Литература
Маяковский В. Сочинения в 2 томах. М., 1987–1988.
Карабчиевский Ю. Воскресение Маяковского. М., 1990.
Катанян В. Маяковский: хроника жизни и деятельности. М., 1985.
Михайлов А. Точка пули в конце. М., 1993.
Тренин В. В мастерской стиха Маяковского. М., 1991.
С.А. Есенин
(1895–1925)
Наиболее глубокое и точное определение личности и творчества Сергея Александровича Есенина дал М. Горький: "Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для выражения неисчерпаемой "печали полей", любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком".
Начало творческого пути Есенина совпало с активизацией деятельности группы крестьянских поэтов – Н. Клюева, С. Клычкова, А. Ширяевца и других. Наибольшее влияние на Есенина оказал Н. Клюев. Их сближали тесные дружеские и творческие связи, и было много общего: начальная вера в революцию как осуществление крестьянских надежд, противопоставление деревенской и городской жизни, оксюморонное сочетание язычества и христианства.
Есенин начинал свою песню в традициях А. Кольцова, И. Никитина, И. Сурикова. Он и в революцию пришел, по собственному признанию, "с крестьянским уклоном".
Удивительны у Есенина картины природы. Казалось бы, что нового можно сказать о белоствольных березах и опавших кленах, о снежных бесконечностях русских полей, о лунных вечерах после того, как этой темы касались великие мастера русской поэзии девятнадцатого века. Но для истинного таланта мир всегда нов – "страна березового ситца" предстает перед читателем в неповторимо есенинском облике:
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло.
Поэтическое зрение Есенина устроено так, что природа всегда является перед нами очеловеченной: страдающей, ликующей, смеющейся, поющей, тоскующей. Поэт полностью сливается с природой, растворяется в ней. Предельная искренность, доверительная исповедальность тона лирики Есенина особенно подкупают читателя. Основной мотив его поэзии обнаруживается сразу:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Главная особенность есенинских пейзажей в том, что в них у поэта реализуются философские, религиозные, любовные темы.
Лирике Есенина свойственны напевность, мелодичность. Многие его стихотворения стали народными песнями, многократно положены на музыку композиторами.
Жанровое своеобразие поэзии Есенина формировалось не без влияния романсовой лирики А. Блока.
Интересен опыт талантливого проникновения поэта в строй образов и мыслей восточной поэзии – "Персидские мотивы".
Менее удавались Есенину крупные жанры: поэмы – "Песнь о великом походе", "Анна Снегина" и другие, драма "Пугачев".
"Последний поэт деревни", как называл себя Есенин, пережил сложную творческую эволюцию. В первые послереволюционные годы он сблизился с имажинистами – А. Мариенгофом, Р. Ивневым, Н. Эрдманом и другими. Их эстетика в какой-то мере повлияла на него, но позднее он признавался, что "тянет все больше к Пушкину".
От "Пантократора" и до "Черного человека" прослеживается в творчестве Есенина нарастание растерянности, разочарования, пессимизма:
Друзья! Друзья!
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
Поэт отдавал себе отчет в истоках этой неудовлетворенности:
Я человек не новый! Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Трагическая раздвоенность стала причиной многих его срывов, осложнений, неудач. Есенину было всего тридцать дет, когда он погиб, так и не разобравшись в политических хитросплетениях времени, но успев оставить людям свои стихи редкой искренности и удивительной красоты.
* * *
Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.По меже на переметке
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы, кроткие монашки.Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.
1914
* * *
Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.
1917
* * *
Мариенгофу
Я последний поэт деревни,
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез.Догорит золотистым пламенем
Из телесного воска свеча,
И луны часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час.На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость.
Злак овсяный, зарею пролитый,
Соберет его черная горсть.Неживые, чужие ладони,
Этим песням при вас не жить!
Только будут колосья-кони
О хозяине старом тужить.Будет ветер сосать их ржанье,
Панихидный справляя пляс,
Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час!
1919
* * *
По-осеннему кычет сова
Над раздольем дорожной рани.
Облетает моя голова,
Куст волос золотистый вянет.Полевое, степное "ку-гу",
Здравствуй, мать голубая осина!
Скоро месяц, купаясь в снегу,
Сядет в редкие кудри сына.Скоро мне без листвы холодеть,
Звоном звезд насыпая уши.
Без меня будут юноши петь,
Не меня будут старцы слушать.Новый с поля придет поэт,
В новом лес огласится свисте.
По-осеннему сыплет ветр,
По-осеннему шепчут листья.
1920
* * *
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
1921
ПИСЬМО К МАТЕРИ
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж -
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть,Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, -
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
1924
* * *
Отговорила роща золотая
Березовым веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер вдаль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.
1924
РУСЬ СОВЕТСКАЯ
А. Сахарову
Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет.
Я вновь вернулся в край осиротелый,
В котором не был восемь лет.Кого позвать мне? С кем мне поделиться?
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница – бревенчатая птица
С крылом единственным – стоит, глаза смежив.Я никому здесь не знаком,
А те, что помнили, давно забыли.
И там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.А жизнь кипит.
Вокруг меня снуют
И старые и молодые лица.
Но некому мне шляпой поклониться,
Ни в чьих глазах не нахожу приют.И в голове моей проходят роем думы:
Что родина?
Ужели это сны?
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далекой стороны.И это я!
Я, гражданин села,
Которое лишь тем и будет знаменито,
Что здесь когда-то баба родила
Российского скандального пиита.Но голос мысли сердцу говорит:
"Опомнись! Чем же ты обижен?
Ведь это только новый свет горит
Другого поколения у хижин.Уже ты стал немного отцветать,
Другие юноши поют другие песни.
Они пожалуй будут интересней -
Уж не село, а вся земля им мать".Ах, родина! Какой я стал смешной.
На щеки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.Вот вижу я:
Воскресные сельчане
У волости как в церковь собрались.
Корявыми, немытыми речами
Они свою обсуживают "жись".Уж вечер. Жидкой позолотой
Закат обрызгал серые поля,
И ноги босые, как телки под ворота,
Уткнули по канавам тополя.Хромой красноармеец с ликом сонным,
В воспоминаниях морщиня лоб,
Рассказывает важно о Буденном,
О том, как красные отбили Перекоп."Уж мы его – и этак и раз-этак, -
Буржуя энтого… которого… в Крыму…"
И клены морщатся ушами длинных веток,
И бабы охают в немую полутьму.С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна,
Веселым криком оглашая дол.Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.Ну что ж!
Прости, родной приют.
Чем сослужил тебе – и тем уж я доволен.
Пускай меня сегодня не поют, -
Я пел тогда, когда был край мой болен.Приемлю все.
Как есть все принимаю.
Готов идти по выбитым следам.
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.Я не отдам ее в чужие руки -
Ни матери, ни другу, ни жене.
Лишь только мне она свои вверяла звуки,
И песни нежные лишь только пела мне.Цветите, юные! И здоровейте телом!
У вас иная жизнь, у вас другой напев.
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть, -
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким "Русь".
1924
ПЕРСИДСКИЕ МОТИВЫ
(1924–1925)
Избранные стихотворения
* * *
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю:
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное "люблю"?Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое "поцелуй"?И еще спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она "моя"?И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой
Да глаза, как яхонты, горят.Поцелуй названья не имеет,
Поцелуй не надпись на гробах.
Красной розой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
"Ты – моя" сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.
* * *
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне,
Шаганэ ты моя, Шаганэ.Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.Я готов рассказать тебе поле.
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи -
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на Севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне…
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
СОБАКЕ КАЧАЛОВА
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть само простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.Хозяин твой и мил и знаменит, -
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого не капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?Она придет, даю тебе поруку,
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
1925
* * *
Неуютная жидкая лунность
И тоска бесконечных равнин, -
Все, что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.По дорогам усохшие вербы
И тележная песня колес…
Ни за что не хотел я теперь бы,
Чтоб мне слушать ее привелось.Равнодушен я стал к лачугам,
И очажный огонь мне не мил,
Даже яблонь весеннюю вьюгу
Я за бедность полей разлюбил.Мне теперь по душе иное…
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям.Я не знаю, что будет со мною…
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и все же хочу стальною
Видеть бедную, нищую Русь.И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес.
1925
* * *
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь нагнувшись под метелью белой?Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.Ах, и сам я нынче что-то стал нестойкий,
Не дойду до дому с дружеской попойки.Там вон встретил вербу, там сосну приметил,
Распевал им песни под метель о лете.Сам себе казался я таким же кленом,
Только не опавшим, а вовсю зеленым.И, утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал березку.
1925. Декабрь