Как и другие ученые того времени, К. Фосслер продолжал рассматривать языкознание как историческую науку. В то же время он причислял себя к идеализму в языкознании, противопоставленному преобладавшему позитивизму. Согласно его разграничению, позитивисты "определяют в качестве предварительной и ближайшей цели исследования точное описание наличных фактов, знание "материала", тогда как идеалисты "озабочены установлением причинной связи"." Разумеется, К. Фосслер признавал необходимость описания фактов, но считал, что ученый не может ограничиваться им. Крупные проблемы, которые ставили В. фон Гумбольдт и его современники, уже не интересовавшие ученых конца XIX в., не должны быть, по мнению основателя эстетического идеализма, исключены из языкознания. Однако и сам К. Фосслер уже отошел от многих проблем, отходивших к этому времени на дальнюю периферию языкознания: происхождения языка, стадий, языка и мышления и т. д. Среди общих проблем, ставившихся В. фон Гумбольдтом, его прежде всего интересовали проблемы причин языкового развития и творческого характера языка.
Противопоставление ergon - energeia К. Фосслер рассматривает с тех же позиций, что В. фон Гумбольдт, критикуя иной подход в позитивистской науке: "Язык изучают не в процессе его становления, а в его состоянии. Его рассматривают как нечто данное и завершенное, т. е. позитивистски. Над ним производят анатомическую операцию. Живая речь разлагается на предложения, члены предложения, слова, слоги и звуки". К. Фосслер не отрицал допустимость в известных пределах такого разложения, но при условии, что оно - лишь удобный рабочий прием, но не принципиальный подход лингвистики к своему объекту: "Подразделение грамматиков на звуки, слова, основы, суффиксы и т. д. мы должны признать не наиболее естественным, а наиболее удобным и поучительным". Такой подход он сопоставляет с анатомическим исследованием человека, которое дает полезную информацию, но не может познать душу и назначение человека.
По мнению К. Фосслера, нельзя считать, что звуки конструируют слоги, слоги - слова, и т. д., пока не получится речь; это "ложная причинная связь". "В действительности имеет место причинность обратного порядка: дух, живущий в речи, конструирует предложение, члены предложения, слова и звуки - все вместе". Такое понимание требует и иного по сравнению с традиционным порядка лингвистического исследования: "Необходимо… исходя из стилистики, через синтаксис, нисходить к морфологии и фонетике". Далее К. Фосслер пишет: "Все явления, относящиеся к дисциплинам низшего разряда - фонетике, морфологии, словообразованию и синтаксису, - будучи зафиксированы и описаны, должны находить свое конечное, единственное и истинное истолкование в высшей дисциплине - стилистике. Так называемая грамматика должна полностью раствориться в эстетическом рассмотрении языка".
К. Фосслер употребляет такие словосочетания, как "дух языка", "духовное своеобразие того или иного народа". Однако его концепция во многом отлична от гумбольдтовской. Если для В. фон Гумбольдта народ первичен по отношению к индивидууму, если для X. Штейнталя еще сохраняется единый "дух народа" как коллективная психология, то К. Фосслер последовательно исходил из первичности индивидуальности, сближаясь в этом отношении с современной ему позитивистской лингвистикой. Причина языкового развития, с его точки зрения, "человеческий дух с его неистощимой индивидуальной интуицией". Только у отдельного индивидуума происходят языковые изменения, которые затем могут быть приняты другими индивидуумами и стать стандартными. Поэтому в лингвистическом исследовании сначала должна идти стилистика, изучающая индивидуальное творчество, а затем синтаксис, рассматривающий ту часть творчества, которая стала правилом. Само синтаксическое правило становится правилом лишь в случае, если оно "соответствует духовным потребностям и тенденциям большинства говорящих индивидуумов". Только в'таком смысле можно говорить о "духе народа", который складывается из множества индивидуальных духов и в какой-то мере имеет статистический характер: К. Фосслер прямо связывает частотность того или иного явления с упомянутым выше соответствием духовным потребностям большинства носителей.
Стилистика в указанном выше смысле, согласно К. Фосслеру, первична: "По своей сущности любое языковое выражение является индивидуальным духовным творчеством. Для выражения внутренней интуиции всегда существует только одна-единственная форма. Сколько индивидуумов, столько стилей". Поэтому язык или диалект вообще - лишь условная абстракция, а "языковой общности диалектов и т. п. в действительности вообще не существует". "Если люди в состоянии посредством языка общаться друг с другом, то происходит это не в результате общности языковых установлений, или языкового материала, или строя языка, а благодаря общности языковой одаренности… Язык не может быть в буквальном смысле слова изучен, он может быть, как говорил Вильгельм фон Гумбрльдт, только "разбужен". Воспроизводить чью-то речь - дело попугаев". Из этих слов буквально следует, что вообще лингвист может изучать только собственную речь, а потом по аналогии переносить результаты такого изучения на речь других; это однако противоречит другим высказываниям К. Фосслера о необходимости исследования индивидуальных стилей.
Изучение всех индивидуальных стилей - нереальная задача, поэтому среди них выделяются наиболее социально значимые, оказавшие наибольшее влияние на языковое развитие. Закономерно школа эстетического идеализма обращалась к языкам писателей, рассматривая проблемы, находящиеся на грани лингвистики и литературоведения, обычно не привлекавшие большого внимания лингвистов иных направлений. Это было одной из причин определенной популярности данной школы в первые десятилетия XX в.
На первый план К. Фосслер и его школа выдвигали творческий, эстетический характер языка. Развитие языка, отбор индивидуальных новшеств в значительной степени они связывали с эстетическими критериями. Творчество, которое всегда индивидуально, они отграничивали от языкового развития, имеющего коллективный характер и зависящего от "общей духовной предрасположенности" носителей того или иного языка. Поэтому в конечном итоге К. Фосслер несколько уточняет свой последовательно индивидуалистический подход и выделяет "два различных момента, в соответствии с которыми следует наблюдать язык, и, следовательно, определять его: 1. Момент абсолютного прогресса, или свободного индивидуального творчества. 2. Момент относительного прогресса, или так называемого закономерного развития и взаимообусловленного коллективного творчества". Изучение первого момента - чисто эстетическое и не предполагает исторического рассмотрения, изучение второго момента является эстетико-историческим. При этом он подчеркивает, что в его понимании эстетическое и историческое не противопоставляются друг другу, они соотносятся примерно так же, как описательная и историческая грамматики в позитивистской науке.
Школа К. Фосслера довольно долго сохраняла популярность и воспринималась рядом лингвистов как альтернатива традиционному сравнительно-историческому языкознанию. Она не перестала быть влиятельной даже после появления структурализма. Многим ее идеям, в частности, следовали авторы вышедшей в 1929 г. в Ленинграде книги "Марксизм и философия языка", о которой будет говориться ниже, В. Н. Волошинов и М. М. Бахтин. В целом однако с 30-40-х гг. XX в. идеи эстетического идеализма, во многом исходившего из априорных, недоказуемых постулатов, потеряли популярность, хотя сама школа просуществовала до середины века. Тем не менее гумбольдтовская традиция не исчезла из науки. Особенно сильна она была в Германии, где с 20-30-х гг. на смену эстетическому идеализму пришло новое направление - неогумбольдтианство (Й. Трир, Л. Вайсгербер). Однако по-настоящему активное возрождения ряда гумбольдтовских идей началось с 60-х гг. с возникновением генеративной лингвистики.
Литература
Булаховский Л. А. Александр Афанасьевич Потебня. Киев, 1952.
Звегинцев В. А. Предисловие к разделу "Психологизм в языкознании" // Звегинцев В. А. История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях, ч. 1. М., 1964.
Бахтин под маской. Маска третья // Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. М., 1993, с. 55–57,102–104.
Младограмматизм
С 70-х гг. XIX в. развитие мирового, прежде всего европейского языкознания вступает в новый этап. К этому времени период глобальных философских систем и стремлений к широким обобщениям окончательно ушел в прошлое. И в естественных, и в общественных науках преобладающей доктриной стал позитивизм. Учение позитивизма впервые было сформулировано французским ученым О. Контом в 20 - 30-е гг. XIX в., но его господство в европейской науке стало явным во второй половине века и в основном продолжалось до Первой мировой войны.
Позитивизм отказывался от рассмотрения "вечных вопросов" философии и науки, не подкрепленных фактическим материалом. Задача ученого сводилась к наблюдению, регистрации и первичному обобщению фактов, все остальное признавалось "метафизикой" и изгонялось из науки. Во многих науках наступила пора отказа от обобщений, но в то же время интенсивно накапливались факты, ставились эксперименты, развивалась исследовательская методика.
Это произошло и в языкознании. В позитивизме не было места ненаблюдаемым явлениям и не подтвержденным фактами концепциям. Широкие обобщения, свойственные В. фон Гумбольдту и его современникам и еще сохранявшиеся у А. Шлейхера и X. Штейнталя, не находили отзвука у следующего поколения ученых. Окончательно ушли в прошлое идеи "духа народа", отзвуки которых еще заметны у А. Шлейхера. Характерно и вытеснение из науки проблем происхождения языка и стадиальности как "метафизических". В это время Французская академия отказывается вообще принимать к рассмотрению работы, касающиеся происхождения языка и универсальных всемирных языков. Стадиальное развитие от "аморфных" языков к флективным плохо подтверждалось фактами, но вместо него вообще ничего не было предложено. После X. Штейнталя типология, ассоциировавшаяся со стадиальностью, на полвека перестает развиваться, возродит ее лишь Э. Сепир в 20-е гг. XX в. Всякая классификация языков, кроме генетической, считалась в эпоху позитивизма "ненаучной".
При отходе от обобщений новое поколение языковедов сохранило от прошлого представление о своей науке как исторической, по-прежнему сравнительно-исторический метод оставался преобладающим. Сравнение фактов родственных языков и реконструкция праформ продолжали считаться главной задачей лингвиста, хотя восстановление индоевропейского праязыка уже не было для нового поколения столь самодовлеющей задачей, как это было для А. Шлейхера, и никто уже не пытался сочинять на нем тексты. Ученые ограничивались задачей рассмотрения отдельных исторических фактов. В то же время возросла точность и четкость реконструкций, сравнительно-исторический метод, сформированный его основателями лишь в общих чертах, был доведен до логической завершенности.
Ученые конца XIX в. обычно не замыкались в рамках лингвистики, комплексность исследований скорее возросла. Именно тогда сложилось сотрудничество историков языка с историками и археологами. На науку о языке продолжала влиять психология, которая в это время интенсивно развивалась. Во второй половине XIX в. сложилась экспериментальная фонетика - дисциплина, находящаяся на стыке лингвистики, акустики и физиологии и в то время почти не связанная с основным направлением исторических исследований в языкознании. Но и экспериментальная фонетика хорошо укладывалась в рамки позитивизма: фонетисты ограничивались регистрацией фактов, а для их теоретического осмысления, которое будет сделано в фонологии, еще не пришло время.
Ведущим лингвистическим направлением тех лет, наиболее полно отразившим преобладавшие идеи своего времени, стала школа немецких ученых, получившая название младограмматиков; это название первоначально было придумано и пущено в ход их противниками, но затем закрепилось и его приняли сами представители школы. Ведущими младограмматиками были Август Лескин (1840–1916), Герман Ост-хоф (1847–1909), Карл Бругман (1849–1919), Герман Пауль (1846–1921), Бертольд Дельбрюк (1842–1922). Все они выдвинулись в 70-е гг.
XIX в., первоначальным центром младограмматизма был Лейпцигский университет, затем ученые этого направления разъехались по разным немецким университетам, создавая там собственные школы. Поначалу младограмматикам приходилось бороться с компаративистами более старой школы, но постепенно их идеи стали преобладающими в германской, а затем и в мировой науке о языке (весь XIX в. и начало XX в. языкознание во многом считалось "немецкой наукой"). Младограмматизм господствовал с 70-80-х гг. до 1910-х гг. включительно, хотя, как будет показано ниже, не все ученые разделяли его концепцию. Таким ученым часто просто бывало трудно работать, как это было с Ф. де Соссюром.
Впервые теоретические взгляды младограмматиков были четко сформулированы в книге Г. Остхофа и К. Бругмана "Морфологические исследования в области индоевропейских языков", вышедшей в Лейпциге в 1878 г., и особенно в предисловии к ней, получившем название "Манифеста младограмматизма"; предисловие в русском переводе включено в хрестоматию В. А. Звегинцева. К моменту его издания младограмматики были хоти и молодыми, но уже известными компаративистами, получившими ряд значительных конкретных результатов.
"Манифест" целиком полемичен по отношению как к прямым последователям Ф. Боппа, так и к уже покойному тогда А. Шлейхеру. У последнего его авторы не принимали как стадиальные идеи и не подкрепленный фактами тезис об "упадке" всех языков на поздних этапах развития, так и излишний уклон в "доисторию" и в реконструкцию индоевропейского праязыка. Они писали: "Реконструкция индоевропейского языка-основы была до сих пор главной целью и средоточием усилий всего сравнительного языкознания. Следствием этого явился тот факт, что во всех исследованиях внимание было постоянно направлено в сторону праязыка. Внутри отдельных языков, развитие которых известно нам по письменным памятникам… интересовались почти исключительно древнейшими, наиболее близкими к праязыку периодами… Более поздние периоды развития языков рассматривались с известным пренебрежением, как эпохи упадка, разрушения, старения, а их данные по возможности не принимались во внимание… Сравнительное языкознание получало общие представления о жизни языков, их развитии и преобразовании главным образом с помощью индоевропейских праформ. Но… разве достоверность, научная вероятность тех индоевропейских праформ, являющихся, конечно, чисто гипотетическими образованиями, зависит прежде всего не от того, согласуются ли они вообще с правильным представлением о дальнейшем развитии форм языка и были ли соблюдены при их реконструкции верные методические принципы?.. Мы должны намечать общую картину характера развития языковых форм не на материале гипотетических праязыковых образований и не на материале древнейших дошедших до нас индийских, иранских, греческих и т. д. форм, предыстория которых всегда выясняется только с помощью гипотез и реконструкций. Согласно принципу, по которому следует исходить из известного и от него уже переходить к неизвестному, эту задачу надо разрешать на материале таких фактов развития языков, история которых может быть прослежена с помощью памятников на большом отрезке времени и исходный пункт которых нам непосредственно известен".
Г. Остхоф и К. Бругман призывали не ограничиваться только анализом письменных памятников. Они писали о необходимости учета материала современных языков, особенно диалектов и говоров: "Во всех живых народных говорах свойственные диалекту звуковые формы проводятся через весь языковой материал и соблюдаются членами языкового коллектива в речи куда более последовательно, чем это можно ожидать от изучения древних, доступных только через посредство письменности языков; эта последовательность часто распространяется на тончайшие оттенки звуков".
Из всего сказанного авторы "Манифеста" делали вывод о том, что необходимо покинуть "душную, полную туманных гипотез атмосферу мастерской, где куются индоевропейские праформы", и выйти "на свежий воздух осязаемой действительности и современности". Резкая критика предшественников однако означала не разрыв с традицией, а уточнение и развитие ее. Сосредоточение на праязыке, видимо, необходимое на определенном этапе, они призывали заменить более равномерным распределением внимания между различными этапами языковой истории. В рамках младограмматизма и в конце XIX - начале XX вв., и позже выходили фундаментальные описания истории тех или иных языков, прослеживаемой на основе памятников разных эпох. Что же касается изучения живых языков и диалектов, то это вовсе не означало у младограмматиков интереса ни к ним самим по себе, ни к их общим структурным закономерностям. Их изучение лишь дополняло анализ письменных памятников, позволяя обнаружить те или иные реликты древних явлений, найти слова и формы, по каким-либо причинам не зафиксированные в памятниках, и довести компендиумы по истории языков до современности. Кстати, к изучению живых диалектов для этих целей прибегал и А. Шлейхер. "Мастерская, где куются индоевропейские праформы", продолжала работать, был лишь расширен применяемый материал. И в области индоевропейских реконструкций именно мдадограмматики в основном завершили начатую А. Шлейхером работу.