С умножением собственности связано и неравное её распределение. Переходя от одного лица к другому и передаваясь от поколения поколению, собственность накапливается в одних руках в большем количестве, в других – в меньшем; а так как материальные и экономические условия и положение людей бесконечно разнообразны, то столь же разнообразен и размер приобретаемого ими имущества. У одного недостаёт на скудное пропитание, а в руках другого накапливаются несметные богатства. Такое разнообразие положений составляет, как сказано, общий закон природы, которая распределяет свои блага в неравном количестве между людьми, населяющими земной шар: одни живут под полюсами, другие – под тропиками; одни в странах, едва доставляющих скудную пищу, другие – в краях, изобилующих всеми благами; одни родятся среди племён, стоящих на самой низменной ступени развития и не способны над ней подняться, другие обладают всеми высшими дарами духа. К этому разнообразию положений и способностей присоединяется то, которое проистекает от различного пользования свободой. Мы видели, что свобода, по существу своему, ведёт к неравенству. В области собственности это проявляется в полной мере, и этого неравенства нельзя уничтожить, не уничтожив самого его корня, то есть человеческой свободы, следовательно, не посягнув на то, что составляет источник всякого права. Уравнять материально можно только рабов, а не свободных людей. Относительно же последних всё, что может сделать закон и что можно от него требовать, это признать за всеми равную свободу приобретать и пользоваться приобретённым. В этом состоит равенство перед законом, на которое указано было выше и которое существенно отличается от немыслимого материального равенства. При таких условиях люди, находящиеся в неравных материальных положениях, могут помогать друг другу; в этом, как увидим, состоит обязанность, преимущественно нравственная, а частью и юридическая. Но источником помощи является всё-таки собственность, принадлежащая отдельным лицам и обращаемая ими на пользу других. Помощь даётся свободными лицами, из приобретённых ими законным образом средств. В основании лежит всё-таки право собственности, с проистекающим из него неравным распределением имуществ. Оно составляет непоколебимый фундамент, на котором строятся все дальнейшие общественные отношения.
Отчуждение собственности может быть и временное. Если я волен передать другому вещь всецело, то в этом заключается и право передать её во временное употребление. Отсюда различие между правом собственности и правом пользования. Продолжительность срока и границы пользования зависят от воли сторон и определяются договором. По миновании срока вещь возвращается собственнику. От воли сторон зависит и определение условий: вещь может быть предоставлена другому безвозмездно или за известную плату. Первое есть оказанное другому одолжение, то есть благотворительность в обширном смысле, второе есть обычная сделка гражданского оборота. Если человек нуждается в вещи, которая составляет собственность другого, то он может получить её в свое пользование за определённую плату. На этом основаны юридические отношения найма и займа. Сущность их заключается в том, что собственник, отчуждая пользование вещью, получает ценность этого пользования в виде наёмной платы или процента с капитала. Отсюда ясно, что эта плата принадлежит ему, и никому другому. Когда социалисты утверждают, что собственник капитала имеет право только на возмещение траты имущества, а не на процент за пользование, то подобное мнение идёт наперекор самым очевидным требованиям права. Этим утверждается, что пользование чужими вещами всегда должно быть даровое, то есть благотворительное, а это чистая нелепость. При таком условии сама работа, употреблённая на создание капитала, остаётся невознаграждённой, ибо капитал служит для дарового употребления посторонних лиц. Через это всякие сделки сделались бы невозможными и исчезли бы всякие побуждения к накоплению капитала. Закон, который постановил бы, что процент с капитала должен принадлежать тому, кто его употребляет, то есть что пользование всегда должно быть даровое, был бы повинен в самом вопиющем нарушении справедливости, воздающей каждому то, что ему принадлежит.
Пользование может быть и постоянное; тогда оно переходит в право на чужую вещь (jus in re aliena). Такого рода права возникают вследствие потребностей человеческого сожительства. Они могут быть отрицательные, например, право требовать, чтобы не воздвигалось строение, отнимающее у меня свет, и положительные, например, проход через чужое владение к своему. На этом основаны разнообразные сервитуты, источник которых лежит в практических потребностях жизни, то есть в опытных данных. Теория раскрывает только их возможность. Из практических отношений возникают и более широкие права на чужую вещь. Они могут простираться до того, что за собственником остаётся одно голое право, которое выражается в определённой повинности; пользование же из рода в род, всецело присваивается другому лицу. Последнее право получило даже название полезной собственности (dominium utile), в отличие от прямой собственности (dominium directum), остающейся за юридическим собственником. Фактическое и юридическое отношение тут распадаются.
Такого рода права возникают, главным образом, в отношении к поземельной собственности, которая имеет более прочный характер, нежели движимая. Она служит материальной основой человеческих союзов: родового, гражданского и государственного. Первоначально человек находится под влиянием естественных определений; он не сознаёт ещё своей свободы, а является только членом семьи или рода как целого. Отсюда господство родового начала в первобытные времена. Оно распространяется и на имущество; земля принадлежит роду. Но с развитием сознания выдвигается личное начало, а с тем вместе и потребность частной собственности. Родовая собственность разлагается личной. Этот процесс наполняет собой гражданскую историю человечества.
У различных народов он может принимать различный характер. Движение задерживается и видоизменяется развитием государственных начал. В первоначальной форме государственной жизни, в теократии, земля признаётся собственностью Бога и государя. С другой стороны, с переходом теократического государства в светское, родовое начало получает государственный характер. Роды являются членами политического союза, и родовое имущество подвергается ограничениям, препятствующим свободному переходу его из рук в руки. В обоих случаях, однако, развитие личного начала неудержимо влечёт за собой водворение личной собственности в полноте её прав. Пример первого представляет Китай, пример второго мы видим в классических республиках. Несмотря на суровые законы Спарты, и там личная собственность, с сопровождающим её неравенством состояний, разложила освящённый веками государственный строй. Повсюду, вследствие неравенства, возникла борьба классов, которая и привела древние республики к падению. Личное начало, а с ним вместе и личная собственность восторжествовали в историческом процессе. Это и выразилось в римском гражданском праве, которое явилось результатом всей древней истории.
Но это владычество не было прочно. Крайнее развитие личного начала в средние века повело к новым осложнениям. Если в древности частное право подчинялось государственному, то в средние века, наоборот, частное право поглотило в себе государственное. Вследствие этого с поземельной собственностью опять связывались политические права, которые налагали на нее разнообразные ограничения. Весь феодальный мир строился на иерархии поземельной собственности. Князь считался верховным собственником земли; из его рук получали её непосредственные вассалы короны, как ленное владение, сопряжённое с политическими обязанностями. Они, в свою очередь, передавали её в таковое же владение своим ленникам, пока, наконец, она не попадала в руки тех, которые сами её обрабатывали и пользовались ею за определённые повинности уже не политического, а экономического свойства. Отсюда и развилось различие между прямой собственностью, сопряжённой с политическими обязанностями, и полезной собственностью, имевшей экономическое значение.
Такое отношение противоречило, однако, и существу государственного права, которое должно возвышаться над частным, и существу частного права, которое не является носителем государственных начал, а имеет свою, неотъемлемо принадлежащую ему область юридических отношений. И тут исторический процесс состоял в постепенном освобождении собственности от опутывавших её стеснений. В результате оказалась опять свободная собственность, такая же, какая была установлена римским правом. Это и есть идеал гражданского порядка. Идеалом, как мы видели, называется полное осуществление идеи, а идея собственности есть полновластие лица над вещественным миром. То, что заключается в идее, является результатом исторического развития.
Глава IV Договор
Собственность, как мы видели, есть явление свободы в отношении к физическому миру; договор есть явление свободы в отношении к другим лицам.
Взаимные отношения свободных лиц, не связанных никаким специальным обязательством, могут определяться только соглашением воль. В этом и состоит существо договора. Так он всегда и понимался в правоведении: "Договор, – говорят римские юристы, – есть соглашение двух или многих лиц насчёт тождественного решения" (Est autem pactio duorum pluriumve in idem placitum consensus). Иного способа привести свободные воли к совокупному или обоюдному действию, кроме добровольного соглашения, нет и не может быть. Это совершенно ясно.
Но действие не ограничивается настоящей минутой. Цели человека идут на будущее, а потому и потребное для их достижения совокупное или обоюдное действие носит тот же характер. Через это договор становится обязательством; он связывает волю на будущее время. Тут возникает вопрос: в силу чего может свободная воля связать себя так, что она не может уже изменять своего решения? Иными словами: на чём основана обязательная сила договоров?
Ответ очень прост: на принадлежащем лицу праве располагать своими действиями не только в настоящем, но и в будущем, а потому и обязывать себя к тому или другому действию в отношении к другому. Как же скоро человек связал свою волю с волей другого, так он не вправе уже располагать ею по своему усмотрению. Он может изменить её только с чужого согласия. Воля, имеющая юридическое значение, не есть начало, изменяющееся с минуты на минуту, по случайной прихоти, а нечто постоянное, подчиняющееся общему закону. Только разумная воля может служить источником прочных отношений между людьми. Это не нравственное требование верности данному слову, а чисто юридическое условие, вытекающее из самой сущности права.
Отсюда ясно, что обязательная сила договоров определяется их формой, а не их содержанием; соглашением, а не интересом, как утверждает Иеринг. Договоры могут служить разнообразным интересам людей; но юридическое значение эти интересы получают единственно вследствие того, что они составляют предмет соглашения. Каков бы ни был интерес лица в действиях другого, оно не может ничего требовать, пока соглашение не состоялось; а с другой стороны, когда соглашение состоялось, оно имеет одинаковую обязательную силу для сторон, каков бы ни был сопряжённый с ним интерес. Заёмное письмо в один рубль и в сто тысяч одинаково обязательны. Интересы сторон в исполнении договоров могут быть весьма неравны и даже совершенно противоположны: один может иметь несравненно больший интерес в неисполнении договора, нежели другой в исполнении, и всё-таки договор должен быть исполнен, ибо, как выражаются юристы, он составляет закон для обеих сторон. Общий закон вовсе даже не касается специальных интересов, составляющих предмет соглашения. Он установляет только способы и формы соглашения, взвешивание же интересов он предоставляет свободной воле лиц. Поэтому договор всегда толкуется сообразно с этой волей.
Из этого ясно, что с юридической точки зрения для обязательной силы договоров требуются две вещи: 1) чтобы воля была свободна; 2) чтобы она была законна. Это вытекает из самого понятия о праве, которое есть свобода, определяемая законом.
Свободному выражению воли в договоре противоречат такие действия другого лица, которые насилуют волю или извращают её ложными представлениями. Поэтому насилие и обман разрушают обязательную силу договоров. Это признаётся всеми законодательствами в мире. Она разрушается и такого рода заблуждением, при котором в соглашении одно лицо разумеет одно, а другое – другое. Тут есть только мнимое совпадение воль, а потому нет настоящего договора.
Но если вынужденный насилием договор не имеет обязательной силы, то это отнюдь не относится к тому влиянию, которое оказывают на волю материальные условия жизни. Признаваемая правом свобода человека есть независимость от чужого произвола, а не от материальной нужды. Если человек продал вещь или свою работу, потому что ему нужно было уплатить долг или прокормить свое семейство, то это не есть повод к разрушению обязательства. Напротив, именно потому, что он имеет нужду, человек вступает в обязательства к другим, и это даёт ему средства себя поддержать. Между тем социалисты, не обинуясь, называют эту свободу мнимой. Они утверждают, что работник под гнётом нужды принуждён согласиться на невыгодные для него условия капиталиста и становится его рабом. Ответом на это могут служить, как уже замечено выше, сбережения рабочих и учиняемые ими стачки. Эти явления яснее дня доказывают, что потребность тут взаимная, и это подтверждается ежедневным опытом во всех странах мира, где господствуют свободные отношения между людьми. Если рабочие нуждаются в предпринимателе, то и предприниматель нуждается в рабочих точно так же, как хозяин дома нуждается в квартирантах, а квартиранты нуждаются в квартире. Эта взаимная нужда именно и составляет основание соглашения. При этом одни могут находиться в лучших условиях, а другие в худших; это может иметь влияние на решение, но до юридического закона это не касается. Решение всегда признаётся свободным, если оно принимается самим лицом, по собственной его воле, при ясном сознании всех обстоятельств, а не вследствие внешнего насилия или обмана. Для обязательной силы договоров вовсе не требуется, чтобы люди находились в равных материальных условиях; нужно только, чтобы при каких бы то ни было жизненных условиях они сами могли взвесить свои обстоятельства и принять то или другое решение. Никто не заставляет человека, находящегося в нужде, принять на себя то или другое обязательство, вступить в соглашение с одним, а не с другим лицом. Нет сомнения, что он не всегда может получить те условия, которые ему желательны; но это судьба всякого соглашения, в котором участвуют разные воли, имеющие каждая свои цели и свои интересы. Соглашение состоит именно в том, что противоположные стремления сводятся к тождественному результату на основании собственного решения, а не чужого. Это и есть та свобода, которая составляет основание права. Иной нет и быть не может. Если бы закон вздумал определять условия сделок, то этим самым уничтожилась бы свобода договоров, а с тем вместе уничтожились бы свободные отношения людей, ибо единственная, совместная со свободой, форма этих отношений есть договор. Вне этого существует только принудительное подчинение чужой воле, то есть рабство. К нему и приводит социализм.
Эта свобода, как и всякая другая, имеет, однако, свои границы. Они полагаются самым существом права. Соглашения, нарушающие права третьих лиц или противоречащие общим законам, недействительны. Границы полагаются и нравственными требованиями. Если вообще нравственные отношения не подлежат принуждению, то касающиеся этих отношений соглашения не могут иметь юридической силы. Тем менее можно придать принудительную силу соглашениям, которые противоречат нравственным требованиям (contra bonos mores). С точки зрения договорного права закон в эти отношения не вступается, но он отказывает подобным сделкам в юридической защите. Проститутка может по своему изволению отдавать себя разным лицам, но она не может заключать на этот счет юридически обязательные договоры. По той же причине признаются недействительными долги, основанные на азартной игре. Они считаются долгом чести, а не права.
На этом основаны и законы против чрезмерного роста. Средневековая церковь считала всякое взимание процентов безнравственным, через это заём становился делом дружбы или благотворительности. Настоятельные потребности промышленности и более правильный взгляд на существо юридических отношений заставили новые законодательства отступить от этих узких понятий. Но чрезмерное вымогательство всё-таки справедливо считается делом безнравственным, а потому закон правильно отказывает подобным сделкам в юридической силе. Конечно, воспрещение закона легко обойти предварительным вычетом процентов из капитальной суммы. Но такого рода частные сделки, не облечённые в юридическую форму, остаются вне пределов закона. Последний вступается только там, где есть юридическое обязательство.
Как общее правило, содержание договоров в установленных законом границах, предоставляется воле сторон. Поэтому закон не может определять цены произведений, работы или пользования, вопреки мнению социалистов, которые утверждают, что всякая сделка тогда только имеет обязательную силу, когда она справедлива, а справедливость состоит в том, чтобы отдавалось равное за равное. Эту тему развивал в особенности Прудон. Что справедливость составляет идеальное начало, определяющее отношение мены, с этим можно вполне согласиться; но чем определяется в каждом данном случае равенство подлежащих обмену вещей или услуг? Ни чем иным, как свободным соглашением. Сколько я готов дать за известную вещь или за известную услугу, это зависит от моих потребностей и моих средств, а в этом судья только я один и никто другой. Если вещь или услуга стоит дороже, нежели то, что я желаю за неё дать, я постараюсь без неё обойтись или удовлетворить свою потребность иным путем. Продавец не вправе навязывать мне свою вещь или услугу, а потому не вправе навязывать мне и свою цену.