Как уже говорилось, для Ф. фон Гумбольдта язык - безусловно общественное явление: "Жизнь индивида, с какой стороны ее ни рассматривать, обязательно привязана к общению… Духовное развитие, даже при крайней сосредоточенности и замкнутости характера, возможно только благодаря языку, а язык предполагает обращение к отличному от нас и понимающему нас существу… Отдельная индивидуальность есть вообще лишь явление духовной сущности в условиях ограниченного бытия". Такая точка зрения была естественной, если исходить из первичности духа народа; позднее, как мы увидим, вопрос о соотношении индивидуального и коллективного в языке получал в лингвистике и иные решения.
Дух народа и язык народа неразрывны: "Духовное своеобразие и строение языка народа пребывают в столь тесном слиянии друг с другом, что коль скоро существует одно, то из этого обязательно должно вытекать другое… Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное". При этом единстве первичен все же дух народа: "Мы должны видеть в духовной силе народа реальный определяющий принцип и подлинную определяющую основу для различий языков, так как только духовная сила народа является самым жизненным и самостоятельным началом, а язык зависит от нее". В то же время дух народа в полной мере недоступен наблюдению, о нем мы можем узнавать лишь по его проявлениям, прежде всего по языку: "Среди всех проявлений, посредством которых познается дух и характер народа, только язык и способен выразить самые своеобразные и тончайшие черты народного духа и характера и проникнуть в их сокровенные тайны. Если рассматривать языки в качестве основы для объяснения ступеней духовного развития, то их возникновение следует, конечно, приписывать интеллектуальному своеобразию народа, а это своеобразие отыскивать в самом строе каждого отдельного языка".
Но чтобы понять, как дух народа реализуется в языке, надо правильно понять, что же такое язык. Как отмечает В. фон Гумбольдт, "язык предстает перед нами в бесконечном множестве своих элементов - слов, правил, всевозможных аналогий и всякого рода исключений, и мы впадаем в немалое замешательство в связи с тем, что все это многообразие явлений, которое, как его ни классифицируй, все же предстает перед нами обескураживающим хаосом, мы должны возвести к единству человеческого духа". Нельзя ограничиться фиксацией этого хаоса, надо в каждом языке искать главное. А для этого надо "определить, что следует понимать под каждым языком".
И здесь В. фон Гумбольдт дает определение языка, ставшее, пожалуй самым знаменитым местом всего его труда: "По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее. Даже его фиксация посредством письма представляет собой далеко не совершенное мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в живой речи. Язык есть не продукт деятельности (ergon), а деятельность (energeia). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим. Язык представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, направленную на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли. В подлинном и действительном смысле под языком можно понимать только всю совокупность актов речевой деятельности. В беспорядочном хаосе слов и правил, который мы по привычке именуем языком, наличествуют лишь отдельные элементы, воспроизводимые - и притом неполно - речевой деятельностью; необходима все повторяющаяся деятельность, чтобы можно было познать сущность живой речи и составить верную картину живого языка, по разрозненным элементам нельзя познать то, что есть высшего и тончайшего в языке; это можно постичь и уловить только в связной речи… Расчленение языка на слова и правила - это лишь мертвый продукт научного анализа. Определение языка как деятельности духа совершенно правильно и адекватно уже потому, что бытие духа вообще может мыслиться только в деятельности и в качестве таковой".
Два греческих слова, ergon и energeia, употребленные В. фон Гумбольдтом, с тех пор часто рассматривались многими лингвистами и нередко употребляются как термины без перевода. Понимание языка в качестве energeia было качественно новым в науке о языке. Как верно определил В. фон Гумбольдт, вся европейская лингвистика начиная по крайней мере со стоиков и александрийцев сводила язык к множеству правил, устанавливаемому в грамматиках, и множеству слов, записанных в словарях. Ориентация на изучение продукта деятельности была отчасти связана и с преимущественным, особенно в Средние века и в Новое время, вниманием к письменным текстам в ущерб устным. Но еще в большей степени она определялась аналитическим подходом к языку. Языковед моделировал деятельность слушающего, а не говорящего. Он имел дело с речевой деятельностью, либо прямо, либо косвенно, через посредство письменных текстов, расчленяя ее на части, извлекая из нее единицы, в том числе слова, и правила оперирования этими единицами. Этого было достаточно для тех практических целей, из которых выросла европейская традиция (обучение языкам, толкование текстов, помощь при стихосложении и пр.), а после появления теоретической лингвистики аналитический подход к языку оставался господствующим. В. фон Гумбольдт впервые поставил вопрос иначе, хотя и признавал, что для изучения языков происходит "неизбежное в языковедении расчленение языкового организма". Какого-либо примера конкретного описания языка в соответствии со своим подходом В. фон Гумбольдт в 30-е гг. XIX в. не дал и, вероятно, еще не мог дать. Однако после него все направления теоретического языкознания не могли не учитывать его разграничения. Наряду с подходом к языку как ergon, получившим законченное развитие в структурализме, существовало и так называемое гумбольдтовское направление, для которого язык - energeia. Это направление было влиятельным в течение всего XIX в., отошло на периферию науки, но не исчезло совсем в первой половине XX в., а затем нашло новое развитие в генеративной лингвистике.
Язык, согласно В. фон Гумбольдту, состоит из материи (субстанции) и формы. "Действительная материя языка - это, с одной стороны, звук вообще, а с другой - совокупность чувственных впечатлений и непроизвольных движений духа, предшествующих образованию понятия, которое совершается с помощью языка". Говорить что-либо о языковой материи в отвлечении от формы невозможно: "в абсолютном смысле в языке не может быть никакой неоформленной материи"; в частности, звук "становится членораздельным благодаря приданию ему формы". Именно форма, а не играющая лишь вспомогательную роль материя составляет суть языка. Как пишет В. фон Гумбольдт, "постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка". Ученый выступал против представления о форме как о "плоде научной абстракции". Форма, как и материя, существует объективно; форма "представляет собой сугубо индивидуальный порыв, посредством которого тот или иной народ воплощает в языке свои мысли и чувства". Нетрудно видеть, что формулировка Ф. де Соссюра "Язык - форма, а не субстанция" восходит к В. фон Гумбольдту, хотя понимание формы у него во многом иное.
Форму нельзя познать в целом, ее нам дано наблюдать "лишь в конкретно-единичных проявлениях". С одной стороны, все в языке так или иначе отражает его форму. С другой стороны, разные явления имеют разную значимость: "в каждом языке можно обнаружить много такого, что, пожалуй, не искажая сущности его формы, можно было бы представить и иным". Лингвист должен уметь находить наиболее существенные черты языка (к их числу В. фон Гумбольдт относил, в частности, флексию, агглютинацию, инкорпорацию), но в то же время ему "приходится обращаться к представлению о едином целом", выделение отдельных черт не дает полного представления о форме того или иного языка. Если же он не стремится изучать язык как форму воплощения мыслей и чувств народа, то "отдельные факты будут представляться изолированными там, где их соединяет живая связь". Тем самым необходимо системное изучение языка; то есть В. фон Гумбольдт предвосхищает здесь еще одно основополагающее требование структурной лингвистики.
Форма не должна пониматься узко только как грамматическая форма. Форму мы видим на любом уровне языка: и в области звуков, и в грамматике, и в лексике. Форма каждого языка отдельна и неповторима, но формы разных языков имеют те или иные сходства. "Среди прочих сходных явлений, связывающих языки, особенно бросается в глаза их общность, которая основывается на генетическим родстве народов… Форма отдельных генетически родственных языков должна находиться в соответствии с формой всей семьи языков". Но можно говорить и об общей форме всех языков, "если только идет речь о самых общих чертах". "В языке таким чудесным образом сочетается индивидуальное со всеобщим, что одинаково правильно сказать, что весь род человеческий говорит на одном языке, а каждый человек обладает своим языком". Здесь ученый обратил внимание на одно из кардинальных противоречий языкознания; для него все находилось в диалектическом единстве, но ряд ученых более позднего времени был склонен к абсолютизации только чего-то одного, чаще индивидуального языка.
Поскольку бесформенные "непроизвольные движения духа" не могут создать мысль, то невозможно мышление без языка: "Язык есть орган, образующий мысль. Интеллектуальная деятельность, совершенно духовная, глубоко внутренняя и проходящая в известном смысле бесследно, посредством звука материализуется в речи и становится доступной для чувственного восприятия. Интеллектуальная деятельность и язык представляют собой поэтому единое целое. В силу необходимости мышление всегда связано со звуками языка; иначе мысль не сможет достичь отчетливости и ясности, представление не сможет стать понятием". Важно и такое высказывание В. фон Гумбольдта: "Даже не касаясь потребностей общения людей друг с другом, можно утверждать, что язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции человека. Но обычно язык развивается только в обществе, и человек понимает себя только тогда, когда на опыте убедится, что его слова понятны также и другим людям… Речевая деятельность даже в самых своих простейших проявлениях есть соединение индивидуальных восприятий с общей природой человека. Так же обстоит дело и с пониманием". Такой подход к взаимоотношениям языка и мышления в течение долгого времени оставался самым влиятельным в языкознании.
В. фон Гумбольдт подчеркивал творческий характер языка: "В языке следует видеть не какой-то материал, который можно обозреть в его совокупности или передать часть за частью, а вечно порождающий себя организм, в котором законы порождения определенны, но объем и в известной мере также способ порождения остаются совершенно произвольными. Усвоение языка детьми - это не ознакомление со словами, не простая закладка их в памяти и не подражательное лепечущее повторение их, а рост языковой способности с годами и упражнением". В этих фразах уже есть многое из того, к чему в последние десятилетия пришла наука о языке, показателен сам термин "порождение".
В связи с этим В. фон Гумбольдтом трактуется и противоречие между неизменностью и изменчивостью языка: "В каждый момент и в любой период своего развития язык… представляется человеку - в отличие от всего уже познанного и продуманного им - неисчерпаемой сокровищницей, в которой дух всегда может открыть что-то еще неведомое, а чувство - всегда по-новому воспринять что-то еще не прочувствованное. Так на деле и происходит всякий раз, когда язык перерабатывается поистине новой и великой индивидуальностью… Язык насыщен переживаниями прежних поколений и хранит их живое дыхание, а поколения эти через звуки материнского языка, которые и для нас становятся выражением наших чувств, связаны с нами национальными и родственными узами. Эта отчасти устойчивость, отчасти текучесть языка создает особое отношение между языком и поколением, которое на нем говорит". Если отвлечься от стиля, который в наши дни может казаться ненаучным, мы имеем здесь важное положение о динамике языкового развития, о связи каждого состояния языка с предшествующим и последующим, а к этому в конечном итоге пришла и лингвистика XX в. Важны для последующего развития вопроса о причинах языковых изменений и такие слова В. фон Гумбольдта: "Ясно, до чего ничтожна сила одиночки перед могущественной властью языка… И все-таки каждый со своей стороны в одиночку, но непрерывно воздействует на язык, и потому каждое поколение, несмотря ни на что, вызывает в нем какой-то сдвиг, который, однако, часто ускользает от наблюдения".
Язык помогает человеку познавать мир, и в то же время это познание зависимо от языка: "Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне, человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять в себя и переработать мир вещей… Человек преимущественно - да даже и исключительно, поскольку ощущение и действие у него зависят от его представлений, - живет с предметами так, как их преподносит ему язык… И каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка". Таким образом и здесь, как и в более ранней работе, В. фон Гумбольдт ставит вопрос о языковых картинах мира, высказывая точку зрения о том, что многое в представлении каждого человека о мире обусловлено его языком; эта проблематика была позднее развита Б. Уорфом и др.
В. фон Гумбольдт в связи с этим выделяет два способа освоения иностранного языка. Если мы освоили его адекватно, то такое освоение "можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем видении мира". Однако чаще этого не происходит, поскольку "мы в большей или меньшей степени переносим на иностранный язык свое собственное миропонимание и, больше того, свое собственное представление о языке". В пределах европейской культуры подобный перенос не приводил к трудностям во взаимопонимании из-за очень сходных языковых картин мира. Однако при исследовании, например, индейских языков такая проблема, как будет сказано ниже, в главе о дескриптивизме, стала серьезной.
Говоря о звуковой стороне языка, В. фон Гумбольдт исходил из не очень развитого состояния фонетики его времени и даже смешивал звук с буквой. И в то же время у него присутствуют высказывания, предвосхищающие идеи сложившейся лишь почти столетие спустя фонологии: "В языке решающим фактором является не обилие звуков, а, скорее, наоборот, - гораздо существенней строгое ограничение числа звуков, необходимых для построения речи, и правильное равновесие между ними. Языковое сознание должно поэтому содержать… предчувствие всей системы в целом, на которую опирается язык в данной индивидуальной форме. Здесь уже проявляется то, что, в сущности, проявляется во всем процессе образования языка. Язык можно сравнить с огромной тканью, все нити которой более или менее заметно связаны между собой и каждая - со всей тканью в целом".
Среди единиц языка В. фон Гумбольдт прежде всего выделял слово. Выступая против традиционных наивных представлений о происхождении языка, он писал: "Нельзя себе представить, чтобы создание языка начиналось с обозначения словами предметов, а затем уже происходило соединение слов. В действительности речь строится не из предшествующих ей слов, а, наоборот, слова возникают из речи". В то же время любая речь членится на слова; "под словами следует понимать знаки отдельных понятий"; "слово образует границу, вплоть до которой язык в своем созидательном процессе действует самостоятельно". То есть слова уже даны говорящему языком, тогда как "для предложения и речи язык устанавливает только регулирующие схемы, предоставляя их индивидуальное оформление произволу говорящего". Ср. существующую у ряда лингвистов XX в. концепцию, согласно которой слова и "регулирующие схемы" предложений принадлежат языку, а сами предложения - единицы речи. Наряду со словами В. фон Гумбольдт выделял и корни. Он разграничивал корни "как продукт частой рефлексии и результат анализа слов", то есть "как результат работы грамматистов", и существующие в ряде языков реальные корни, нужные говорящим в связи с "определенными законами деривации".
Языковая форма далеко не сводится к внешней, звуковой форме. Еще большее значение имеет внутренняя форма языка, членящая "чувственные впечатления и непроизвольные движения духа". Внутренняя форма, специфическая для каждого языка, проявляется как в членении мира в области лексики, так и в системе грамматических категорий. Например, по мнению В. фон Гумбольдта "понятие наклонения" получило подлинное развитие в древнегреческом, тогда как в санскрите "осталось явно недоразвитым".
В связи с внутренней формой языка В. фон Гумбольдт затрагивает проблему, которая позже стала трактоваться как различие значения и смысла слова; с точки зрения образования понятия "слово - не эквивалент чувственно воспринимаемого предмета, а эквивалент того, как он был осмыслен речетворческим актом в конкретный момент изобретения слова. Именно здесь - главный источник многообразия выражений для одного и того же предмета: так, в санскрите, где слона называют то дважды пьющим, то двузубым, то одноруким, каждый раз подразумевая один и тот же предмет, тремя словами обозначены три разных понятия. Поистине язык представляет нам не сами предметы, а всегда лишь понятия о них". Позднее в отечественной традиции начиная с А. А. Потебни термин "внутренняя форма" стал употребляться в суженном по сравнению с В. фон Гумбольдтом значении: говорится не о внутренней форме языка, а о внутренней форме слова в связи с тем, как в морфемной структуре слова или же в его этимологической структуре отражаются те или иные смысловые признаки.
Образование понятий в указанном выше смысле специфично для каждого народа, поэтому "влияние национального своеобразия обнаруживается в языке… двояко: в способе образования отдельных понятий и в относительно неодинаковом богатстве языков понятиями определенного рода". Здесь опять-таки В. фон Гумбольдт исходил из разных уровней развития языков, которые проявляются не только в звуковой форме, но и в образовании понятий; вновь самыми богатыми и в этом плане признаются санскрит и древнегреческий.