Каждая былина вмещает в себе и наследие предков и личный вклад певца; но, сверх того, она носит на себе и отпечаток местности. Сколько мне показалось, певцы былин из Олонецкой губернии должны быть разделены, по местности, на две большие группы, из которых каждая имеет, затем, свои подразделения [59].
Группа прионежская характеризуется пространностью былин, северо-восточная группа – относительною их сжатостью. Эти два типические признака являются как в построении самых рапсодий, так и в складе стиха [60].
…Можно прионежских рапсодов разделить на две, так сказать, школы – кижскую и толвуй-повенецкую [61].
В чём же состоит различие этих двух школ? В чертах весьма мелких, но которые дают, так сказать, тон всей рапсодии, а именно в тех беспрерывно повторяющихся вставочных частицах, которые служат как бы подпорками нашего эпического стиха <…> В Кижах такими частицами – кроме общеупотребительных да, а, и, ли – служат обыкновенно: как, ведь и де; у толвуйских сказителей вы никогда не услышите ни как, ни ведь, ни де в смысле простой вставки; они опирают стих на частицах нынь или нунь, же, было и есть или е: это последнее (есть или, сокращенно, е) большею частик) употребляется при глаголах прошедшего времени, так что оно является как бы остатком старинной формы образования прошедшего, но как смысл этого приставочного "есть" или "е" уже потерян, то сказители нередко пользуются им просто для стиха [61].
Преобладающий размер, который я назову обыкновенным эпическим размером, есть чистый хорей с дактилическим окончанием.
Число стоп неопределенно, так что стих является растяжимым. Растяжимость при правильном тоническом размере составляет отличительное свойство русского эпического стиха [66].
Е.В. Барсов
Причитания Северного края, собранные Е.В. Барсовым. Ч. 1. М., 1872
Похоронные плачи в настоящее время представляют единственный род произведений, в которых продолжает жить и сказываться народное, поэтическое творчество. <…> Отсюда само собою понятно значение "Плачей" и в науке о языке. Если важны здесь древние выражения и эпическое построение речи, то не менее драгоценны для науки и те разнообразные видоизменения и сочетания, какие может принимать русское слово, то под влиянием народного творчества, то по требованию местных говоров. Кроме древних выражений и оборотов, указанных нами во Введении, особенности языка издаваемых Плачей относятся: 1. к произношению, 2. словообразованию, 3. словоизменению и наконец 4. к словосочинению [XXII].
I
Произношение
Многие слова и выражения являются здесь своеобразными, единственно, от того, что под влиянием местного говора гласные и согласные буквы легко переходят в них одна в другую [XXII].
II
Словообразование
Не особенности только местных говоров отражаются в плачах; здесь мы встречаемся со множеством таких имён и глаголов, которые обращают на себя внимание особенностями своего образования: народное творчество не только свободно пользуется готовым запасом оборотов и выражений обыденной речи, но, под влиянием известного образа, для точного, единобытного его очертания легко создаёт новые слова или словам обдержным даёт новую форму [XXIV–XXV].
Но самую главную особенность глаголов, встречающихся здесь, составляет то, что большая часть их образована с надставкою предлогов. Эти предлоги, превращая глагольные виды и залоги, вместе с тем служат к более или менее наглядному изображению степени и силы действия. К одному и тому же глаголу иногда наставляется несколько предлогов [XXVI].
III
Словоизменение
В отношении изменения слов в наших причитаниях прежде всего бросается в глаза то, что имена существительные, прилагательные и наречия постоянно превращаются в уменьшительную и сравнительную форму. Областное наречие, удаленное от центров цивилизации, естественно, сохраняет в своей первобытности выражения родственных и приязненных отношений в семье и обществе [XXVII].
IV
Словосочинение
В описательных оборотах количественные числительные употребляются в неопределенном значении:
Он не гордой был, свет, да разговорной,
Столько що ста был, свет, да с целой тысящи
(201, 102, 105)
Допускается нередко фигура повторения:
Богодана буде матушка,
Не желанна, не ласкова,
Не ласкова, не упадчива (71, 41–43).
Стоит тюрма заключевная,
Заключевная тюрма, подземельная (89, 18–19) [XXXII].
Для большей определительности предмета к одному и тому же существительному прилагается несколько прилагательных:
Во победном, сиротскоем живленьице.
Во бобыльной, во сиротской живу жирушке (12, 16–17).
Нередко соединяются два синонимические выражения: путь-дороженька, пора-времечко (14, 56), шутки-шмоночки (280, 33). Ещё чаще соединяются выражения одного и того же корня: единым единешенька (37, 21), молодым молодешенек (71, 36), тиха тишинка (143, 50), глядеть да углядывать (270, 84), трудным трудиться (293, 7), далеким далекошенька (270, 84).
Одно и то же наречие качественное для усиления степени качества повторяется в двух тождественных предложениях; сравните – в одном – в положительной степени, в другом – в страдательной, например:
Жаль тошнешенько мне братца сдвуродимаго,
Потошние соколочка златокрылаго (194, 4–5) [XXXIII].
П.В. Евстафиев
Древняя русская литература. Вып. 1 // Устная народная словесность. СПб., 1877
Язык былин всегда простой, тот самый, который ежедневно употребляется народом. В складе речи не видно того, что в литературных произведениях называется слогом, т. е. тою, или другою оригинальною манерою выражения, настолько отличною манерою, что по ней часто можно узнать автора. Былинный язык всегда одинаков, даже если сравнить старинные былины с другими сравнительно новейшего происхождения. Одинаковость слога как в старых, так и в новых былинах объясняется тем, что былины сохраняются в памяти народа, а не в письме, передаются в живой речи, а не в книге, следовательно – при переходе рассказов от поколения к поколению, из местности в местность, слова, выражения и приёмы устаревшие не удерживаются, а заменяются теми, которые принадлежат живой речи последнего поколения. При сравнении с языком литературным язык народных былин естественно отличается многими словами и выражениями не литературными, а чисто простонародными (современными или старинными) [31].
Язык и тон русских народных сказок. И язык, и тон народных сказок имеют все те же качества, какими отличаются другие поэтические произведения народного эпоса. Хотя сказки в прозе, но язык живописен, т. е. всякий предмет и всякое явление рисуется в сказке сообразно с впечатлениями, производимыми ими на душу человека. С внешней стороны язык русских народных сказок представляет те или другие отличия по наречиям: сказки великорусские, малорусские, белорусские. Но эти отличия незначительны, они не мешают всякому русскому человеку понимать их. Тон народных сказок, вообще говоря, отличается таким же светлым спокойствием, как и тон народных былин. В частности же, и язык, и тон народных сказок бывают различны, смотря по тому, принадлежат ли сказки к более древним или к более новым. Наиболее чистым, поэтическим языком и наиболее ровным тоном отличаются сказки древнейшего происхождения, мифического содержания [59].
Кроме тона, лирические песни отличаются от прочих народных песен тем, что представляют наибольшее развитие характеристических особенностей языка народной поэзии. В лирических песнях более, нежели в остальных, язык замечателен нежностью, задушевностью и образным выражением мыслей и чувств. Различные душевные состояния рисуются при помощи красивых и притом совершенно невычурных уподоблений, взятых прямо из природы. Солнце красное, сокол ясный, белая лебедь, кукушечка, травушка-муравушка, ласточка-касаточка и т. п. служат очень удачными способами сразу провести в душу то или другое впечатление человека и его душевных настроений. Постоянные эпитеты и изобилие ласкательных и уменьшительных слов, чем вообще отличается язык народной поэзии, в лирических песнях встречаются в особенном изобилии [78].
С. Шафранов
О складе народно-русской песенной речи, рассматриваемой в связи с напевами. СПб., 1879
В народно-русских песнях оба творчества, музыкальное и поэтическое, действуют с совершенною свободою, не стесняя себя взаимными ограничениями; любой слог текста, при распевании, может быть протянут, сколько то требуется напевом, а в произношении, отдельном от напева, каждый слог произносится снова как в обыкновенной речи [39].
…Главною заботою творца нашей народной песни <…> было не дать напеву заслонить собою текст, а напротив, усилить средствами напева впечатление речи, содействуя тому и различными своеобразными риторическими способами [40].
…В параллелизме, свойственном народно-русской песенной речи почти в такой же мере, как и в библейской, г, Олесницкий не хочет видеть своеобразной поэтической формы, которою, по нашему мнению, существенно отличается от версификаций просодических, движущихся в ритмических оковах (количественной и тонической), версификация стилистическая, основывающаяся на особенностях слога и на своеобразном поступальном движении речи [108–109].
Народно-русский песнеслагатель идёт почти обратным путём: напев творится в душе его под исключительным наитием чувства, следовательно, по одному содержанию речи, в полной независимости от звуковой стороны, и уже самая речь прилаживается напеву, вполне подчиняясь ему, но подчиняясь только при пении. Здесь гласная, в обиходной речи неударяемая, и следовательно, произносимая коротко, может быть выполняема протяжно, и наоборот, гласная ударяемая, и следовательно, произносимая протяжно, может быть пропета короткою нотою [130].
Склад народно-русской песенной речи объясняется самою сущностию двусоставной природы песни, как произведения музыкального и вместе с тем поэтического, в котором и музыка, и речь, сливаясь в дружном действии на слушателя, не стесняют себя взаимно, а сохраняют каждая свою свободу и свои средства [131].
Народно-русский песенный склад речи мы неоднократно уже называли стилистическим, желая тем указать на его отличие от версификаций просодических, и название это само собою оправдается при подробном разборе особенностей песенной речи; собственно же песенный склад речи, как русский, так и всякий другой, всего бы приличнее прямо назвать поэтическим, потому что именно поэтичностью, и только ею одною, ему и следует отличаться от прозы, от склада обиходной речи [137],
…Форма народно-песенной речи есть форма стилистическая, заключающаяся в соразмерении предложения с напевом, в соглашении состава речи с составом мелодии [160].
Приступая к изложению стилистических особенностей народно-русской поэтической речи, мы должны начать с главнейшей из них – с песенных повторений… [164].
…Между тем песенные повторения в устной народной поэзии составляют одну из существенных её форм, и если их выпустить из текста тех песен, в которых они в пении выполняются, то песенные стихи утратят отличительное свойство своей песенности – не могут быть пропеты по данной мелодии [165].
…Возникнув ради удовлетворения стилистической потребности речи, именно для поддержания её вразумительности, форма повторения получила потом более обширное применение, в качестве фигуры усиления речи. Далее увидим, что форма эта стала наконец употребляться уже для одного украшения речи, когда песнеслагатель-певец, как бы любуясь удавшимся выражением своего чувства, повторяет его, как говорится, на все лады, то есть выполняя разными мотивами той же мелодии. Но и помимо того, разного рода повторения речи, задерживающие её течение, доставляют чувству возможность высказаться исподволь, а вместе с тем, как уже выше замечено, задерживают внимание слушателя, не допускают его скользить мыслию по содержанию песни, а заставляют принять в нём участие, вглядеться в каждый песенный образ, продумать каждую мысль певца, прочувствовать каждое его чувство [202–203].
…Форма повторения есть столь излюбленная форма песенного изложения, что в некоторых песнях не ограничивается удвоенным музыкальным выполнением отдельных слов, фраз, колен и стихов, но доходит до повторения самой песни всей целиком, от начала до конца, с изменением только нескольких слов, и даже до двукратного, троекратного и т. д. повторения [204].
Переходим к рассмотрению параллелизма, другой поэтической формы, которою наша народная песенная речь, почти не менее, чем древнееврейская, отличается от склада всех поэзии просодических. Говоря о параллелизме, не следует упускать из виду, что это есть стилистическая форма речи и к ритму, к которому её многие относят, не имеет никакого отношения [207].
Итак, параллелизм, как и повторения, не суть излишние и праздные украшения речи, а возникли из потребности, как это вообще можно сказать об украшениях и во всех других искусствах: начало красоты – потребность, и если не всё, необходимое для разумного существа, прекрасно, то всё прекрасное – необходимо [208].
И.А. Бодуэн де Куртене
Отзыв о сочинении на тему "О языке русских былин" // Известия и учёные записки Казанского ун-та. Казань, 1879, январь-февраль
Случаи, характеристические для языка былин, не всегда поставлены на первом плане, и представляемая автором картина этого языка во многих местах является недостаточно рельефного. Общерусские особенности смешиваются иногда с былинными. А так как не во всех былинах один язык, то, при более тщательном исследовании языка былин, следовало бы разделить его особенности по диалектическим категориям, по говорам и их видоизменениям, пожалуй, даже по личным, индивидуальным оттенкам. В особенности в "Памятниках и образцах", изданных П-м Отделением Императорской Академии наук, есть былины, по свойственному им языку, весьма различного характера [340].
В.А. Воскресенский
Особенности русского народного языка // Семья и школа, 1879, № 2, кн. II
Одну из важнейших особенностей народного языка представляет тавтология (тождесловие). Она обнимает или отдельные слова, или целые предложения [97].
В обоих случаях тавтология представляет: 1) неизменное повторение одного и того же слова или нескольких слов, одного и того же предложения или нескольких предложений; 2) повторение одного и того же корня, входящего в образование различных членов предложения или главных членов двух предложений – главного и придаточного; 3) соединение подобозначащих слов (синонимов) или предложений. Тавтологию первого рода назовём повторением, второго – тождесловием, третьего – подобословием [97–98].
Устранив повторение предлогов, <…> мы внесём туманность и неопределенность в отношения между членами предложения и уничтожим связанную с описанием картинность представления…
Повторение служебных слов, отчасти обусловливаемое и песенным складом былины, служит для более точного выражения отношений между членами предложения…
…Флексии в народном языке не выработались до определенности, свойственной языку литературному, и для народного ума недостаточно ясно выражают управление и согласование членов предложения; порядок последних, важный в литературной речи, в народной не представляет правильности, помогающей усвоению содержания, – по всему этому релятивные (служебные) части речи приобретают в народном языке большую важность, чем в языке литературном: они являются существенно необходимыми дополнениями личных, родовых и падежных окончаний…
Повторение знаменательных слов <…>, равносильное логическому ударению литературной речи, сосредоточивает внимание слушателя на понятии, представляющем особенную важность в ряду других членов предложения [99].
Итак, уважение к преданию, сочувствие к любимым образам и картинам, родственно связанным с народным миросозерцанием, пассивность восприятия и передачи, чувство меры, поддерживаемое напевом, – все это взятое достаточно объясняет естественность и необходимость дословного повторения (тавтологии) частиц и отдельных слов, предложений и целых картин [102–103].
…Не только два сказителя поют неодинаковую одну и ту же былину, несмотря на то что один из них усвоил былину от другого или оба от третьего, но и один и тот же сказитель во второй раз поет несколько иначе, чем в первый; вообще говоря, даже лучший певец не пропоет былины из ноты в ноту одинаково двух раз кряду [103].
Особенности русского народного языка // Семья и школа, 1897, № 3, кн. II
(Тождесловие. – А.Х.) не касаясь суффиксов, выражается в повторении корня, образующего различные члены в одном и том же или двух различных предложениях… [183].
Тавтологию корней… нельзя считать первоначальным явлением в языке; она могла возникнуть только тогда, когда первоначальное понятие расширилось, обняло больший круг явлений и приняло в свое содержание новые признаки, затуманившие и отодвинувшие на задний план тот первоначально главный, корень которого вошел в образование слова [184].
Тавтология, присоединяя признак (определение), утраченный предметом, восстанавливает в последнем то живое впечатление, которое коренится в названии предмета [184–185].
Подобословие есть соединение синонимов, т. е. различных слов, выражающих сходные понятия (дань – пошлина, зелыцица – кореныцица) [187].
…Стосковался – сгоревался – одно душевное состояние, не получившее в сознании народа такой определенности, при которой одно обозначение не допускало бы другого…
Материальное развитие языка выражается, во-первых, в стремлении к точнейшему определению содержания понятия, то есть к ограничению или такому расширению, при котором исчерпывались бы все признаки данного понятия, и, во-вторых, в создании слов для новых, возникших в сознании народа понятий [189].
Тавтологию можно назвать отрицательным выражением анализа, подобословие – положительным: в первом случае указывается на появление нового оттенка в представлении, во втором – новый оттенок находит выражение в слове (синоним). Отрицательная работа должна предшествовать положительной: тавтологию (слов и корней) следует считать особенностью более древней, чем подобословие…
…Синонимическое соединение обнимает внешние и внутренние (субъективные и объективные) признаки представления, односторонне выражаемого каждым из синонимов, отдельно взятым [190].
В двучленной тавтологии нельзя не заметить стремления соединить внутренние признаки представления… с внешними… В трехчленной – рядом с такими является третье, более общее и до некоторой степени соединяющее особенности первых…