Что мы можем определить: степени вероятности
Аспекты определения фактов включают определение степени истинности в любой ситуации. Мы коснулись этого в нашем обсуждении сообщений о внутренних процессах и трех историй, приведённых здесь. Здравый смысл подсказывает, что когда мы можем констатировать ‘факты’, то у нас есть ‘истина’. Однако мы пронаблюдали, что даже так называемые констатации фактов включают сложные факторы и степень неясности. Используя нестандартный подход, мы принимаем изречение Стюарта Мэйпера: "Факты простыми не бывают". Пожалуй, лучшее, что мы можем сделать – это рассматривать так называемые утверждения фактов "близкими к истинности".
Здравый смысл также подсказывает, что мы можем определить большинство утверждений как истинные или ложные. Обычно мы растём в средах, которые требуют давать "правильные" ответы и стараться не выглядеть так, будто мы не знаем фактов. Поэтому мы редко говорим: "Я не знаю", "Я не понимаю, что вы ‘имеете ввиду’", "Я не уверен в том, что я ‘имею ввиду’", "У меня недостаточно информации" или "Наверное".
Используя нестандартный подход, мы понимаем, что утверждений, которые можно отнести к описательным или основанным на фактах, намного меньше, чем многие из нас думают, учитывая то, как мы их определили: "основанные на открытых, наблюдаемых, проверяемых событиях, происходящих в прошлом или настоящем". Большинство наших утверждений заходят за эти границы, и относятся к заключениям.
В идеале, описательные, основанные на фактах утверждения можно напрямую определить как истинные и ложные. Когда у нас есть описательное утверждение, мы можем сравнить его с тем, что оно описывает. Если описание подходит тому, что описывается, мы можем назвать его истинным. Если описание противоречит или в каком-либо аспекте не подходит тому, что описывается, мы можем назвать его ложным. (На практике, ‘описательное’ утверждение может совмещать элементы истинности, ложности и заключения, и таким образом, то, что ‘истинно’ и ‘ложно’ становится менее чётким).
А что насчёт заключающих утверждений? Эти утверждения, которые заходят дальше того, что можно наблюдать, выглядят менее определёнными, нежели описания. Мы не можем настолько же просто определить их как истинные или ложные, потому, что у нас недостаточно информации или потому, что мы можем не знать достаточно подробно, что утверждение значит, чтобы определить его ‘истинность’. Мы можем рассматривать такие утверждения как переменные, которые могут быть более или менее вероятными и проверяемыми. В отношении заключающих утверждений нам стоит говорить: "Я не знаю", "У меня не достаточно информации", "Я не знаю, что вы или я ‘имеем ввиду’" или "Наверное".
Когда мы используем нестандартный подход и признаём пределы наших заключающих утверждений, мы позволяем себе спрашивать: "Что вы ‘имеете ввиду’?", "Что я ‘имею ввиду’?", "Откуда мы знаем?", "Как мы можем узнать больше?" Эти вопросы могут привести нас к более описательным утверждениям, которые мы затем можем оценить как истинные и ложные. Мы надеемся, что вы это тоже признаетё частью научного отношения.
Давайте рассмотрим несколько примеров из истории о поезде. Используя информацию из истории, мы оценим каждое нижеследующее утверждение как истинное (И), ложное (Л) или неопределённое (?). Мы используем "?", чтобы обозначить, что требуется больше информации. Вы можете записать, как вы оцениваете каждое утверждение до того, как прочитаете наше обсуждение. Вы также можете перечитать историю.
1. Кто-то разговаривал после того как поезд выехал из тоннеля.
2. Пожилая женщина вела себя как мать девушки.
3. Офицеры были мужчинами.
4. В купе вагона сидело четыре человека.
5. Румынский офицер посмеивался про себя.
6. Эта история – хорошая демонстрация.
Мы оцениваем Утверждение 1 как ложное, так как в истории прямо утверждается, что не говорил никто, а Утверждение 1 этому противоречит.
Мы оцениваем Утверждение 2 как неопределённое. В истории сказано, что пожилая женщина думала о том, что она вырастила девушку, но у нас недостаточно информации, чтобы знать, исполняла ли она роль только матери и в полной ли мере.
Мы оцениваем Утверждение 3 как неопределённое, хотя и в большей степени правдивое, так как девушка назвала их "ребятами". Мы говорим "близко к истинности", но не "истинно", так как есть возможность, что девушка использовала слово "ребята" относительно вообще людей, как в случае смешанной компании.
Мы оцениваем Утверждение 4 как неопределённое, так как некоторые или все люди могли стоять или лежать.
Мы оцениваем Утверждение 5 как истинное, потому что слова утверждения полностью совпадают (или картируют) со словами из истории (или территории).
Мы оцениваем Утверждение 6 как неопределённое, потому что, из утверждения мы не знаем что ‘значит’ "хорошая". Мы бы спросили: "Что вы имеете ввиду под ‘хорошая’? Хорошая для чего? Хорошая когда?" и т. д.
У вас будет больше возможностей попрактиковаться в разборе подобных утверждений в параграфе Применения этой главы.
Больше о меньшем, меньше о большем
Как мы отметили, абстрагирование подразумевает процесс, в котором что-то отнимается, а что-то остаётся. С каждым более высоким уровнем мы отнимаем подробности из нижних уровней. Можно сказать, что на нижних уровнях мы имеем больше подробностей об определённых отдельных предметах. На описательном уровне, мы можем в подробностях описать, например, красноголового дятла или вечнозелёное дерево. Мы не описываем других дятлов или деревья. На низших уровнях мы имеем дело с уникальными индивидуумами, среди которых нет двух идентичных. Мы фокусируемся на отличиях. Можно сказать, что мы включаем больше подробностей о меньшем числе предметов.
Как отметил Эриксон, эти предметы можно рассматривать как "вспышки цвета", абстракцию высокого порядка. Этой абстракции высокого порядка может подходить много предметов. Женщина, с которой он работал, находила "вспышки цвета" во многих местах.
По словам Эриксона, он был достаточно уверен в том, что женщина увидит (мы можем заключить, что она не была слепой) "много вещей". Когда мы ищем "вещи", мы находимся на ещё более высоком уровне абстракции, который включает ещё больше предметов помимо "вспышек цвета". "Вещи" включают "вспышки цвета", которые в свою очередь включают дятлов и деревья, которые в свою очередь включают определённых дятлов и деревья. Можно сказать, что мы включаем больше предметов с меньшим количеством подробностей.
Когда мы добавляем предметы, мы фокусируемся на схожестях, и из этого мы формируем наши категории. Поэтому можно сказать, что мы говорим больше о схожестях, которые мы установили. В последующих главах мы вернёмся к проблемам, относящимся к категориям.
В нашем обсуждении "меньшего о большем", то есть, того, что мы добавляем, когда поднимаемся к более высоким уровням абстракции, мы хотим подчеркнуть важные творческие аспекты этих более высоких уровней. Как мы отметили, они формируют фундамент знаний современной науки. Эти уровни составляют нашу способность говорить о том, что мы говорим, оценивать наше оценивание, делать обобщения и формулировать теории.
Мы отметили ценность сходящихся заключений. В сложных ситуациях они могут дать нам больше уверенности, чем любое отдельное наблюдение. Помимо этого, эти абстракции высокого уровня становятся частью и обогащают последующие территории, из которых мы затем абстрагируем.
Название книги Кена Джонсона Креатическое Мышление (Thinking Creatically) отражает взгляды ОС об абстракциях низкого и высокого порядка. Мы ценим креативность абстракций высокого порядка, если они сверены критически с абстракциями низкого порядка.
В этой главе мы отметили важность того, как мы формулируем наши утверждения и ответы. В следующей главе мы рассмотрим эти и другие проблемы, когда поговорим о структуре языка.
Применения
1. Рассмотрите важное решение, которое вы когда-то приняли. Какая дополнительная информация может оказаться полезной для вас? Можно ли было получить эту информацию, когда вы принимали решение? Если да, то как вы могли узнать о ней и получить её?
2. Прочтите статью в журнале или газете. Определите каждое утверждение как констатацию факта или заключающее утверждение. Какого соотношение? Возьмите другой журнал или газету и повторите эти шаги. Есть ли разница в соотношении?
3. Сравните две истории об одном событии или ситуации. Какие факты вы нашли в обеих историях? Какие заключения? Как вы оцениваете схожести и отличия? Какие выводы вы можете сделать?
4. Что, вы считаете, вы знаете достоверно? (Признайтесь в этом, по крайней мере, себе. Почти всегда есть что-то, что мы считаем достоверным.) Откуда вы знаете?
5. Как вы себя определяете? По каким свидетельствам? Как сходящиеся заключения повлияли на это определение?
6. Оцените следующие утверждения как истинные (И), ложные (Л) или неопределённые (?).
Первое предложение в этой главе: "Итак, мы переходим к языковым уровням – нашему человеческому измерению".
Эта книга – о производстве компьютеров.
Моему другу понравятся истории из этой книги.
У Съюзан и Брюса есть сад.
Альфред Коржибски утверждает: "Карта – это территория".
Земмельвайс был хорошим врачём.
Из-за предположений возникают неприятности.
Используя науку, мы можем доказать то, что мы утверждаём.
Все лебеди – белые.
Мы можем быть объективны, когда используем науку.
Людей тошнит от змеиного мяса.
Подумайте над тем, какая информация вам нужна, чтобы сделать "неопределённые" утверждения более вероятно истинными или ложными. Обсуждение этих оценок можно найти в разделе Ссылки к этой главе.
7. Как эти эксперименты и вопросы помогают вам работать над вашими личными проблемами?
Глава 10
Структура языка
Сколько сгинуло добрых, благих начинаний, сколько замков воздушных рассыпалось в прах из-за тоненькой линии предначертаний, о которую мы спотыкались впотьмах.
Пит Хейн
И здесь мы находим очень важный факт; конкретно, тот факт, что в языке, любом языке, в основании, присутствует определённая метафизика, которая приписывает, сознательно или неосознанно, этому миру структуру некоего рода…Мы не понимаем, какой силой обладает структура любого привычного языка. Не будет преувеличением сказать, что она порабощает нас за счёт механизма с.р. [семантических (оценочных) реакций], и структура, которую язык выражает и внушает нам неосознанно, автоматически проецируется на мир вокруг нас.
Альфред Коржибски
В параграфе Применения главы о невербальной осознанности мы просили вас поэкспериментировать с обращением внимания на структуру звуков вокруг вас. Когда мы практикуем это на семинарах, иногда мы получаем ответы следующего рода. Некоторые люди слышат звуки как симфонии, фокусируясь на отношениях и ритмах; другие – слышат их как отдельные кусочки, которые доминируют в их внимании, фокусируясь на индивидуальных элементах; некоторые люди слышат другие образы. Что услышали вы?
Мы не относим какие-либо из этих особенностей восприятия к верным или неверным, но признаём, что наш опыт прошлого влияет на то, как мы слышим и на определённые предположения о звуке. Эти предположения влияют на то, как мы слышим мир. "Симфония" отличается по звучанию от отдельных звуков. В следующий раз, во время практики, постарайтесь намеренно слушать симфонию, затем доминирующие отдельные звуки, затем образ(ы), которые вы слышали раньше.
Схожим образом, структура нашего языка влияет на то, как мы обращаем наше внимание на то, что происходит, и таким образом, строим свой опыт, т. е. то, как мы непрерывно абстрагируем. Что мы имеем ввиду под "структурой нашего языка"? Помимо прочего, она включает лексику (слова); то, как мы составляем слова в предложения (грамматика); и то, как мы складываем вместе предложения, чтобы делать выводы (логика). В структуре языка нас интересуют участники коммуникации: то, как мы распределяем значения, когда выражаем что-либо посредством звуков рта, отметин на бумаге, и т. д., и пытаемся понять и оценить то, что выражают другие. Мы также можем исследовать то, как со временем развивались различные языковые структуры и о том, как разные языки отличаются по структуре. И центральный вопрос в теме этой книги: Какое отношение эти структуры имеют к тому, как мы, люди, поступаем, имеем дело с трудностями и относимся друг к другу?
Антропологи-лингвисты, такие как Бенджамин Ли Уорф и Эдвард Сэпир изучали языки различных культур. Их открытия поддержали идеи Коржибски о возможностях языковой структуры. Например, у нас есть одно слово для обозначения белого вещества, которое иногда падает с неба в холодную погоду, и мы склонны просто оценивать в рамках того, идёт снег или нет. Мы можем добавить к слову прилагательные, такие как плотный, слабый, и т. д., а после того, как он пролежал на земле какое-то время – грязный, мокрый, но обычно одного слова нам достаточно.
Однако у инуитов (эскимосов) есть другие нужды в отношении снега из-за суровых зим. Для того чтобы пережить зимы, им нужно различать много разных видов снега. Наличие в лексиконе их языка слов, обозначающих различные виды снега, отражает эту потребность. До какой степени то, как мы и инуиты говорим, не только отражает, но и влияет на наши соответствующие восприятия и на связанное с ними поведение?
Как вы могли заключить из обсуждения выше, мы – не лыжники; им тоже полезно пользоваться большим количеством слов, обозначающих снег, чем тем из нас, кто предпочитает сидеть у камина. Мы узнали о следующих словах, которыми пользуются лыжники, чтобы различать то, что у них под лыжами и таким способом лучше подстраиваться под среду: пюре, наст, фирн, каша, целяк, паудер, лёд, грязь, и т. д.
Разные профессии и хобби имеют особые лексиконы. То, что со стороны называется "жаргоном" показывает важные отличия тех, кто использует слова. В каких сферах вашей жизни у вас есть слова, которые вносят для вас больше отличий, чем для других? Как это влияет на ваши восприятия или поступки?
В нашем обсуждении структуры, мы отметили нашу склонность делить мир на вещи и то, что они делают. Эта склонность следует из природы индоевропейских языков, как английский (и русский), характеризуемой подлежащим-сказуемым. Правильно построенное предложение в английском языке требует иметь в себе форму подлежащего (как правило, это существительное; субстантив) и форму сказуемого (глагола, прилагательного и др. частей речи). Есть ли необходимость делить мир таким образом?
Уорф, как и Коржибски, считал, что нет. Он писал:
Мы постоянно глубоко копаем в выдуманные действующие сущности природы по той простой причине, что наши глаголы обязаны стоять рядом с субстантивами. Нам приходится говорить ‘Что-то сверкнуло’ или ‘Вспышка сверкнула’, указывая на деятеля, ‘что-то’ или ‘вспышка’, который выполняет то, что мы называем действием – "сверкать". Но вспышка и сверкание – это одно и тоже! На языке Хопи вспышку передают простым глаголом, rehpi: ‘вспышка (произошла)’. Здесь нет деления на подлежащее и сказуемое, нет даже суффикса как – t в латинском языке; tona-t – ‘это гремит’. У Хопи есть глаголы, не требующие подлежащего, и это даёт этому языку потенциал – который, скорее всего, не разовьётся – логической системы для понимания некоторых аспектов вселенной.
Как мы отметили в Главе 3, мы функционируем на основе определённых невысказанных предположений, которые формируют наше мировоззрение, или метафизику. Структура языка может отражать центральный аспект нашей метафизики, которая в случае английского (и русского) языка включает определённые предположения о деятелях и действиях, требуя подлежащие и сказуемые. Как бы отличалось наше мировоззрение, если бы мы говорили на языке, в котором ‘вещи’ и то, ‘что они делают’ сосуществовали бы в пределах того, что Уорф обозначил как "концепт более схожий с глаголом, но без скрытых предпосылок деятеля и действия"? Какие ещё предположения встроены в английский (или русский) язык? Как их передали нам в правилах грамматики и логики?
Ориентирование по Аристотелю
Аристотель (384–322 до н. э.), блестящий мыслитель своего времени, проводил наблюдения структуры языка. Из своих наблюдений он вывел свою логику – то, что позднее назвали "законами мысли". Его влияние присутствует по сей день, так как его работу рассматривали не просто как описание греческого языка индоевропейской семьи, но и как нечто основополагающее в отношении того, как ‘всё’ происходит, и как ‘всё’ ‘будет и должно’ происходить ‘всегда’.
Так как Аристотелева структура языка до сих пор доминирует в нашем языке, давайте рассмотрим её аспекты.
"Законы мысли" Аристотеля включают три основных положения. Он предположил, что вещь является тем, чем она является: А – это А. Например: "Факты есть факты", "Вина есть вина", "Яблоко есть это яблоко". (Это называется принципом тождественности.)
Он выдвинул мысль о том, что любая вещь должна быть вещью определённой категории или класса, или не быть этой вещью: что-то – это либо А, либо – не А. Например, "Что-то – либо факт, либо – не факт", "Что-то – либо вина, либо – не вина", "Что-то – либо яблоко, либо – не яблоко". (Это называется принципом исключённого третьего.)
Он также выдвинул мысль о том, что что-либо не может одновременно быть определённой вещью и не быть этой определённой вещью: Что-то не может быть А и не-А. Например, "Что-то не может одновременно быть фактом и не быть фактом", "Что-то не может одновременно быть виной и не быть виной", "Что-то не может одновременно быть яблоком и не быть яблоком". (Это называется принципом непротиворечия.)