Речь идет о том, что в ХХ веке в этом всеобъемлющем свадебном понятийном аппарате (уже безотносительно к творчеству Есенина) содержатся такие общепринятые бытовые обозначения, как "соломенный вдовец", "христова невеста", "холостой патрон", "венец сруба", "сватать в начальники" и многие другие. Например, Георгий Чулков в статье "Покрывало Изиды" (из статейной подборки 1905–1911 гг.) рассуждал: "И не повторяем ли мы здесь вечного мифа о земле, в который верили… и христиане, верующие в землю, как невесту Христову ?" [409] Есенин хорошо знал подобную иносказательно-свадебную библейскую символику и использовал в своих сочинениях. Так, в "Автобиографии" (1924) поэт вспоминал: "Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о Женихе, светлом госте из града неведомого " (VII (1), 14).
Поразительно, но сразу же после смерти Есенина в России возникли "кружки " есенинских вдов "". [410] А на рубеже XX–XXI веков среди любителей творчества поэта из народного общества "Радуница" стало употребляться применительно к почитательнице его таланта понятие " есенинская невеста ".
Сестра поэта Екатерина Есенина в своих воспоминаниях уподобляет невесте храмовую постройку с. Константиново: "Направо – церковь, белая, и стройная, как невеста…" [411] В. С. Чернявский вспоминал о поэтической атмосфере Петрограда 1915 г., употребляя тот же термин "невеста" в приеме символического олицетворения: "Седовласый Сологуб, явясь публике в личине добродушия, славословил "Невесту – Россию"". [412]
Известны (Есенин, вероятно, также был в курсе них) библейские иносказания со свадебной символикой. Например, в книге "Исход" от имени Сепфоры изложено: "Тогда сказала она: жених крови – по обрезанию" (4: 26).
По свидетельству современников, Есенин в обыденных житейских ситуациях употреблял переосмысленную свадебную лексику, естественно, не задумываясь об этимологии слов. Однако свадебная лексика была сознательно вовлечена поэтом в обширный исторический контекст, овеянный известными культурными традициями и ритуальными реалиями совсем других обрядов. Георгий Леонидзе вспоминал о ярком впечатлении, произведенном на него необычным предложением Есенина – предложением, подчинившим свадебный термин кодексу дворянской чести (своеобразно понятой и переделанной в усладу литературной братии):
...
Он был один, печален, но при виде меня вскочил и крикнул мне возбужденно: "Гогла, я вызываю тебя на дуэль! Называй секундантов!" – "В чем дело, почему?" – "Завтра в шесть часов утра, на Коджорском шоссе! <…> Не волнуйся, будем стреляться холостыми, а на другой день газеты напечатают, что дрались Есенин и Леонидзе, понимаешь? Неужели это тебя не соблазняет?" Я засмеялся, и вскоре мы переменили тему разговора. Он совершенно забыл о "дуэли". Позднее он, оказывается, с таким же предложением обратился к Сандро Шаншиашвили… [413]
Подобную свадебную терминологию в переносном смысле использовала Н. Д. Вольпин, вспоминая об августе 1923 г.: "Мартышка уже пристраивает к нему в невесты свою подругу: Августу Миклашевскую. <…> Знаю, что он <Есенин> Мариенгофа поддразнивает, а пуще "сваху"". [414] И далее: "Разговор легко перекинулся на "невесту". Не одна Сусанна Мар, все вокруг понимают, что актрису Камерного театра "сосватала" Сергею жена Мариенгофа, хотя сама Никритина в дальнейшем всячески это отрицала: не потому ли, что дело так и не завершилось браком или устойчивой связью?" [415]
Ситуация с курантами в комнате Н. Д. Вольпин обыгрывалась с помощью свадебной терминологии: Есенин просил попридержать и не продавать хозяйкины часы, но они "уже просватаны" и поэтесса "же их и просватала" [416] (по ее терминологии). В аналогичных же терминах описывает Н. Д. Вольпин ситуацию с разысканием А. И. Сахаровой няни к сыну Есенина: "…она сосватала мне няню к ребенку…". [417]
Да и применительно к Есенину его современники допускали использование свадебной терминологии в переносном смысле. Например, В. М. Левин употребил многозначное слово "венец" (одно из значений которого – свадебное) в сложной и многоаспектной коннотации – лексической и фразеологической, причем сохранив и свадебный подтекст: "Теперь он был еще с Изадорой Дункан, личностью тоже трагической, но это было в Нью-Йорке, и венцы славы витали вокруг них, а тут же рядом – ненависть и злоба". [418] Именно в таком иносказательном смысловом ключе с использованием традиционной свадебной (в расширительном понимании) семантики рассуждал и А. Б. Мариенгоф о поступке Есенина: "Он написал это стихотворение <"До свиданья, друг мой, до свиданья…"> неторопливо, своим обычным округлым почерком, заставляя жить отдельно, словно по-холостяцки , каждую букву". [419]
Н. А. Клюев в стихотворении "В степи чумацкая зола…" (1920) рассматривал творчество свое и Есенина в братском и дружески-соревновательном аспекте и в метафорическом плане осмысливал процесс создания лирических сочинений: "Словесный брат, внемли, внемли // Стихам – берестяным оленям… <…> Не счесть певучих жемчугов // На нашем детище – странице". [420] Синонимом к лексеме "братья" (в понимании его значения как "литературного братства") Н. А. Клюев выставил слово "супруги": " Супруги мы… В живых веках // Заколосится наше семя, // И вспомнит нас младое племя // На песнотворческих пирах". [421] Вообще иносказательная свадебная терминология (нарочито подчеркнутая написанием с заглавной буквы) характерна для Н. А. Клюева в его рассуждениях о судьбе Есенина, обращенных к поэту. Так, в январе 1922 г. Н. А. Клюев писал Есенину: "Камень драгоценный душа твоя, выкуп за красоту и правду родимого народа, змеиный калым за Невесту-песню ". [422]
Поначалу Есенин аналогично отзывался Льву Клейнборту о близости своего поэтического миропонимания с клюевским, напоминая ему свое высказанное ранее чаяние встретить надежного друга и наставника: "Значит, послал-таки Господь "хорошего человека"? <…> – "Да, да, послал… На Покрова будем свадьбу справлять …"". [423] Затем мнение Есенина насчет духовного родства с Клюевым кардинально изменилось, и было уже нечего ответить Л. М. Клейнборту: "Ну, как с Клюевым? Справляли свадьбу на Покрова? – спросил я". [424] Упоминание Покрова как времени проведения свадьбы в устном высказывании Есенина повторяет его печатную фиксацию этого христиански-народного праздника в "Яре", где этот день также представлен свадебным, что опиралось на родную крестьянскую традицию в Константинове.
И. Н. Розанов подметил иносказательное применение свадебных терминов, адресованных поэту одним из литераторов: "Я вас разведу, – сказал критик встретившимся. – Мариенгофа обвенчаю с Шершеневичем, а вам, Есенин, дам новую жену – Кусикова". [425]
Но и безотносительно к Есенину его современники использовали свадебную лексику как иносказание или яркую метафору, что свидетельствует не только о широкой употребительности свадебной терминологии в ту пору, но и говорит об обычности и органичности приема "свадебной иносказательности" в литературно-критических жанрах. Есенин мог прочитать в книге "Судьба России…" (1918) любимого им философа Н. Бердяева, некоторые монографии которого хранились в личной библиотеке поэта: "Россия невестится, ждет жениха , который должен прийти из какой-то выси, но приходит не суженый , а немец-чиновник и владеет ею. В жизни духа владеют ею: то Маркс, то Кант, то Штейнер, то иной какой-нибудь иностранный муж ". [426]
В. Г. Шершеневич констатировал сходство своего поэтического метода и творческого подхода А. Б. Мариенгофа в эпоху имажинизма и высказал удивление по поводу литературной судьбы с помощью переносной "свадебной терминологии": "И странно: мы ни разу не выпустили сборника нас двоих. // Мы оставались любовниками в поэзии и не повенчались и не расписались ". [427]
И уже употребление слова "свадьба" в переносном значении как обобщающего понятия разгульного праздника, связанного с именем Есенина, подметил писатель А. П. Чапыгин в суждении обычной крестьянки: "Служанка, родственница хозяина, простая деревенская женщина, говорила мне: "Когда у С. А. деньги, то кажинный день свадьба !"". [428]
Более сложный и опосредованный подход к использованию свадебной лексики в иносказательном смысле и, наоборот, к применению несвадебной терминологии в обрядовом контексте можно представить при помощи высказывания В. Г. Шершеневича: "Это был первый случай в жизни соломенного поэта , когда его перехитрили, и перехитрила его не очень умная, но очень опытная женщина". [429] На примере этого словесного образца трактовка смысла выражения "соломенный поэт" оказывается многозначной: включающей и цвет волос Есенина, и оттенок утраты закрепленного свадьбой статуса (сравните: "соломенный вдовец", тем более, что здесь речь идет о распавшемся браке с А. Дункан), и качество потери литературной судьбы (см.: "соломенный" – значит легко ломающийся, непрочный).
Еще один интересный поворот в свадебной тематике наблюдается в создании нового обрядового лексикона взамен прежнего и в соответствии с революционными преобразованиями в области традиционной ритуальности.
Вовлеченным в "лексическое строительство" новаторской свадебной терминологии оказался А. Б. Мариенгоф, который о своем брачном расписывании с А. Б. Никритиной 13 июня 1923 г. в советском ЗАГСе иронически заметил в "Моем веке, моих друзьях и подругах" (1960): "Прощайте! – сказали мы этим остаткам эпохи военного коммунизма и, задыхаясь от смеха, покинули большевистский храм любви ". [430]
Словесные "свадебные метки"
Соответственно и в сочинениях Есенина оказывается нередким художественный прием, когда автор употребляет лексику "свадебного понятийного гнезда" не в традиционном, изначальном, прямом смысле, а в переносном значении. Однако делает он это не в виде привычных и общеизвестных лексических клише, а помещает слова типичного свадебного ряда в оригинальный, только поэту свойственный контекст. Иногда Есенин не уверен в необходимости и особой художественной прелести подобного высвечивания свадебной терминологии на фоне чуждого ей контекста, поэтому он не включает некоторые подобные находки в основной текст произведения. Он лишь изучает метафорические возможности "свадебного слова"; он только пробует "на вкус" многогранность заложенных в народном термине смысловых оттенков; он экспериментирует с необычными "поворотами" традиционных значений, и у него хватает смелости уловить неточность сотворенного образа и отказаться от него в пользу более понятного и привычного.
Как у всякого талантливого художника слова, у Есенина в запасе неисчислимое богатство виртуозных речений, тонких словесных нюансов и изящного перетекания смысла в пределах одной строфы, фразы или абзаца. Поэтому Есенин позволяет себе оставить в рамках всего лишь наброска отдельные интересные в отношении нетипичного применения "свадебные метки". Так, в авторизованном списке "Небесного барабанщика" (1918), находящемся ныне в РГАЛИ, между 56 и 57 строками читается: "И туркмена и голландца // Повенчал наш ураган" (II, 225). Здесь слово "повенчал" употреблено в смысле "объединил, сплотил", но поскольку это не отвечало исторической действительности и могло относиться лишь к дальнейшим планам "всемирной пролетарской революции" с лозунгом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", то Есенин, забежав вперед, должен был найти более точное выражение.
Другой пример использования в переносно-окказиональном смысле той же свадебной лексемы в черновом автографе поэмы "Сельский часослов" (РГАЛИ): "Радость цветет // Неизреченным чудом // Венчается распятие" (IV, 303). Причем Есенин опять-таки отказался от этого пробного включения в сложный библейский контекст слова "венчается", у которого именно здесь явственно просматривается происхождение от "пучка понятий" венчик – венок – венец , указывающих на цветы вообще (и особенно цветы на голове, маковке, верхушке) и на терновый венец распятого Христа, в частности.
Об обрядовом венчике-букете, бытовавшем в с. Константиново и в соседней деревне Волхона, рассказывает местная жительница:
...
Это рвали в перелесках, называется. Ну, возьмёшь там берёзки, ландыши вот эти, потом это, ну – анютины глазки уже голубые пошли – подснежники эти вот. Это вот ходили в церковь и чтобы – Троицкий венчик мы его называли. Троицкий венчик вот сделаешь дома у себя: вот берёзки немножко, вот цветочки немножко – вот ландыши, потом эти ну анютины глазки – такие голубенькие цветочки. Пойдёшь в церковь – их поп освящает, святой водой кропит. И принесёшь венчик-то и к Боженьке поставишь, к Божьей Матери поставишь – у кого какие иконы. [431]
Старшая сестра поэта Е. А. Есенина рассказывала о приготовлении Троицкого букетика в барском саду: "На Троицын день мать разбудила меня к обедне. Нарядившись и собрав букет цветов, я пошла в церковь. <…> За время обедни я вместе с моими сверстницами лазила в барский сад за цветами". [432]
Возможно, свадебная лексика, употребляемая не по прямому назначению, в некоторых случаях взята Есениным из других жанров фольклора. Например, с поговоркой "Конец – делу венец" или ее вариантом "Конец венчает дело" (и подобными малыми текстами) соотносится есенинская фраза из письма к Г. А. Панфилову во 2-й половине февраля – начале марта 1913 г.: "…очень рад, что его духовный перелом увенчался смиренным Раскаянием" (VI, 33).
Спектр свадебной тематики в частушках
Среди подборки частушек, прибасок и страданий с. Константиново, собранных и опубликованных Есениным, встречаются тексты со свадебной тематикой и, соответственно, терминологией – вот некоторые фрагменты из них: "Скажи, милка, сколько лет, // Повенчают али нет?" (VII (1), 320); "А моей милашки нет, // Видно, замуж выдали" (VII (1), 323); "Я не сам милашку сватал – // Отец с матерью ходил" (VII (1), 323); "– Голубенок! // Возьми замуж" (VII (1), 328); "Что не женишься, // Сережа" (VII (1), 332); "Я – невеста, // Ты – мой жених" (VII (1), 332); "Ай, мать, ай, мать, // Накой меня женишь?" (VII (1), 335) и др. Значительная доля "свадебных частушек" свидетельствует о весомости обрядово-брачной тематики в этом необрядовом жанре.
В отношении константиновского страдания "Твои глаза. // Мои тожа. // Что не женишься, // Сережа" (VII (1), 332) можно предположить, что адресатом произведения был сам Есенин, очевидно, попросивший исполнить ему коротенькие песенки для публикации; либо этот текст ему напевали девушки на праздничных гуляниях и вечеринках, как любому неженатому парню.
Вскоре после гибели поэта были собраны его сестрами и опубликованы "Частушки родины Есенина – села Константинова" (1927), среди текстов которых встречается немало свадебных – с соответствующей народной терминологией: "А я ему обреку: // Не жениться дураку"; "Милый вздумает жениться, // Не посватает меня"; "Милый женится – не верится, // Венчается – не жаль" [433] и др.
Свадебное путешествие
Сюжетная линия воплощения свадьбы как путешествия за невестой, ее поисков и брачных испытаний в волшебной сказке просматривается в суждениях Н. Д. Вольпин о женитьбе поэта на А. Дункан: "Есенин, думается, сам себе представлялся Иванушкой-дурачком, покоряющим заморскую царицу". [434] И далее: "Мне чудится: не так он устремился в Персию, как бежит от Изадоры, от пьяного угара Иван-дурак бросает свою заморскую царицу!". [435] В этом же сравнении улавливается скрытый и понятный лишь из контекста мотив свадебных испытаний былинного героя, приплывшего из-за моря свататься к русской героине (сюжет про Соловья Будимировича).
Сам Есенин в письме к А. Б. Мариенгофу и Г. Р. Колобову от 19 ноября 1921 г. рассуждает о несостоявшейся поездке в Персию, сравнивая ее со свадебным путешествием: "Что там Персия? Какая Персия? Это придумывают только молодожены такое сантиментальное путешествие. Это Вам не кондукторы из Батума, а Вагоновожатые Мира!!!" (VI, 128).
Уже познав таинство брака и все горести неудавшейся семейной жизни и расставания супругов, Есенин иронизирует над будничным устроением браков, что является темой четверостишия 1921–1922 гг., приведенного А. Б. Мариенгофом в "Романе без вранья" и, вероятно, вызванного намерением друга поэта жениться:
Уж коль в суку ты влюблен,
В загс да и в кроваточку.
Мой за то тебе поклон
Будет низкий – в пяточку (IV, 496).
Свадебная терминология в новой сфере употребления
Современники Есенина, рассказывавшие интересные случаи с поэтом, вспоминали и свадебную лексику, направленную в его устах на осмеяние какого-либо несуразного поступка своих собратьев по перу. Свадебная терминология, не утратив своего обрядового происхождения и характера, приобретала новую сферу употребления и обрастала дополнительными смысловыми оттенками, использовалась в ироническом ключе. Так, Всеволод Рождественский привел хлесткую оценку Есениным творчества эгофутуриста, включив его сочинения в неуместный свадебный контекст: "И тут же хватался за лежавший рядом сборник Игоря Северянина. "А это еще хлестче! Парикмахер на свадьбе !"". [436]
В родном Есенину Константинове бытовали фольклорные произведения разных жанров, в которых широко использовался прием употребления свадебной терминологии в переносном смысле ради создания определенных смысловых эффектов. А. Д. Панфилов привел местную трагическую пословицу "Горе женился, нужда замуж пошла", [437] а также рязанский вариант не-обрядовой песни "Посеяли лен за рекою…" с ироническим приравниванием побоев к женитьбе и печи к невесте в строках:
Там нашего батюшку женили -
Вчетверо дубиной колотили! <…>
Али тебе печь не невеста? [438]
Употребление свадебных терминов в не свойственном им смысле ради получения нового и неожиданного семантического поворота является сравнительно новым художественным явлением, однако основывается на присущих вообще фольклору закономерностях. Такое применение свадебной терминологии базируется на мировоззренческом принципе иносказательного соположения или даже отождествления событий, действий и персонажей разных иерархических рядов, затрагивающих глубинные основы и древние пласты народных верований.
Свадебная терминология в прямом смысле
Не менее важно осмыслить и пласт свадебной терминологии, употребляемой в прямом смысле: ведь он тоже многочислен и в некоторых случаях метафоричен. Одну из таких свадебно-брачных метонимий (как типичную для 1920-х годов) приводит А. Б. Мариенгоф в рассуждении: "А у любви, когда она не ощущается мимолетной, – целая шеренга врагов. И тем длинней эта шеренга, чем больше друзей у мужчины, находящегося под угрозой тех неизбежных уз, которые вначале революции еще назывались "узами Гименея"". [439] Н. Д. Вольпин употребила сходный фразеологический оборот – "брачные узы" [440] в воспоминаниях "Свидание с другом" (1984).