текст, сопряженный с текстами, указываемыми отсылками (в теории гипертекста предпочтительно: ссылками) данного.
Интертекстуальные совокупности текстов как интертекстуальное пространство данного конкретного текста исследуется преимущественно на материале текстов художественной литературы. Это накладывает свой отпечаток на типологию интертекстуальных элементов и межтекстовых связей (см., например: [Фатеева 2000]). Исследование других типов текста демонстрирует, что интертекстуальные отношения являются универсальными в мире текстов. Э.А. Лазарева показывает, например, интертекстуальные взаимодействия в текстах различных средств массовой коммуникации; это – взаимодействие текстов, составленных из знаков разных семиотических систем, в радио– и телевизионных текстах; сочетание вербальных и иконических произведений в целостном газетном тексте; сочетание вербальных и невербальынх элементов при включении рекламного текста в радио-, телевизионный или газетный текст [Лазарева 2000].
Изучение тшгертекстуалъной совокупности текстов, или гипертекста, связано с развитием электронных средств хранения и передачи информации. Этот факт и обусловил специфику средств гипертекстуальности. В работе [Дедова 2001] констатируется, что способы реализации гипертекстовых ссылок практически не ограничены: слово, часть текста; позиция таблицы или списка; схема, рисунок, фотография, или их часть.
В.литературе вопроса предпринимаются попытки распространить понятие гипертекста на тексты, существующие на бумажных носителях. Считается, что тексты, например, Саши Соколова, Б. Акунина. В. Пелевина, Т. Толстой и др. авторов построены как гипертекст. Вот иллюстрация из "Лимпопо" Т. Толстой: "Над густою лебедою гуси-лебеди летят! То как зверь они завоют, то ногами застучат! Гуси-лебеди с усами, – страшно девице одной; это ты, Иван Сусанин? Проводи меня, родной!" [Панова 2001, с. 285–286]. Приведем противоположное суждение критика В. Губайловского: "в Сети гипертекст – это способ существования любой, в том числе и нетекстовой, информации, и потому гипертекст никак не может быть литературным приемом, каковым он был на бумаге: смешно хвастаться перед рыбами умением нырять: они посмотрят на тебя как на идиота – они здесь живут" (Русский журнал. 2003).
Отношения между текстами, устанавливающиеся в процессе образования текста, или текстообразования. Вопрос о сущности и специфике текстообразования еще не нашел своего решения. Об этом свидетельствует неразличение или неразграничение / методически не строгое разграничение текстопорждения и текстообразования, текстообразования и строения текста, текстоообразования как деятельности и как продукта деятельности, неразработанность вопроса о связи текстообразования и деривации, текстообразования и интерпретации и др. Приведем характерное суждение: "Под текстообразованием мы понимаем ту область лингвистики текста, которая исследует собственно языковые закономерности организации текста (выделено автором. А. Ч.) и которая традиционно именуется грамматикой текста" [Дымарский 1999, с. 21].
В потоке литературы выделяется работа Л.В. Сахарного [Сахарный 1989], который различает образование, порождение и построение текста, и Л.Н. Мурзина [Мурзин 1982] о деривационных механизмах текстообразования. В работе [Чувакин 1998, с. 23–24] вопрос о процессах текстообразовании связан с деривационными отношениями как типом межтекстовых отношений и высказана гипотеза о складывании в рамках теории текста текстодериватологии как научной дисциплины, задачей которой является исследование текстообразования. В более поздних работах автора [Чувакин 1999], [Чувакин, Бровкина, Волкова, Никонова 2000], [Чувакин, Пешкова 2004], [Чувакин 2007] и в ряде кандидатских диссертаций, выполненных под его руководством: [Василенко 2008], [Гавенко 2002], [Савочкина 2007] и др., – на основе исследования конкретного материала разработаны некоторые категории и понятия, описывающие отношения между текстами, устанавливающиеся в процессах текстообразования.
Деривационные отношения. Главная задача деривационных процессов в сфере текстообразования состоит в образовании текстов на базе уже существующих в текстовой совокупности текстов.
Если в отношения текстопорождения – текстопонимания входят тексты, участвующие в процессе соответственно порождения и понимания текста, то деривационные отношения устанавливаются между текстами, один из которых является производным по отношению к другому, исходному: "в качестве деривационных следует рассматривать связи, которыми объединяются первичные и, основанные на них, вторичные языковые единицы и которые типичны для отношений между исходными и производными знаками языка" [Кубрякова, Панкрац 1982, с. 8–9]. Таким образом, в данном случае речь идет о текстообразовательной совокупности текстов, с одной стороны, и о совокупности "исходный – производный текст", функционирующей в пределах первой.
Возможность усмотрения деривационных отношений как типа межтекстовых подготовлена рядом факторов:
– всем ходом исследования текста: во многих случаях отношения между текстами по своей сути есть отношения исходного (первичного) и производного (вторичного). Ср.: первичные и вторичные речевые жанры у М.М. Бахтина; признание Р. Бартом каждого текста интер-текстом; исследование И. Смирновым явления интертекста, Вл. Скаличкой – эвокации и др.
Материалы, представленные в ряде монографий и статей, показывают, что отношения между двумя частично совпадающими текстами, легко интерпретируются как отношения между исходным и производным, т. е. как деривационные отношения. Приведем некоторые примеры: Л.М. Майданова рассматривает факты завершения первичного текста, продолжения завершенного первичного текста и др. [Майданова 1994]; Э.А. Лазарева изучает составной газетный текст [Лазарева 1993]; Д.И. Блюменау [Блюменау 1982] описывает процедуры свертывания научной информации, содержащейся в текстах. Рубежное значение как факт постановки проблемы имеют уже упомянутые статья Л.Н. Мурзина и книга Л.В. Сахарного;
– осознанием самими говорящими факта образования своего текста на основе чужого. В качестве иллюстраций служат материалы рубрики "По ходу текста" в журнале "Новый мир". Приведем из того же журнала два следующих суждения, в одном из которых представлена интерпретация чужого (исходного) текста, а в другом – базовая текстообразовательная операция и причина невозможности ею воспользоваться в той ситуации, которую излагает автор: "Но интересно понять, что происходит в произведениях тех, кто кровно и больно связан с теперешней жизнью слова.
Текст, скажем, может исчезнуть вообще, оставив после себя лишь примечания, которых, впрочем, набирается на огромный том, – примечания к когда-то, не здесь и не с нами, происшедшей жизни. Я говорю о книге Дмитрия Галковского "Бесконечный тупик".
Или из текста, при сохранении его грамматической структуры, исчезают значимые слова, слово разлагается в самой сердцевине – в корне, при сохранении видимости жизни в суффиксах и флексиях, как это происходит в текстах Л. Петрушевской…" (Т. Касаткина);
"Пересказать его (Д.С. Лихачева. – А. Ч.) слова я не берусь – слишком важна интонация, важен тон, который, по известному выражению, делает музыку" (С. Аверинцев);
– признанием деривационных отношений одним из типов универсальных отношений в языке. Эта их оценка присутствует, например, в следующих суждениях: "В качестве деривационных следует рассматривать такие связи, которыми объединяются первичные и, основанные на них, вторичные языковые единицы и которые типичны для отношений между исходными и производными знаками языка.
Отношения такого порядка обнаруживаются между единицами одного и того же уровня… и между единицами разных уровней… (курсив наш. – А.Ч.)" [Кубрякова, Панкрац 1982, с. 8–9].
Итак, деривационные отношения между текстами, как и между другими лингвистическими объектами, говоря словами Л.И. Мурзина, направлены "на функционально-семантическое преобразование исходной единицы" и ориентированы "либо на создание нового знака, либо на выражение исходным знаком новой функции" [Мурзин 1976, с. 10]. Текстообразование обеспечивается процессами деривационными вместе с недеривационными процессами (лексическими, синтаксическими, интонационными трансформациями и др.). Деривационные отношения связывают исходный (первичный) и производный (вторичный) тексты.
Приведем важнейшие понятия, посредством которых описываются деривационные отношения между текстами, устанавливающиеся в процессе образования текста.
Производностъ текста. В отношениях производности могут находиться тексты, если они являются частично совпадающими, или, как писал Л.Н. Мурзин по поводу деривации предложения [Мурзин 1974, с. 48], частично тождественными. Дальнейшая оценка производного текста идет в терминах: "быть сложнее" [Мурзин 1974 с. 48], "быть объясненным с помощью первичного знака" [Кубрякова, Панкрац 1982, с. 8]. Внутренний смысл такого объяснения базируется на тезисах Г.О. Винокура. Рассуждая о производных словах, он писал: есть "слова, составляющие в известном смысле не вполне условные, мотивированные обозначения предметов действительности, причем мотивированность этого рода обозначений выражается в отношениях между значащими звуковыми комплексами, обнаруживающимися в самой структуре этого рода слов" [Винокур 1959, с. 421]. В паре исходный текст – производный текст первый признаётся соотносящимся с действительностью (денотативный аспект) и– или выражающим модусные, "собственно" коммуникативные смыслы (целеустановочный, актуальный и др.) непосредственно, а второй – через посредство первого. Данный критерий производности (или при терминологии первичный – вторичный текст: вторичности), может быть применен при реконструкции отношений между текстами, различающимися / не различающимися и формально (субстанционально).
Приведем иллюстрации: 1) формально (субстанционально) различаются два следующих рекламных объявления: Продаю муку. Тел.* и Продаю муку. Высший сорт, 1 сорт. Низкие цены. Сертифицировано. Тел.*; 2) не различается формально текст – составной компонент цикла и "тот же текст" при его изъятии из цикла (автором, издателем, читателем и др.). Так, по данным H.A. Волковой [Чувакин, Бровки па, Волкова, Никонова, 2000, с. 12–19], субъективно-оценочная модальность рассказа "Первое знакомство с городом", открывающего цикл В.М. Шукшина "Из детских лет Ивана Попова", при разъединении цикла, квалифицируется как "отрицательная": доминирующей эмоцией в рассказе является грусть, горечь, связанная с отъездом из деревни; см.: Как горько мне было уезжать! Мне стало совсем невмоготу; Эх, папка, папка! А вдруг да у него не так все хорошо пойдет в городе?. Однако при чтении рассказа в составе цикла значение "отрицательной" модальности не только нейтрализуется, но уступает место "положительной": это происходит под влиянием семантики центрального рассказа цикла "Гоголь и Райка" – активного центра цикла с частотными лексемами праздник, счастье, радость, выражениями типа Душа заходится от ликующего делового чувства; чуть не стонал от счастья; рассуждениями уже взрослого персонажа: "Я тут частенько восклицаю: счастье, радость, праздники! Но это – правда, так было. Может, оттого, что – детство (…)>>.
Таким образом, производный текст, сохраняя свои связи с исходным, отличается от последнего формально-семантически (большей сложностью / простотой) и-или в смысловом отношении. Тексты такого рода признаются родственными.
Деривационные процессы текстообразования.
В сфере текстообразования различаются [Чувакин 1998, с. 23] три основных деривационных процесса: