В текстах конца 1990-х гг. все определеннее видны различия концептов "жизнь" и "судьба" в художественной концептосфере автора. В повести "Расставание" Л. Бородин приводит своего центрального персонажа к выводу, что человек может повлиять на жизнь, но не на судьбу. При этом "жизнь" оказывается тождественна "существованию", "инстинкту", "проживанию" судьбы. "Судьба" определяется свыше, являясь своеобразной траекторией "жизни". "Мы живем своей странной жизнью, не нами придуманной, но разве у нас есть выбор? И разве нам нужен выбор? И разве он возможен – выбор?" – оправдываясь в отказе от "другой жизни", восклицает герой, который так часто "халтурил", "играл в жизнь", что необходимость снять маску воспринимается им почти как подвиг. Л. Бородин многих своих "заигравшихся" героев сталкивает с необходимостью судьбоносного решения, открывающего истинное лицо человека. Андрей из повести "Вариант" "не отличал жизнь от игры", считал себя вправе судить окружающих, даже выносить смертный приговор. Он не верит в судьбу, считая "мурлыканьем" размышления о смысле жизни: "…Вечность, бесконечность, правда, истина, добро, зло – параметры чего-то иного, чем мы. Назовем его Богом. Что меняется от этого в нашей жизни?". Такие персонажи писателя верят в то, что человек сам пишет свою судьбу. Мотив игры в повестях "Вариант", "Гологор", "Расставание", "Божеполье" способствует воплощению концептуальной пары "судьба" – "жизнь". Если "жизнь" для многих персонажей писателя "игра", то "судьба" – это неподвластный "рок", от которого они, порой бессознательно, пытаются "отыграться", уйти. Перед ударами судьбы "играющие в жизнь" бородинские герои (Андрей из "Варианта", Филька из "Гологора", Геннадий из "Расставания" и др.) ужасаются никчемности своего существования, своих ролей. Финалы произведений показывают, сколь ничтожны попытки человека, его "свободной воли", повлиять на ход судьбы.
В произведениях 1990–2000 гг. Л. Бородин обращается к судьбе не только отдельной личности, поколения (военного, шестидесятников, перестроечного), но и к судьбе страны, ее истории, исследуя "судьбу" как сложнейший феномен, являющийся стержневым в писательской концептосфере.
В повести-притче "Ловушка для Адама" Л. Бородин раскрывает значимость отдельной человеческой судьбы. Вновь писатель разделяет понятия "жизнь" и "судьба" как "природное" и "божественное". Для воплощения концептов художник активно использует не только привычные образы-символы, но и семантизацию, "разбор слова", обращение к его этимологии: "Просто выживать – в этом есть что-то недостойное… Коварен язык! Чтобы выжить самому, надо выжить кого-то? Выживать или жить вопреки? А вопреки? Что за слово? Откуда взялось? В упрёке? Жить в упрёке? Нет, это тоже плохо. Жить поперёк? И того хуже. Жизнь не должна быть противостоянием, принципиально ей ничто не противостоит, даже смерть…". Помимо речевой характеристики для раскрытия образа главного героя, судьба которого отражает судьбу всего человечества, Л. И. Бородин активно применяет эпизоды ирреального общения Адама с отсутствующими или умершими персонажами. Сцены встреч с ними не только обнаруживают многослойность пространственно-временного строения повести, но и способствуют осознанию Адамом собственной экзистенции, "судьбы", усиливают идейное напряжение произведения. Такую же функцию играют и сны Адама, автор использует даже графический разрыв слова для семантизации – "сно-видение". Писатель вводит эти "видения" в повествование неожиданно, создавая общее пространство действия, в котором едино сознательное и подсознательное, причины и следствия, временное и вечное, жизнь и судьба, а в центре – духовные искания человека в мире Смуты. Не совершается Страшный Суд в "Ловушке для Адама", но центральный персонаж вершит суд сам, взяв бремя ответственности за все человечество: убивает отца Виктора, уплывает из "ловушки", пытаясь сохранить Божественное число. Адам начинает верить в Бога, пройдя через отвержение дьявола. Причём этот выбор Адам делает свободно. Для него важна справедливость Всевышнего. Адаму необходимо верить в Бога, иначе теряется смысл его возрождения, связанный с отрицанием победы дьявола, в том числе и в самом себе. Однако взаимодействие Адама и "судьбы" на протяжении всей притчи, ее открытый финал оставляют вопрос о предопределенности жизненного пути человека, свободы выбора этого пути, открытым. Усиливается религиозная составляющая концепта "судьба": в "судьбе" Л. Бородин видит "суд Божий", сравнивая его с несовершенным судом человеческим, свершаемым по несовершенным человеческим законам.
В повести "Бесиво" концепт "судьба" также является узловым: через призму судьбы семьи Рудакиных писатель раскрывает свое понимание произошедших со страной перемен в 1990-е годы. Само название произведения характеризует жизнь того времени, когда в Смуту поднялись на поверхность "проходимцы", внесшие свою лепту в разграбление страны, в ломку жизни ее граждан. Саркастически изображает Л. Бородин "судейскую троицу", вершащую судьбы в районном центре. Черпаков, бывший народный заседатель, ныне влиятельный олигарх, считает себя благодетелем, беря на себя право определять жизненные пути людей. "Свобода – это не радость, это, братец, обязанность. Если хочешь, перед Богом обязанность личность свою утвердить, чтоб не только люди, но сам Бог тебя уважал, что без его и государственной помощи ты человек человеком…" – искушает он, как отец Виктор в "Ловушке для Адама", русского мужика-крестьянина Андрея Рудакина. И говорящие фамилии отсылают нас к той же мысли, на раскрытие которой направлен сюжет повести: пока не будет истинной веры на Руси, всегда отыщутся "проходимцы", черпающие силы и таланты у народа для наживы, получения "продукта-отхода человечьего бесива".
Мотив неудавшейся судьбы, планиды, как называет её Черпаков, проходит через всю повесть, поддерживается не только на уровне сюжета: разрушение крестьянского хозяйства, деревень, семьи, отдельной судьбы человеческой, – но и на уровне лексическом: "Не удалась жизнь", – применительно к своей судьбе говорит практически каждый из центральных персонажей повести. И обвиняет художник в этой неудаче главным образом благодетеля-олигарха: "А все-таки не судьба Рудакина поломала, а вы". Л. Бородин вновь поднимает в повести очень важный вопрос для понимания "судьбы": насколько человек может вмешаться в судьбу другого, является ли это "моментом судьбы".
В повести "Ушёл отряд" концепт "судьба" раскрывается в контексте темы войны. Причем писателя интересуют не военные действия, а напряженная ситуация выживания, борьбы за жизнь в партизанском отряде. В повести лексема "судьба" практически не употребляется. Л. Бородин использует синоним "жизнь", усиливая антиномию "жизнь" – "смерть", ибо перед лицом смерти обнажаются души людские, значимее становятся их помыслы и поступки. Командир партизанского отряда Кондрашов, оказываясь в эпицентре борьбы за жизнь на войне среди "своих" и "чужих", пытается понять логику и справедливость судеб. Размышляя о судьбе русского народа, русского солдата, находясь в глубоком тылу у фашистов, Кондрашов надеется на Судьбу. Внутренние монологи героя, многочисленные образы-символы, сюжетно-композиционная организация текста приводят к одной и той же мысли о неисповедимости и, одновременно, внутренней закономерностей судеб людских.
Исследованию "судьбы" как ключевой составляющей писательской концептосферы посвящены роман "Трики, или Хроника злобы дней", "Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова", повесть "Царица смуты" и многие другие произведения Бородина 1990-х– 2000-х гг. Л. Бородин неизменно подводит читателя к мысли о причастности каждого человека к судьбе народа, страны; а поэтому и к идее об ответственности гражданина за трагические моменты истории Родины. Концепт "судьба" в концептосфере автора иерархически стоит выше концепта "жизнь". "Судьба" бородинских персонажей определяется их жизнью и "промыслом" Божьим, который осознают далеко не все. Предопределение судьбы чувствуют и понимают персонажи, стремящиеся объяснить закономерности в окружающем мире, в собственной жизни. Концепт "жизнь" в последних произведениях автора включает две составляющие: личностную (биографическую) и общественную (социальную). Наряду с усложнением связей между концептами "судьба", "жизнь", "правда", "справедливость", "вера" в концептосфере Бородина, следует отметить и усиление ценностной составляющей концепта "жизнь". Отношение к человеку и жизни, понимание ее ценности, становятся самыми важными для бородинских персонажей рассматриваемого периода.
Наиболее прямо определил и обозначил Бородин ключевые константы своего сознания в одном из последних произведений "Без выбора". Название автобиографического повествования символично: Л. Бородин постоянно пишет о предопределённости своего жизненного пути. Но в этой "безвыборности" чётко прослеживаются жизненные принципы автора, обусловливавшие тот или иной выбор. Данное масштабное документально-художественное полотно интересно с точки зрения философского осмысления человеческой судьбы. Л. Бородин поддается течению памяти, возникающим ассоциациям. Он как бы пытается выявить логику своей судьбы и судьбы Родины. На первом плане повествования оказываются не события личной жизни, а судьба человека, неразрывно связывающего себя с Родиной. И судьбы большинства описываемых в произведении интеллигентов Л. Бородин оценивает именно с точки зрения служения Отечеству. Таким образом, в произведениях писателя начала XXI в. концепт "судьба" связывается в художественной системе автора с концептом "Родина", определяя социальный, личностный и религиозный компоненты концептосферы писателя.
Загадка судьбы всегда привлекала внимание писателей, пытавшихся художественно исследовать её логику, понять необъяснимое. Интерес представляет не только объяснение причинно-следственных связей судьбы, но и возможность предугадать её. Чувственно-эмоциональное переживание судьбы для художественной литературы становится значимым этапом в осмыслении столь сложного феномена человеческого существования. В концептосфере многих писателей XX в. аксиологический концепт "судьба" становится центральным, что объясняется стремлением художников проникнуть в тайны бытия, человеческого существования.
В лирике Серебряного века актуализируется концепт "судьба поэта", который неразрывно связывается с судьбой России. Данную трактовку отличает мистическое наполнение концепта, вера в мессианское предназначение России, в том числе и русского поэта, способного передать в своём творчестве тайну Промысла. Жертвенность, мученичество отличают трагические судьбы А. Блока, В. Маяковского, М. Цветаевой, А. Ахматовой и многих других поэтов Серебряного века. Неприятие новых реалий Советской России привело многих из них к самоубийству, то есть к волевому отказу от судьбы. Такой трагический дуализм "судьбы" (вера в Божественное проведение и отказ нести до конца свой крест) прослеживается и в поэзии художников, и в их личной жизни.
Б. Зайцев, воплощая в своём творчестве двоякую трактовку "судьбы": как беспощадного Рока, так и Божественного провидения, – всё же видит в спасение человека в полагании на волю Промысла.
Усиление связи личной судьбы с судьбой Родины отличает художественные произведения о Великой Отечественной войне. Наполнение семантического поля концепта "судьба" обусловливается концептом "война". Насколько меняется судьба человека на войне, может ли солдат повлиять на судьбу, сохранив в себе человеческое, – эти вопросы становятся ключевыми при воплощении рассматриваемого концепта в художественном мире писателей. Герои произведений М. Шолохова, К. Воробьёва, В. Гроссмана по-разному проходят испытания войной, которая предстаёт как злой рок, трагический случай. Умение противостоять судьбе, стать нравственно лучше под её ударами, становится одним из лучших качеств человека-героя на войне. Репрезентация концепта "судьба" в военной прозе своею особенностью являет эпизацию повествования, использование фольклорных элементов, а также обязательное включение основного мотива пути, пронизывающего повествование о судьбах солдат как отражении судьбы всего русского народа в роковые годы.
Показательным дальнейшей динамике концепта "судьба" в русской литературе XX века, на наш взгляд, является творчество Л. Бородина. В художественной концептосфере писателя "судьба" взаимодействует с концептами "выбор", "жизнь", "правда", "вера". В эволюции концепта "судьба", в его художественном воплощении, отразились творческие, а также нравственно-философские поиски писателя: от восприятия "судьбы" как "суда", от желания противостоять судьбе – к принятию "судьбы" как высшей непознаваемой справедливости, с готовностью нести ответственность за свои помыслы и поступки. Как и в начале века, так и в его завершении судьба писателя, поэта неразрывно связывается художниками с трудной, полной испытаний, но при этом мессианской судьбой России.
Счастье
Н. Л. Карпичееа (Б. Пастернак, И. Бродский), Т. И. Васильева (Л. Бородин), С. М. Крутий (Л. Улицкая); автор-сост. – Н. Л. Карпичееа
Концепт "счастье" регистрирует универсальное аксиологическое представление человеческого бытия и сознания, однако при всей его универсальности представление это весьма неоднозначно, зачастую субъективно, а содержание самого концепта неоднородно и неодинаково для ментальности различных социокультурных групп и индивидуально-психологических, индивидуально-ценностных систем.
Словарные толкования имени концепта весьма обширны, а количество тематических фразеологических единиц, отражающих представления народа-носителя языка о счастье, необычайно велико. "Счастье (со-частъе, доля, пай) ср. рок, судьба, часть и участь, доля. Такое наше счастье, что на мосту с чашкой. Всякому своё счастье; в чужое счастье не заедешь". У концепта "счастье" также выделяется семантическая группа единиц со значениями "счастливый случай", "нежданность", "везение", "незапланированность" – "случайность", "желанная неожиданность", "талан", "удача", "успех", "спорина в деле", "не по расчёту", "счасть", "счастки". Кому счастье (кто счастлив) в игре, тому несчастье (тот несчастлив) в женитьбе. Эко счастье: два гриба на ложку, третий к стеблу пристал! Кому счастье, кому ненастье. От своих счасток не отказываться. По счасткам, я сам там был. На счастье, на авось, наудачу. На счастье мужик и хлеб сеет. Следующая группа устойчивых значений, связанных с концептом "счастье": "благоденствие", "благополучие", "земное блаженство", "желанная насущная жизнь", "жизнь без горя, смут, тревоги"; "покой и довольство"; "всё желанное, все то, что покоит и доволит человека, по убежденьям, вкусам и привычкам его". Жить в счастии, благоденствовать. Счастье в нас, а не вкруг да около. Домашнее счастье, совет да любовь. Лады, в семье, большое счастье! Даст Бог здоровья, даст и счастья. Счастье мать, счастье мачиха, счастье бешеный волк. Со счастьем на клад набредёшь, без счастья и гриба не найдёшь. Счастье, что вешнее вёдро (ненадежно). Счастье – что палка: о двух концах".
Развивая идею несомненной важности категории "счастье", С. Г. Воркачёв отмечает, что "отношение к счастью входит в число определяющих характеристик духовной сущности человека, представления о нём образуют древнейший пласт мировоззрения, а понятие счастья <…> покрывает центральную часть аксиологической области личностного сознания".
Польский исследователь В. Татаркевич выделил четыре основных значения лексемы "счастье": 1) благосклонность судьбы, удача, удавшаяся жизнь, везение (аспект исполненности судьбы фиксируется и в первом значении лексемы "счастье" в "Словаре живого великорусского языка" Владимира Даля: 1) рок, судьба, часть и участь, доля); 2) состояние интенсивной радости; 3) обладание наивысшими благами, общий, несомненно, положительный баланс жизни; 4) чувство удовлетворения жизнью.
Психологические словари, как правило, трактуют счастье как кратковременное состояние переживания радости, необыкновенного душевного подъёма, ощущения полёта, влюблённости, небывалого прилива сил и т. д. Онтологический уровень осмысления понятия счастье приводит к пониманию его как характеристики, выражающей длительное состояние человеческого бытия. Счастье с этой точки зрения есть "переживание полноты бытия", ощущение и осознание своей причастности чему-то более высокому, чем повседневная суета и заботы.
Понятийная составляющая концепта "счастье" позволяет сделать вывод о том, что он сложен для описания. Счастье не относится в русском языке к категории чувств. Это одновременно и эмоция ("состояние интенсивной радости", "переживание полноты бытия" и т. д.), и положительная оценка собственной жизни.