Литература
Сергиевский М. В. Антуан Мейе и его "Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков" // Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 1938.
Кузнецов П. С. Комментарии // Вандриес Ж. Язык. М., 1937.
Развитие концепции Ф. де Соссюра
В. Брёндаль., А. Гардинер., К. Бюлер
После Первой мировой войны европейская и американская лингвистика развивается прежде всего в рамках структурализма и под знаком обсуждения проблем, затронутых в "Курсе общей лингвистики" Ф. де Соссюра. В разных странах складывается несколько школ, в той или иной мере развивавших новую лингвистическую парадигму. Помимо этого работали ученые, не создавшие школы, но также выступавшие как продолжатели того направления, которое впервые проявилось в книге Ф. де Соссюра. Именно о них и пойдет речь в этой главе.
Наше рассмотрение уместно начать, несколько нарушив хронологические рамки, со статьи датского ученого Вигго Брёндаля (1887–1942) "Структуральная лингвистика", появившейся в 1939 г. Ее автор, специалист по общему и романскому языкознанию, опубликовал несколько книг, в частности, изданную посмертно монографию по общей теории предлогов, но более всего он известен как автор рассматриваемой здесь статьи, по-русски изданной в составе хрестоматии В. А. Звегинцева. К 1939 г. структурализм уже занял прочные позиции в мировой науке о языке и стали достаточно ясны его основные черты, противостоящие языкознанию предшествующей эпохи, в первую очередь младограмматическому. Статья В. Брёндаля интересна четким и ясным суммированием основных черт, разграничивающих два направления в науке о языке, а также попыткой связать изменения в методологии лингвистики с изменениями в общенаучных представлениях и подходах, наметившихся в то же время..
Если несколько по-иному сгруппировать положения статьи В. Брёндаля, то можно выделить по крайней мере пять основных параметров, по которым он противопоставляет два указанных направления.
Во-первых, наука XIX в. "прежде всего исторична. Она изучает преимущественно происхождение и жизнь слов и языков, и ее внимание сосредоточено главным образом на этимологии и генеалогии". В лингвистике же XX в. "понятия синхронии языка… и структуры обнаружили свою необычайную важность". При этом В. Брёндаль обращает внимание на определенную противоречивость соссюровского понятия синхронии, которое может пониматься двояко. Он склонен считать, что "время… проявляется и внутри синхронии, где нужно различать статический и динамический момент". Однако возможно и другое понимание синхронии, для которого В. Брёндаль предлагает иные термины: "Может возникнуть и другой вопрос: нельзя ли предложить наряду с синхронией и диахронией панхронию или ахронию, т. е. факторы общечеловеческие, стойко действующие на протяжении истории и дающие о себе знать в строе любого языка".
Во-вторых, наука XIX в. (фактически, о чем В. Брёндаль не упоминает, лишь второй его половины) была "чисто позитивистской. Она интересуется почти исключительно явлениями, доступными непосредственному наблюдению, и, в частности, звуками речи… Всюду исходят из конкретного и чаще всего этим ограничиваются". Господствовал интерес "к мельчайшим фактам, к точному и скрупулезному наблюдению". В XX в. появилась "новая точка зрения, известная уже под названием структурализма, - название, которое подчеркивает понятие целостности". "Она удачно избегает трудностей, свойственных узкому позитивизму", центральное место в ней занимает понятие структуры. В. Брёндаль указывает, что не только в лингвистике, но "почти везде приходят к убеждению, что реальное должно обладать в своем целом тесной связью, особенной структурой"; приводятся примеры из физики, биологии, психологии.
В-третьих, наука XIX в. стала "наукой законополагающей". Центральное место в ней занимает понятие закона. "Этим законам приписывается абсолютный характер: с одной стороны, полагают, что они не имеют исключений… а с другой - в них видят истинные законы лингвистической природы, непосредственное отображение действительности". В лингвистике XX в. стараются не приписывать такую значимость отдельным изолированным законам: "Изолированный закон имеет только относительную и предварительную ценность. Закон, даже общий, не что иное как средство для понимания, для объяснения изучаемого предмета; законы, которые нужно рассматривать только как наши формулировки, часто несовершенные, всегда вторичны по отношению к необходимым связям, к внутренней когерентности объективной действительности". Иными словами, речь идет не столько о законах, сколько о моделях, которые как-то отражают действительность, но не столь непосредственно, как это предполагали в отношении законов А. Шлейхер и младограмматики.
В-четвертых, позитивистская лингвистика считала, что "единственно ценным методом является метод индукции, т. е. переход от частного к общему, и что за этими голыми фактами и непосредственными явлениями ничего не скрывается". Однако представление о том, что индуктивные обобщения основаны целиком на наблюдаемых фактах, иллюзорно: "Опыт и экспериментирование покоятся на гипотезах, на начатках анализа, абстракции и обобщения; следовательно, индукция есть не что иное, как замаскированная Дедукция". Лингвистика XX в. это открыто признала и основывается на дедукции.
В-пятых, во многом под влиянием общенаучной парадигмы своего времени лингвистика XIX в. считала, что "всякий язык постоянно изменяется, эволюционирует", а изменения в языке рассматривались как непрерывные. Но "нужно, наконец, признать очевидную прерывность всякого существенного изменения". Лингвистика XX в. учитывает "прерывистые изменения" и "резкие скачки из одного состояния в другое". Такие изменения в представлениях В. Брёндаль также связывает с общенаучным контекстом, указывая на понятие кванта в современной физике, понятие мутации в современной генетике.
Сопоставляя две научные парадигмы в языкознании, датский ученый отдает безусловное преимущество новой, позволяющей более правильно и адекватно понимать природу языка.
Другим ученым, рассматривавшим новую, структуралистскую проблематику, был английский языковед Алан Гардинер (1879–1963). По основной специальности египтолог, он также является автором двух общетеоретических книг "Теория речи и языка" и "Теория имен собственных". В первой из них, а также в статьях он рассматривал одну из важнейших проблем, поставленных Ф. де Соссюром, связанную с разграничением языка и речи.
А. Гардинер уточняет и делает более последовательной точку зрения Ф. де Соссюра. Он не склонен был рассматривать язык как систему чистых отношений. Также не считал он основополагающим для разграничения языка и речи противопоставление коллективного и индивидуального, поскольку язык может быть тем и другим: "Существует английский язык Шекспира, Оксфорда, Америки и английский без всяких уточнений". Ближе А. Гардинеру также содержащееся у Ф. де Соссюра понимание языка как объективной реальности, хранящейся в мозгу людей. А. Гардинер считает языком "собрание лингвистических привычек"; это "основной капитал лингвистического материала, которым владеет каждый, когда осуществляет деятельность "речи"."
В то же время противопоставленная языку речь "в своем конкретном смысле означает то, что филологи называют "текстом"". "Речь… есть кратковременная, исторически неповторимая деятельность, использующая слова". Язык, согласно А. Гардинеру, содержится в речи и может быть вычленен из нее; однако после такого вычленения остается некоторый остаток, который является чисто речевым.
Эта концепция поясняется на примере предложения. А. Гардинер считал предложения сами по себе относящимися к речи. К языку же относятся, во-первых, слова, из которых строятся предложения, во-вторых, "общие схемы, лингвистические модели". Впрочем, А. Гардинер признает и принадлежность языку таких комбинаций слов, "которые язык так тесно сплотил вместе, что невозможны никакие варианты их", - то есть фразеологизмов. Но, как уже говорилось выше, в связи с психологическими основами лингвистических традиций, как раз слова, устойчивые сочетания слов и модели предложений и хранятся в мозгу человека, тогда как конкретные предложения каждый раз создаются заново. Тем самым концепция А. Гардинера глубинно психологична даже в большей степени, чем об этом прямо пишет автор.
Идеи А. Гардинера оказали определенное влияние на ряд лингвистов, в том числе на К. Бюлера, В. Брёндаля, а также на советского языковеда А. И, Смирницкого, см. его брошюру "Объективность существования языка", М., 1954. В целом однако вопрос о том, насколько реально существование языка в соссюровском смысле, оказался с 30-х гг. на периферии интересов структурализма: для многих ученых важнее было выявить внутренние свойства языковой системы и выработать собственно лингвистические методы в отвлечении от какого-либо психологизма.
Еще одним видным ученым, стоявшим вне основных школ структурализма, был немецкий психолог и лингвист Карл Бюлер (1879–1963). Помимо Германии, где он начинал свою деятельность, К. Бюлер с 1921 г. работал в Вене; именно там он написал труд, о котором дальше будут идти речь. После фашистской оккупации Австрии К. Бюлер эмигрировал в США, где жил до конца жизни; там он не создал ничего значительного. По основной специальности К. Бюлер был психологом, и соответствующим вопросам посвящено большинство его публикаций. Но в 30-е гг. логика научного исследования привела его к трудам в области языкознания; с 1932 по 1938 г. он публикует ряд содержательных лингвистических работ, из которых самой крупной и известной является книга "Теория языка", изданная в 1934 г. В 1993 г. книга впервые появилась в русском переводе (ранее по-русски издавались и некоторые из психологических трудов ученого).
В книге К. Бюлер пытался рассмотреть очень широкий круг вопросов. Трудно однако говорить о какой-либо последовательной лингвистической теории, им созданной, скорее это совокупность размышлений ученого по многим проблемам, часто в виде спора с предшественниками; такие размышления не всегда складываются в целостную картину. Наряду с общими принципами науки о языке, которым посвящена первая глава книги, он рассматривает и ряд более конкретных проблем, в частности, вопросы указательных слов и дейксиса, артиклей, метафоры и т. д.
Что касается принципов науки о языке, то также нельзя говорить о построении теории, охватывающей всю общелингвистическую проблематику. К. Бюлер высказал лишь некоторые, но важные компоненты такой теории, представляющие несомненный интерес. Отвлекаясь от конкретных особенностей языков, ученый стремился "выявить исследовательские установки языковеда-практика, способствующие его успешной работе, и точно - насколько это возможно - фиксировать их в теоретических терминах". Испытав несомненное влияние Ф. де Соссюра, К. Бюлер стремился уточнить и сделать более последовательными его идеи.
В основу своих построений К. Бюлер положил аксиоматический метод. В его время значительное влияние имела теория аксиоматического построения математики, разработанная Д. Гильбертом; по ее образцу предпринимались попытки аналогичной разработки основ и других наук. Такая теория предполагает, что выделяется ограниченное количество исходных аксиом, а все остальное может затем выводиться из них по определенным правилам. Сам по себе аксиоматический метод существовал в математике издавна, но попытки построения на его основе всех оснований математики и тем более его применение к другим наукам составили специфику первой половины XX в. Вслед за Д. Гильбертом К. Бюлер считал, что такая "закладка фундамента", продвигающаяся вглубь по мере развития соответствующих исследований, возможна и необходима во всех науках, в том числе, разумеется, и в науке о языке.
К. Бюлер ограничился формулировкой аксиом, которых, по его мнению, четыре, не пытаясь как-то выводить из них те или иные положения языкознания. Из его четырех аксиом две: вторая и четвертая, - в основном повторяют положения, существовавшие до К. Бюлера. Вторая аксиома вслед за Ф. де Соссюром говорит о знаковой природе языка. Четвертая аксиома в соответствии с общепринятыми со времен становления европейской традиции представлениями выделяет две основные единицы языка, не совпадающие по свойствам: слово и предложение, - и соответственно два типа языковых структур. В формулировке двух других аксиом автор книги, оставаясь в круге затронутых Ф. де Соссюром проблем, весьма оригинален.
Первая аксиома предлагает "модель языка как органона" (органон - философский термин со значением "собрание правил или принципов научного исследования"). Сам термин и формулировка аксиомы, как указывает сам К. Бюлер, восходят к Платону, говорившему, что "язык есть organum, служащий для того, чтобы один человек мог сообщить другому нечто о вещи". К. Бюлер понимает язык как нечто находящееся в центре условного пространства, а с трех сторон от него находятся: 1) предметы и ситуации; 2) отправитель; 3) получатель. В связи с этим имеется три смысловых отношения. Это соответственно репрезентация, экспрессия и апелляция. Сложный языковой знак обладает тремя семантическими функциями: "Это символ в силу своей соотнесенности с предметами и положением дел; это симптом (примета, индекс) в силу своей зависимости от отправителя, внутреннее состояние которого он выражает, и сигнал в силу своего обращения к слушателю, чьим внешним поведением или внутренним состоянием он управляет". К. Бюлер подчеркивает, что репрезентация, экспрессия и апелляция - семантические понятия.
Разные знаки в разной степени нацелены на разные функции: в научных текстах - преимущественно на репрезентацию, в командах - преимущественно на апелляцию и т. д. Тем не менее обычно в каждом знаке можно выделить, хотя и не в равной степени, все три функции.
Данное разграничение функций и типов знаков стало, пожалуй, наиболее известным пунктом концепции К. Бюлера; ранее лингвисты в основном обращали внимание лишь на ту функцию, которую он назвал репрезентацией, и говорили в первую очередь о связях между языком и внешним миром. Выделение двух других функций в качестве равноправных повлияло на изучение так называемых модальных элементов языка (так или иначе связанных с функцией экспрессии, по К. Бюлеру), форм обращения к собеседнику и т. д.
Наконец, третья аксиома связана с кругом вопросов, касающихся выделения языка и речи. Концепцию Ф. де Соссюра, противопоставлявшего язык и речь, К. Бюлер считал недостаточной, предлагая выделять не два понятия, а четыре: речевое действие, языковое произведение, речевой акт и языковую структуру (в хрестоматии В. А. Звегинцева термин "языковое произведение" неточно переведен как "языковые средства", мы исходим из переводов, принятых в издании 1993 г.). Четыре понятия противопоставлены по двум признакам: речевое действие и речевой акт соотнесены с субъектом, языковое произведение и языковая структура отвлечены от него (межличностны); другой параметр связан со степенью формализации: речевое действие и языковое произведение находятся на низшей ступени формализации, речевой акт и языковая структура - на высшей.
Не все в объяснении этих понятий в книге достаточно ясно. Можно однако сказать, что языковая структура в наибольшей степени соответствует языку в соссюровском смысле. С другой стороны, конкретные, связанные с определенными условиями произнесения явления, то есть то, что прежде всего имеют в виду, говоря о речи, относятся к речевым действиям. Однако те же речевые действия, взятые в отвлечении от условий произнесения и личности говорящего, относятся к языковым произведениям. Например, конкретное предложение, произнесенное тем-то, там-то и тогда-то - речевое действие; это же предложение, например, используемое в различных условиях разными людьми (как языковой пример, изречение и т. д.) - языковое произведение; его же структурная схема - языковая структура. Наименее ясно, что такое речевой акт (понятие, тесно связанное с философской концепцией Э. Гуссерля, старшего современника К. Бюлера). По-видимому, имеется в виду уточнение значения той или иной языковой единицы в результате его соотнесения с действительностью (ср. ниже об актуализации у Ш. Балли); обобщенное значение знака, не зависящее от контекста, относится к языковой структуре, конкретное, актуализованное, контекстное его значение - к речевому акту.
Книга К. Бюлера, находившаяся на пересечении проблематики нескольких наук: лингвистики, семиотики, психологии, философии, - оказала влияние как на философов и методологов, так и на некоторых лингвистов. Ее концепция отражена в "Основах фонологии" Н. Трубецкого, а Р. Якобсон в 1970 г. писал, что "книга Карла Бюлера… все еще остается, быть может, самым ценным вкладом психологии в лингвистику". Однако в целом ее проблематика долгое время привлекала мало внимания в структурной лингвистике. Играла роль сложность терминологии книги, ее излишне философская манера изложения. Но недостаточная популярность книги была связана и с другим. В 30-е гг. и некоторое время позже продолжал идти процесс сосредоточения лингвистов на "языке, рассматриваемом в самом себе и для себя", а такому ограничению был чужд К. Бюлер, которого волновали широкие проблемы, выходящие за пределы чистой лингвистики. Сейчас книга оказывается в чем-то актуальнее, чем во время ее написания.