…Ив горенку входил отец…
"Поставить крест аль голубец
По тестю Митрию, Параша?.."
Неупиваемая чаша,
Как ласточки звенящих лет,
Я дал пред родиной обет
Тебя в созвучья перелить,
Из лосьих мыков выпрясть нить,
Чтоб из нее сплести мережи!
Авось любовь, как ветер свежий,
Загонит в сети осетра,
Арабской черни, серебра,
Узорной яри, аксамита,
Чем сказка русская расшита!
Что критик и газетный плут,
Чихнув, архаикой зовут.
Но это было! Было! Было!
Порукой – лик нездешней силы
Владимирская Божья Мать!
В ее очах Коринфа злать,
Мемфис и пурпур Финикии
Сквозят берестою России
И нежной просинью вифезды
В глухом Семеновском уезде!
Кто Светлояра не видал,
Тому и схима – чертов бал!
Но это было! Было! Было!
Порукой образ тихокрылый
Из радонежских лесов!
Его писал Андрей Рублев
Смиренной кисточкой из белки.
Века понатрудили стрелки,
Чтобы измерить светлый мир,
Черемух, пробель и сапфир -
Шести очей и крыл над чашей!
То русской женщины Параши,
Простой насельницы избы,
Душа – под песенку судьбы!
Но… многоточие – синицы,
Без журавля пусты страницы…
Увы… волшебный журавель
Издох в октябрьскую метель!
Его лодыжкою в запал
Я книжку… намарал,
В ней мошкара и жуть болота.
От птичьей желчи и помета
Слезами отмываюсь я,
И не сковать по мне гвоздя,
Чтобы повесить стыд на двери!..
В художнике, как в лицемере,
Гнездятся тысячи личин,
Но в кедре много ль сердцевин
С несметною пучиной игол? -
Таков и я!.. Мне в плач и в иго
Громокипящий пир машин,
И в буйном мире я один -
Гадатель над кудесной книгой!
Мне скажут: жизнь – стальная пасть,
Крушит во прах народы, классы…
Родной поэзии атласы
Не износил Руси дудец, -
Взгляните, полон коробец,
Вот объярь, штоф и канифасы! <…>
Я помню месяц неуклюжий
Верхом на ели бородатой
И по-козлиному рогатой,
Он кровью красил перевал.
Затворник бледный, как опал,
В оправе схимы вороненой,
Тягчайше плакал пред иконой
Под колокольный зык в сутемы.
А с неба низвергались ломы,
Серпы, рогатины, кирьги…
Какие тайные враги
Страшны лазурной благостыне?
"Узнай, лосенок, что отныне
Затворены небес заставы
И ад свирепою облавой,
Как волк на выводок олений,
Идет для ран и заколений
На Русь, на Крест необоримый.
Уж отлетели херувимы
От нив и человечьих гнезд,
И никнет колосом средь звезд,
Терновой кровью истекая,
Звезда монарха Николая, -
Златницей срежется она
Для судной жатвы и гумна! Чу!
Бесы мельницей стучат,
Песты размалывают души, -
И сестрин терем ворог-брат
Под жалкий плач дуваном рушит.
Уж радонежских лампад
Тускнеют перлы, зори глуше!
Я вижу белую Москву
Простоволосою гуленой,
Ее малиновые звоны
Родят чудовищ на яву,И чудотворные иконы
Не опаляют татарву!Безбожие свиной хребет
О звезды утренние чешет,
И в зыбуны косматый леший
Народ развенчанный ведет,
Никола наг, Егорий пеший
Стоят у китежских ворот!
Деревня в пазухе овчинной,
Вскормившая судьбу-змею,
Свивает мертвую петлю
И под зарею пестрядинной -
Как под иудиной осиной,
Клянет питомицу свою!О Русь! О солнечная мати!
Ты плачешь роем едких ос,
И речкой, парусом берез
Еще вздыхаешь на закате.
Но позабыл о Коловрате
Твой костромич и белоросс!В шатре Батыя мертвый витязь,
Дремуч и скорбен бор ресниц,
Не счесть ударов от сулиц,
От копий на рязанской свите.
Но дивен Спас! Змею копытя,
За нас, пред ханом павших ниц,
Егорий вздыбит на граните
Наследье скифских кобылиц! <…>
На рождество Богородично. 1931
КЛЕВЕТНИКАМ ИСКУССТВА
Я гневаюсь на вас и горестно браню,
Что десять лет певучему коню,
Узда алмазная, из золота копыта,
Попона же созвучьями расшита,
Вы не дали и пригоршни овса,
И не пускали в луг, где пьяная роса
Свежила б лебедю надломленные крылья!
Ни волчья пасть, ни дыба, ни копылья
Не знали пытки вероломней, -
Пегасу русскому в каменоломне
Нетопыри вплетались в гриву
И пили кровь, как суховеи ниву,
Чтоб не цвела она золототканно
Утехой бранною республике желанной!
Чтобы гумно, где Пушкин и Кольцов,
С Есениным в венке из васильков,
Бодягой поросло, унылым плауном,
В разлуке с песногривым скакуном,
И с молотьбой стиха свежее борозды
И непомернее смарагдовой звезды,
Что смотрит в озеро, как чаша, колдовское,
Рождая струнный плеск и вещих сказок рои!Но у ретивого копыта
Недаром золотом облиты,
Он выпил сон каменоломный
И ржет на Каме, под Коломной
И на балтийских берегах!..
Овсянки, явственны ль в стихах
Вам соловьиные раскаты,
И пал ли Клюев бородатый,
Как дуб, перунами сраженный,
С дуплом, где Сирин огневейный
Клад стережет – бериллы, яхонт?..
И от тверских дубленых пахот,
С антютиком лесным под мышкой,
Клычков размыкал ли излишки
Своих стихов – еловых почек,
И выплакал ли зори-очи
До мертвых костяных прорех
На грай вороний – черный смех?!
Ахматова – жасминный куст,
Обожженный асфальтом серым,
Тропу утратила ль к пещерам.
Где Данте шел и воздух густ,
И нимфа лен прядет хрустальный? -
Средь русских женщин Анной дальней
Она как облачко сквозит
Вечерней проседью ракит!
……………………………………………Я гневаюсь на вас, гнусавые вороны,
Что ни свирель ручья, ни сосен перезвоны,
Ни молодость в кудрях, как речка в купыре,
Вас не баюкают в багряном октябре,
Когда кленовый лист лохмотьями огня
Летит с лесистых скал, кимвалами звеня,
И ветер-конь в дождливом чепраке
Взлетает на утес, вздыбиться налегке,
Под молнии зурну копытом выбить пламя,
И вновь низринуться, чтобы клектать с орлами
Иль ржать над пропастью потоком пенногривым
Я отвращаюсь вас, что вы не так красивы!
Что знамя гордое, где плещется заря,
От песен застите крылом нетопыря,
Крапивой полуслов, бурьяном междометий,
Не чуя пиршества столетий,
Как бороды моей певучую грозу, -
Базальтовый обвал – художника слезу
О лилии с полей Иерихона!..
Я содрогаюсь вас, убогие вороны,
Что серы вы, в стихе не лирохвосты,
Бумажные размножили погосты
И вывели ежей, улиток, саранчу!..
За будни львом на вас рычу
И за мои нежданные седины
Отмщаю тягой лебединой! -
Все на восток, в шафран и медь,
В кораллы розы нумидийской,
Чтоб под ракитой российской
Коринфской арфой отзвенеть
И от Печенеги и до Бийска
Завьюжить песенную цветь,
Где конь пасется диковинный,
Питаясь ягодой наливной,
Травой-улыбой, приворотом,
Что по фантазии болотам
И на сердечном глыбком дне
Звенят, как пчелы по весне!
Меж трав волшебных Анатолий -
Мой песноглаз, судьба-цветок,
Ему ковер индийских строк,
Рязанский лыковый уток,
С арабским бисером – до боли!
Чу! Ржет неистовый скакун
Прибоем слав о гребни дюн
Победно-трубных, как органы,
Где юность празднуют титаны!
1932
* * *
Есть две страны: одна – Больница,
Другая – Кладбище, меж них
Печальных сосен вереница
Угрюмых пихт и верб седых!Блуждая пасмурной опушкой,
Я обронил свою клюку,
И заунывною кукушкой
Стучусь в окно к гробовщику:"Ку-ку! Откройте двери, люди!"
"Будь проклят, полуночный пес!
Куда ты в глиняном сосуде
Несешь зарю апрельских роз?!Весна погибла, в космы сосен
Вплетает вьюга седину"…
Но, слыша скрежет ткацких кросен,
Тянусь к зловещему окну.И вижу: тетушка Могила
Ткет желтый саван, и челнок
Мелькая птицей чернокрылой,
Рождает ткань, как мерность строк.В вершинах пляска ветродуев,
Под хрип волчицыной трубы
Читаю нити: "Н.А. Клюев, -
Певец олонецкой избы!"Я умер! Господи, ужели?!
Но где же койка, добрый врач?
И слышу: "В розовом апреле
Оборван твой предсмертный плач!Вот почему в кувшине розы,
И сам ты – мальчик в синем льне!..
Скрипят житейские обозы
В далекой бренной стороне.К ним нет возвратного проселка,
Там мрак, изгнание, Нарым.
Не бойся савана и волка, -
За ними с лютней серафим!""Приди, дитя мое, приди!" -
Запела лютня неземная,
И сердце птичкой из груди
Перепорхнуло в кущи рая.И первой песенкой моей,
Где брачной чашею лилея,
Была: "Люблю тебя, Рассея,
Страна грачиных озимей!"И ангел вторил: "Буди, буди!
Благословен родной овсень!
Его, как розаны в сосуде,
Блюдет Христос на Оный День!"
<1937>
Литература
Клюев Н. Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы. СПб., 1999.
Азадовский К. Н. Клюев: путь поэта. Л., 1990.
Базанов В. С родного берега. Л., 1990.
Шенталинский В. Рабы свободы. В архивах КГБ. М., 1995.
Н. Клюев. Исследования и материалы. М., 1997.
В. В. Хлебников
(1885–1922)
Велемир (Виктор Владимирович) Хлебников был интересной и многогранной личностью: филологом, историком, математиком, человеком, хорошо осведомленным в естественных науках; а также писателем, поэтом, прозаиком, драматургом, публицистом. И вел он не кабинетный – скитальческий образ жизни. Родившись в Астраханской губернии в семье орнитолога, Хлебников до конца своих дней сохранил живое ощущение природы как непременной составляющей человеческого бытия. В статье-отклике на известие о его смерти В.В. Маяковский, соратник и единомышленник по футуризму, писал: "Поэтическая слава Хлебникова неизмеримо меньше его значения.
Всего из сотни читавших – пятьдесят называли его просто графоманом, сорок читали его для удовольствия и удивлялись, почему из этого ничего не получается, и только десять (поэты-футуристы, филологи "ОПОЯЗа") знали и любили этого Колумба новых поэтических материков, ныне заселенных и возделываемых нами.
Хлебников – не поэт для потребителей. Его нельзя читать. Хлебников – поэт для производителя".
Маяковский оказался прав. За десятилетия, прошедшие после того, как эти слова были написаны, ни о какой "поэтической славе" Хлебникова в России не могло быть и речи. Что же касается отношения читателей к его поэзии, то оно, в лучшем случае, осталось таким же. Сам поэт делил человечество на "изобретателей и приобретателей".
"Слово, как таковое" – называлась одна из первых поэтических деклараций Хлебникова. Для него поэзия прежде всего была словотворчеством. Воздавая должное его удивительному и редкому таланту, современники называли его Лобачевским слова. Далеко не все, однако, признавали дар поэта, утверждая, что его т. н. "экспериментальные стихи" ("Бобэоби пелись губы"… и т. п.) написаны заумным языком и цель у них одна – эпатировать читателя.
С этим яростно спорили сторонники поэта: "Для Хлебникова слово – самостоятельная сила, организующая материал чувств и мыслей…. Он доказывал необходимость и неизбежность появления новых слов".
При этом никак нельзя забывать, что "в его иерархии ценностей, – считал один из исследователей наследия Хлебникова Р.В. Дуганов, – поэзия отнюдь не занимала безусловно первенствующее место. В отличие, скажем, от Пастернака, пришедшего к поэзии через музыку, или от Маяковского, шедшего через живопись, Хлебников шел к поэтическому слову от естествознания, филологии и математики… Читая "Доски судьбы", останавливаешься пораженный невозможностью ответить на простейший вопрос: что перед нами – поэзия или проза, философия или искусство, математика или мифология?"
"Доски судьбы" – это математический трактат о законах времени.
В поэтическом наследии Хлебникова обращают на себя внимание многочисленные поэмы. Маяковский, правда, считал, что у него нет поэм – есть только фрагменты, с чем трудно согласиться. Тем не менее структурное своеобразие этих произведений основание для подобных суждений давало. Таковы поэмы – "Каменная баба" (1919), "Поэт" (1919), "Ладомир" (1920), "Ночь в окопе" (1921), "Уструг Разина" (1922) и другие.
Рассматривая поэзию Хлебникова в целом, есть основание говорить о творческой эволюции поэта, с годами понявшего, что "закон любви сильнее холодного полета истины". В последние годы жизни у него все чаще появляются стихи социального звучания:
Вы думаете, что голод – докучливая муха
И ее можно легко отогнать,
Но знайте – на Волге засуха:
Единственный повод, чтобы не взять, а – дать!("Трубите, кричите, несите!)
Рядом с заумным языком возникает язык понятий – "Азбука Будетлянина". Авторитет Хлебникова среди поэтов был непререкаем. Характерно карнавальное избрание его "Председателем Земного шара", устроенное имажинистами С. Есениным и А. Мариенгофом.
Хлебников, безусловно, один из крупнейших и ярчайших поэтов русского модернизма первой четверти XX века. Его художественные открытия оказали большое влияние на русских поэтов серебряного века, обэриутов, поэтов "лианозовской школы" и сохраняют свое значение сегодня.
* * *
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешит надсмеяльных – смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики,
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
1909
* * *
Бобэоби пелись губы.
Вээоми пелись взоры.
Пиээо пелись брови.
Лиэээй – пелся облик.
Гзи-гзи-гзео пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило лицо.
1909
КУЗНЕЧИК
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
Пинь, пинь, пинь! – тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво! О, озари!
1909
КОНЬ ПРЖЕВАЛЬСКОГО
(Отрывок)
У колодца расколоться
Так хотела бы вода,
Чтоб в болотце с позолотцей
Отразились повода.
Мчась, как узкая змея,
Так хотела бы струя,
Так хотела бы водица
Убегать и расходиться,
Чтоб, ценой работы добыты,
Зеленее стали чоботы,
Черноглазый ея.
1912
ПЕРЕВЕРТЕНЬ
Кони, топот, инок,
Но не речь, а черен он.
Идем молод, долом меди
Чин зван мечем навзничь.
Голод чем меч долог?
Пал а норов худ и дух ворона лап.
А что? я лов? Воля отча!
Яд, яд, дядя!
Иди, иди!
Мороз в узел, лезу взором,
Солов зов, воз волос.
Колесо. Жалко поклаж. Оселок.
Сани плот и воз, зов и толп и нас.
Горд дох, ход дрог.
И лежу. Ужели?
Зол гол лог лоз.
И к вам и трем смерти мавки.
<До 1913>
* * *
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.
1913
* * *
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды – невод, рыбы – мы,
Боги – призраки у тьмы.
1916(?)
* * *
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца -
Самодержавном народе.
12 апреля 1917
ВОЛЯ ВСЕМ
Вихрем бессмертным, вихрем единым,
Все за свободой – туда.
Люди с крылом лебединым
Знамя проносят труда.
Жгучи свободы глаза,
Пламя в сравнении – холод,
Пусть на земле образа!
Новых напишет их голод…
Двинемся вместе к огненным песням,
Все за свободу – вперед!
Если погибнем – воскреснем!
Каждый потом оживет.
Двинемся в путь очарованный,
Гулким внимая шагам.
Если же боги закованы,
Волю дадим и богам…
1918