20. Неофит
Как правило, вход в агональную тусовку начинается с позиции неофита. Новичок авангардных площадок не слишком похож на традиционного ученика, внимающего гуру и шаг за шагом усваивающего мудрость учителя. Конечно, скромность и послушание подобают неофиту в любом случае, но в данной ситуации роль знатока необходимо исполнять с самого начала. Не слышавший про Делеза, Энди Уорхола и Теренса Маккенну да не войдет, а слышавший, но слишком часто отвечающий невпопад - быстро выйдет.
Вот почему нигде техника притворства не играет такой решающей роли и не сопрягается с такими интеллектуальными затратами, как при попытках проникновения в агональную тусовку. Новичок, которому первый раз удалось блеснуть на майдане, по своему красив. Он сыплет цитатами из "Капитализма и шизофрении", ссылается на лекции Жана Люка Нанси в Страсбурге, напоминает, как Лиля Брик разрывалась между Ромочкой и Володечкой, а в старости стала похожа на Лени Рифеншталь. И про Люси Иригари. И про то, как дети в блокадном Ленинграде катались с горки на мороженых фрицах. И про Сьюзен Зонтаг, остановившуюся на самом пороге ноуменальной фотографии. Все это на приличной скорости, с ходу включаясь в возникающую ассоциативную перекличку. Бьет копытом, гарцует, как жеребец, дым из ноздрей. Сбоку на него удовлетворенно поглядывает скат Драгомощенко: котировщик видит, что жеребец норовистый, и по опыту знает, что скоро начнет лягаться. Но все равно будет носить как миленький, никуда не денется.
В агональную тусовку следует врываться быстро, на ходу усваивая существующую иерархию ценностей, мгновенно обучаясь вещам, которые всегда нужно уже знать. Первое предъявляемое знание, как правило, носит характер опознаваемых сигнальных звоночков: имена, названия текстов, принадлежность к направлениям, ключевые термины философских авангардов - желательно даже иметь некоторое представление о смысле этих терминов. "Номадическая дистрибуция Делеза, Гваттари и Вирильо реставрирует младогегельянский дискурс" - так примерно следует выражаться неофиту в первый же день знакомства, иначе этот день может оказаться для него последним.
Понятно, что странник, повидавший уже многое, найдет место для иронии; объективная ирония ситуации видна, впрочем, невооруженным глазом. Но именно потому, что странник уже кое-что повидал, он быстро определит, что блеф и верхоглядство неофита агональной тусовки имеют мало общего со всезнайством гуру-чумакователя. Там - примитивная подделка, для которой достаточно нищенского интеллектуального багажа. Здесь же, по сути дела, проходит обкатку альтернативный способ образования.
Элементы блефа необходимы неофиту не меньше, чем хорошему игроку в покер, - в конечном счете они дают шанс на выигрыш. Вначале мы видим преимущественно шум и ярость, "пустые ссылки" предъявляются направо и налево с легкостью необыкновенной, а лакуны в образовании кажутся неисполнимыми. Эксперт из академической среды, не успевая следить за мельканием персоналий, топонимов и руморологических фрагментов, тем не менее довольно быстро поставит диагноз: отсутствие систематического образования. Но даже и он призадумается, прежде чем выносить вердикт о шарлатанстве, совершенно очевидный в случае раскрывателя чакр. И действительно, существует шанс, что лакуны постепенно заполнятся, якобы прочитанные книги будут, по крайней мере, пролистаны и все пойманное на лету пойдет в дело. Арматура обозначенных знаний получит реальное наполнение, вплоть до происходящего в последнюю очередь обращения к философской классике: к Аристотелю, Декарту и Канту. На моих глазах многие мастера блефа стали своего рода специалистами и обрели признанность в публичной сфере, включая академические круги. Кстати, Москва совершила куда больше прорывов в этом отношении. Для Петербурга, где дело чаще всего ограничивается внутренней признанностью майдана, московский опыт радикального успешного самозванства вызывает удивление и, отчасти, уважение.
В любом случае путь от заявленного знания к обретенному хоть и усеян парадоксами, но может быть пройден без существенных потерь. Главная опасность состоит в забывчивости и привыкании: отложенное на будущее знание постоянно озвучивается в качестве уже наличного (например, знакомство с тем же Аристотелем), в результате осознанный блеф сменяется субъективной уверенностью в том, что заявленная карта и в самом деле находится на руках. Искушение тем более велико, что предъявление якобы освоенного обходится без проблем. Следует, впрочем, заметить, что некоторая доля таких знаний, которые просто забыли познать, присутствует в багаже любого образованного человека, включая признанных профессионалов.
Парадокс неофита демонстрирует разницу между типами образования - систематическим (университет, академия) и супрематическим (салоны, кружки, тусовки), одновременно выясняется, что по итоговым результатам разница не столь уж и существенна. Тусовку вообще можно определить как образовательное учреждение, дающее супрематическое образование. То есть такое, которое начинается с верхов - или, лучше даже сказать, со всех точек сразу. Новичок приступает к делу с ученым видом знатока, а затем в необозримой виртуальной пустыне взращивает оазисы прочитанного, услышанного и проанализированного.
По ряду параметров супрематическое образование оказывается более эффективным. Оно, например, позволяет избежать ошибки ложной основательности, свойственной многим аутсайдерам академической среды, а также экзальтированным стражам духовности. Речь идет о характерной ловушке, напоминающей одну из фатальных стратегий Бодрийара. Вот ориентированный на систематическую аскезу прилежный ученик желает изучить древнеиндийскую философию. Он открывает первый том "Махабхараты", почтительно пролистывает его и мечтательно вздыхает, предвкушая, как все это чарующее знание он будет знать. Восторженный ученик, разумеется, начинает чтение с первой страницы предисловия, и перед ним сразу же раскрывается бездна предварительной эрудиции, которой неплохо было бы обзавестись: история Индии, теория ритуала и, конечно же, санскрит. Книга откладывается вплоть до приобретения учебника санскрита. И так далее, прогрессию откладывания можно продолжать долго, и стремление к ложной основательности рано или поздно заводит в тупик. Застрявшие в предисловиях, унесенные ветром неосуществимой гиперфундаментальности пополняют ряды аутсайдеров, глубоко несчастных в своей нереализованное™. Они смотрят на "Библиотеку всемирной литературы", открывают время от времени первый том, и далее в точности по Мандельштаму: "Я список кораблей прочел до середины…"
Неофиты агональных тусовок избегают тупика ложной основательности. Сканируя предисловие, они находят ключевые слова и заветные имена, после чего осуществляют фрагментарное чтение с избранных точек, руководствуясь сиюминутной важностью и не слишком беспокоясь о провисании цепочки ввиду отсутствующих звеньев. Пучок параллельных прямых авось да соединится когда-нибудь в бесконечности, и тактика открытой бесконечности нередко оказывается плодотворной. А "диплом" о супрематическом образовании (статус признанного члена тусовки) зачастую дает больше возможностей, чем университетский диплом.
Знакомство с практикой успешной инициации неофитов проливает новый свет и на процедуру "предпохищения", уже знакомую нам по нравам академической среды. На авангардных площадках игры с подменами и перестановками вкладов приобретают особый размах, что вызывается требованиями скорости и компактности предъявления. Мозаичное чтение и привычка домысливать с полуслова, приобретаемая еще во времена неофитства, приводят порой к фантастическим интерпретациям вкладов мыслителей, которые во внутреннем списке числятся "уже изученными". Складывается свод представлений о философии Беркли, Канта, Лакана, Левинаса и др., обладающий определенной внутренней связанностью, но весьма далекий от первоисточника. На первый взгляд соответствующая подмена вклада может напоминать опыт незадачливого студента, пытавшегося реконструировать философию Хайдеггера по двум случайным фрагментам, но поскольку неофит это всегда "быстрый разумом Невтон", к тому же одолевший несколько параграфов и имевший время хорошенько домыслить остальное, результат произвольного вменения зачастую представляет немалый интерес.
Преобразованные в интересах атональности вклады являются разновидностью охмурянтов и, в принципе, могут составит целую коллекцию, подобную коллекции фиксов. Высказывания виртуального Гегеля, Канта и Августина довольно поучительны, но особенно активны такие субъекты, как "Фрейд" и "Деррида". Будучи терпеливыми носильщиками культурного багажа агональных тусовок, они вынуждены перманентно производить новые неожиданные смыслы: "Фрейд" посмертно, а "Деррида" параллельно своему прообразу.
Нечто подобное, согласно Хэролду Блуму, происходит и в большой литературе (можно добавить, что и в признанной философии, и в других сферах агонального авторствования): главным источником новаций является "кривочтение" ("misreading"), или, в терминах Деррида, "новое прочтение". Как уже отмечалось, речь идет об извлечении из хорошо известных текстов не замеченных ранее смыслов, а фактически о внесении собственных идей в текст классика, выполняющий в данном случае роль упаковки. Именно в этом ключе Жак Деррида прочитывает Руссо и Фрейда, Делез - Льюиса Кэрролла, а сам Блум - философию Хабада. Среди зачинателей традиции следует упомянуть Александра Кожева, чьи лекции по гегелевской философии возродили популярность Гегеля во Франции и принесли славу методу свободных интерпретаций.
Ясно, что немногие неофиты могут хотя бы отдаленно сравниться в искусстве нового прочтения с признанными мастерами. К тому же они больше мотивированы скоростью и принципом экономии усилий, чем прямой задачей синтеза охмурянтов. Но общая тенденция налицо, и есть основания полагать, что почившие классики вряд ли переворачиваются в гробу из-за свободной интерпретации своих взглядов. Скорее они благодарны живущим за свое посмертное бытие, полное приключений. Раз уж неподвижность в гипсе и бронзе преодолеть нельзя, лучшим воздаянием будет, возможно, подвижность в прочтении.
21. Полезные советы
Для этнографа от философии притягательность агональных тусовок состоит в том, что там можно наблюдать за философией в зоне ее ближайшего востребования. Кроме того, в отличие от широко раскинувшихся территорий здравого смысла, где все философствуют в принципе на одном языке, сохраняющемся в течение нескольких поколений, языки тусовок многообразны и подвержены быстрому обновлению. Однако рецептура производства текстов имеет общие черты, и некоторые производственные навыки при желании можно освоить. Вот образец, претендующий на требуемый уровень крутизны:
"Текстура сущего, будучи даже достаточно однородной, неизбежно содержит в себе складку или ее возможность. Не это, однако, составляет проблему. Складка не определяет ни горизонта персональности, ни резерва гарантированного будущего - последний задается, скорее, прочностью на разрыв. А вот прошлое, если оно не прошло мимо, сказывается в ветхости сущего как здесь наличного: ветхость не определить на глазок, но в решающем испытании она дает о себе знать. Однако и прочность и надежность сами по себе определяются стандартным выбором, многократно свершенном в прошлом, они ничего не говорят о моей уникальности и пригодности-для-меня. Готовое бытие может оказаться мне не по мерке, и лишь экономия присутствия заставляет иногда предпочесть его. Ибо обретение персональной мерки в раскладке бытия требует высокой платы, а бытие-на-вырост всегда сопряжено с риском и, как правило, не подтверждается признанностью в глазах других"-.
Установка на осмысление (презумпция наличия смысла), несомненно, поможет отыскать некоторый смысл и в этом отрывке. Метафизически натренированный слух услышит отголоски из Гегеля, Хайдеггера и Валерия Подороги. Но ларчик открывается проще: если произвести всего лишь три замены, заменив термин "сущее" на "ткань" ("материал"), "бытие" на "костюм", а "присутствие" на "деньги", мы получим рядовую сцену в ателье индпошива. Примерка, прикидка, приценка и решающий вопрос: шить или не шить? Достаточно произвольный видеоряд предстает как моделирующая система общего философского дискурса; полезный совет состоит лишь в том, чтобы сознательно выбрать базисную метафору (картинку) и, держа ее в уме, произвести метафизическую модуляцию. Ведь так или иначе неявная апелляция к вспомогательному видеоряду образует каркас даже для самых эзотерических языков философии. Паноптическая метафора, доминирующая со времен Платона, периодически освежается вкраплениями новых источников, снабжающих теорию терминологией и незатертыми образами.
Атмосфера атональности, предъявляющая жесткие требования к скорости смысловых обменов, позволяет "обналичить" скрытый прием текстопроизводства и, соответственно, попробовать свои силы в искусстве метафизической модуляции любой банальности.
Допустим, мы выбираем сквозную метафору садоводства. Обозревая ее тезаурус, составляем список того, что может пригодиться. По мере пополнения списка подсказки обнаруживаются сами собой. Садовый нож, средства защиты от вредителей (инсектициды), процесс культивирования, плодоносность теории, преждевременный незрелый плод, удобренная почва как наследие предшествующих поколений… Что-то уже вырисовывается, но смутно, требуется еще то, что Кант называл "Mutterwitz" - природной сообразительностью, лежащей в основе способности суждения. Искусство подведения под схему не поддается имитации, даже если огласить и выучить весь список. Но при наличии некоторых навыков распознавания и классификации философских дискурсов со списком можно плодотворно поработать.
Вот метафора прививки: она актуализирует целый смысловой пласт. Можно, например, вспомнить, что жизнеспособность вида (и индивида тоже) обеспечивается прививкой дикорастущих сортов - в противном случае наступает "усталость" и вырождение. Обратившись к метафизическому чутью, синтезируем ключевой термин: прививка чужеродности. И начинаем с ним работать.
Прежде всего мы видим, что и культуры, и цивилизации, и смертные индивиды, субъекты истории, социальности и самой метафизики, должны пройти проверку на освоение чужеродности. Чужие смыслы, извлеченные из контекста, могут быть отвергнуты, могут не привиться, засохнуть, зачахнуть - но только они дают шанс жизнестойкости и истинной плодоносности. Культура как таковая повторяет путь культурного растения - ей недостаточно самооплодотворения, необходима еще инъекция извне, вторжение чужеродного, которое, вслед за Гегелем, мы и определим как "свое иное".
Обратимся теперь к следующему образу - разбить сад. Это значит посадить несколько плодовых деревьев, снабдить их вниманием, уходом - и сад перед нами. А заодно перед нами отличный аргумент против кантовской идеи априорного пространства: ведь пространство тоже разбивается подобно саду. Чтобы его обрести, следует задать или установить несколько исходных различителей: домов, линий горизонта, осей координат, мест встречи - лишь в этом случае само пространство выступит из неразличимости, оно тоже требует заботы и ухода или, как сказал бы Хайдеггер, "присмотра".
Далее в образном строе может найтись место для запущенного сада и для сада камней, когда мнимая небрежность, "спонтанность" придают должную глубину философскому тексту. Философия нередко предстает в виде блестяще запущенного сада - таковы, например, сады Витгенштейна и Лакана.
Метафизика всегда прибегала к явным или неявным подключениям вспомогательного смыслового ряда к строю своей аргументации, а иногда и решающей интуиции. Маркс, например, любил кладбищенскую метафору: у него то и дело встречаются душеприказчики, могильщики, призраки, бродящие где попало, и прочий покойницкий антураж, поразивший воображение пролетариата. Но настоящий прорыв в технологии осознанного применения "списков для подглядывания" начинается с Жака Деррида и его книги "Почтовая карточка", где дано развернутое приложение терминов почтовой связи для "нового прочтения" традиционных проблем европейской метафизики. Под влиянием этого текста написана "Телефонная книга" Авитал Ронелл (выяснилось, что телефон прекрасно работает в качестве инструмента философии), а затем и множество других текстов, весьма различных по своей содержательности.
В принципе любая вещь в историческом разрезе может послужить делу философии, не исключая и паяльной лампы. Это как раз о ней писал Норберт Винер: "Для того чтобы генерировать новые идеи, не требуется никакой гениальности, для этого достаточно паяльной лампы с ее шумовым эффектом. Признак гения - это умение отсеивать ненужное". Вообще говоря, все упирается в натренированность метафизического слуха и вкуса. И ничто так не изощряет эти способности, как навык путешественника.
Предлагаемый путеводитель содержит лишь некоторые ориентиры для метагеографического путешествия. Ясно, что каждая из провинций несобственной философии достойна более подробного картографирования, тем более что и границы этих земель весьма изменчивы. В частности, интересно было проанализировать результаты недавней экспансии made in USA.
Скажем, идиотизмы Хаббарда, Карнеги, Роджерса и других служителей культа keep smiling долгое время оставались региональным американским блюдом, разновидностью духовного бигмака. Затем началась послевоенная экспансия в Европу, и вот наконец передовой отряд дианетики высадился и в России, составив определенную конкуренцию чумакователям и отбив у них часть клиентуры. Средой, где проросли чахлые посевы Карнеги и Хаббарда, стали новые конторские служащие, отколовшиеся от философствующих соседей. Прежде их принято было называть "приказчиками", но теперь они дилеры, брокеры и дистрибьютеры: соответственно, всю их совокупность можно назвать общим именем "бройлеры". Бройлерные премудрости (для них тоже есть подходящий собирательный термин - "гузки Буша") столь же далеки от философии, как и общие места здравого смысла; по метафармакологической шкале они суть самые дешевые анаболики. И тем не менее они заслуживают исследовательского интереса, хотя бы в том же ключе, что и адаптированные издания классической литературы для детей с умственной отсталостью, предпринимаемые в рамках программы ЮНЕСКО.
В отличие от бройлеров, верхняя прослойка российского бизнес-сообщества (собиратели первоначальных капиталов и инициаторы ответственных решений, способные отвечать за базар) к похлебке из гузок Буша относится с презрением. Они исповедуют корпоративную философию братвы, своего рода криминальный экзистенциализм, где ключевыми терминами являются "фарт", "пруха", "за падло" и другие емкие понятия из сферы конкретно-всеобщего. Криминальный экзистенциализм практически не исследован, что даже странно, учитывая его несомненную близость к внутренней философии. Духовная нива братвы еще ждет неутомимых путешественников.
Наконец, любопытную и перспективную для исследования нишу представляет собой "философия зеленых", куда перекочевало немало прежних стражей духовности. Но ее, конечно, лучше изучать в Европе, где эта несобственная философия вошла в свою высшую и последнюю стадию, в стадию экологического маразма - что и позволило ей стать господствующим мировоззрением.