Отец: Слушай, может быть, ты прекратишь вносить политику в эту беседу? Ты выражаешь стандартную либеральную политическую позицию, а "я совершенно не уверен в том, что мир становится лучше, если все известно, стало достоянием общественности и лишено покровов тайны.
Дочь: Хорошо, но все-таки задержимся на минутку на вопросах политики. Секретность – это инструмент власти и контроля. Меня всегда ужасало то, как мои ученые коллеги стараются ввести под контроль поток информации, утверждая, что это входит в их сферу ответственности, что это защита прав, собственности и личной неприкосновенности других и т.д. Но на деле использовали информацию в своих интересах. Почему не начать работать для открытой системы? И почему не внести искренность в отношения между людьми?
Отец: Открытость – это такая вещь, с которой можно переборщить. Помнишь, что в биологии все становится ядовитым сверх оптимальной точки?
Дочь: Да, но… Ну, ладно, мы ведь не затрагиваем вопрос количества. Мне нужны информационные перегрузки – конечно, такая перегрузка несет с собой и токсичность. И если все будут знать одно и то же, это приведет к ядовитости однообразия. А что касается твоих элитных тенденций, я не верю, что ты хочешь заблокировать поток информации такими способами, которые будут содействовать шантажу и махинациям. Слушай, почему бы для начала не сформулировать седьмой критерий для мыслительных систем? Я включила список твоих шести критериев во вторую главу для тех читателей, кто не знаком с книгой "Разум и природа". А сейчас я говорю, что эти шесть критериев являются основой для седьмого:
7. В мыслительном процессе информация должна неравномерно распределяться между взаимодействующими частями. Мне кажется, что это годится для всех видов рассуждений, будь они банальны или сверхинтересны. Самым простым случаем будет такой, где информация равномерно распределяется по системе, но и это потребует времени для получения и расшифровки.
Отец: Гмм… Ни один уважающий себя организм не станет, да и не сможет, распределять информацию равномерно.
Дочь: Правильно, но подумай о комитете, составленном из практически одинаковых членов. Или еще интереснее – представить эмбрион с одной и той же ДНК в каждой клетке, способной развиваться только при изменении информации, имеющейся в разных клетках. А что если движение информации даст нам способ описать время?
Отец: Вот я и дал тебе возможность уговорить меня включить логическую иерархию в качестве критерия, но, может быть, так, что оба пункта 6 и 7 просто" вытекают из других.
Дочь: Ладно, давай посмотрим, до чего мы дошли. Если что-либо типа секретности – неравномерное распределение информации внутри данной системы – есть необходимая характеристика мыслительных систем, тогда мы не ошибемся, придав ей значимость. Тебя не будет тянуть придать ей статус героя, а меня – придать ей статус негодяя. По сути, я могу сделать еще один шаг в этом направлении. Что, если определенные виды секретности служат указателями "священного", потому что "священное" – это способ управиться с определенными эпистемологическими проблемами, и возможно, просто необходимыми?
Отец: А может быть, священные секреты предназначены для того, чтобы быть раскрытыми?
Дочь: Да, конечно. Новообращенный получает удары хлыстом от танцоров в масках, затем маски снимаются, и он видит, что перед ним не боги, и тоща новообращенный сам надевает маску – и вся эта цепочка и делает возможным примириться с определенными фактами жизни. Секретность – это только часть… но одновременно это один из способов раскрыть тайну.
Отец: Я вспоминаю, как Толли представлял совпадение идей в Вартенштайне. Ты помнишь, что совпадение идей давало возможность перекинуть интеллектуальный мостик между понятиями информации и причинно-следственной связи, так как одним из способов связать два события было знание.
Дочь: И в систему нельзя вклинить Бога, так как всезнание разрушает подвижность. Тебе нужно другое слово, возможно, незнание или тайна, лучше всего такое слово, которое осветит тот факт, что нехватка самосознания находится в центре отказа от коммуникации.
Отец: Секретность – это то общее, что я нашел у многих рассказов.
Дочь: Индукция!
Отец: Тихо-тихо! Вполне разумно постараться определить, что общего есть у нескольких различных случаев – а затем и поискать другие, разделяющие тот же общий фактор. Но не очень правильно овеществлять ту общую черту, которую ты обнаружила в своих данных. Совершенно верно, когда ты говоришь, что как опиум, так и барбитураты являются причиной сна у людей, – но, сказав это, ты с большим основанием припишешь это воздействие "принципу снотворного", чем ты это сделала бы на основании только одного случая.
Дочь: Факт незнания как фактор единства и гибкости в системах… Когда это становится важным, чтобы системы поддерживали внутренние границы посредством глубокого рефлексивного невежества?
Отец: Я говорю о "священном", связанном со знанием в целом, но другая сторона медали может представлять некоторое снижение знаний. Следующим шагом будет поиск аналогичных видов отказа от коммуникативной связи, которые не являются артефактами человеческих культурных систем.
Дочь: Папа, но есть еще что-то в рассказе об Аджи Дарме. Ведь вопрос "Ты меня любишь?" не срабатывает, не так ли? Так же, как и инструкции Джо Адамса о спонтанных ответах или фотографирование молитвы и т.д. Они ведь изменяют контекст взаимодействия.
Отец: Нет. Нет, Кэп, задавать такие вопросы не следует.
IX. ЗАЩИТА ВЕРЫ (ГБ)
Вторая группа примеров отказа от коммуникативной связи или незнания приводит нас несколько ближе к чисто биологическому. Эти примеры очень отличаются от данных мною ранее, но я считаю, что они сравнимы.
Кажется общепринятой истиной, что тело, приспосабливающееся к стрессам и превратностям опыта, не находится в коммуникативной связи с ДНК, носителем генетических инструкций для следующего поколения. Никакая информация о приспосабливаемости тела не будет зарегистрирована в ДНК, чтобы сказаться затем на потомках. То есть не произойдет наследования приобретенных характеристик.
Подобным же образом, очевидно, необходимо, чтобы у нас не было знаний о процессах, в ходе которых формируются образы при ощущении и восприятии.
Можно ли сравнить друг с другом эти два очень разных запрета на передачу информации? А можно ли их сравнить с видами необходимого отказа от коммуникации, обсужденными в предыдущей главе? Я считаю, что если бы коммуникация проходила через так называемый барьер Вейсмана, разрушился бы весь процесс эволюции. Таким же образом, если бы мы знали процессы, посредством которых мы формируем мысленные образы, мы бы не могли более доверять им в качестве основы для действия. Говорят, что сороконожка умела неплохо ходить, пока не нашелся любопытный, желавший выяснить, какой ножкой она делает первый шаг.
В главе VII я показал наличие сигналов в человеческих отношениях (описание, информация, посылки, запреты, предложения), которых не стоило бы передавать определенным частям определенных систем. Но я указал на это слишком в общем виде. Я не дал ни определения функциональны!" характеристикам таких сигналов, ни рассказал об условиях, при которых эти сигналы становятся патогенными; я не исследовал также применение данного понятия к другим видам систем, таких, как организмы и популяции.
Если мы думаем об информации как о путешествии по цепочкам причинно-следственных связей, возможно ли тоща описать каким-то формальным способом, как любой данный сигнал располагается в цепочке, и отсюда определить, какие (пусть даже самые "правильные") сигналы не должны – ради блага всей системы – располагаться там-то и там-то?
Я сконцентрирую внимание на случаях, в которых патогенный процесс не вызван локальным воздействием только лишь сигнала, а является результатом отношения между сигналом и системой в целом. Таким образом, я исключаю как банальные случаи, в которых несчастье или патология, вызванные успешной коммуникацией, происходят только в части системы. Часто А не скажет В о том, что может повредить А или В. Мы запрещаем свои чувства и чувства друг друга. Иногда наши действия при этом оправданы. Есть, конечно, люди, которые считают своим долгом передать информацию, причиняющую боль, и иногда такие люди правы. Я не собираюсь здесь выносить свое суждение по этим вопросам, отмечу только, что эти люди образуют подвид, который спешит зайти туда, куда страшатся ступить ангелы. Меня интересуют только формальные характеристики последовательностей, в которых ущерб системе (А плюс В) наносится в результате сигнала и/или его передачи.
Этот вопрос порождает массу сложных соображений. Сначала идет путаница связей между первоначальным состоянием, новой информацией и результатом внутри (В) части системы, получающей новую информацию. Но эта путаница только начало. Затем идут сложности отношений между получателем (приемником информации – В) и передатчиком (А). Например, могут задать вопрос о личных связях, каким был контекст, каким – переданный сигнал и что мы дополнительно узнали об отношениях между этими людьми из сигнала и его передачи? Если мы будем пренебрегать относительно простыми проблемами такта и защиты гордости каждого отдельного человека, перед нами все равно останутся проблемы целостности связи.
Сказать, что сознание может сделать невозможной нужную последовательность событий, – это только вызвать знакомый опыт – общепринятый заменитель объяснения в науках о поведении. Таким образом можно установить достоверность, но остается тайна.
Путь к объяснению лежит через силлогизм, малая посылка которого является лишь вероятной, к изложению самого явления и далее – к тавтологии. Где-то я говорил, что индивидуальный разум и филогенетическая эволюция – это обычно случаи, подходящие под похожие тавтологические правила. Если вы хотите объяснить психологическое явление, взгляните на биологическую эволюцию, а если вы хотите объяснить какое-то явление в эволюции, постарайтесь найти формальные психологические аналогии, а затем обратите внимание на свой опыт: что означает "иметь разум".
Поэтому я буду анализировать ошибку в гипотезе Ламарка и сравнивать ее с проблемой Старого Моряка (в стихотворении известного английского поэта С.Т.Колриджа рассказывается о Старом Моряке. Находясь в плавании, с палубы корабля он любуется причудливыми очертаниями водяных змей, их богатым убранством, прихотливыми движениями. И только когда он от всего сердца по наущению святого благословил их, тогда с его плеча упал в море Альбатрос. Читателю предлагается догадаться о символике этого стихотворения). Можно ли сказать, что "унаследование приобретенных характеристик" вызовет в биологической эволюции такое же замешательство, которое можно сравнить с замешательством, сопровождавшим освобождение Старого " Моряка от вины, которое заставило его отправиться в южные моря на поиски морских змей?
В настоящий момент меня интересуют только формальные возражения против гипотезы Ламарка. Вне сомнения, правильным будет то, что (А) нет экспериментального подтверждения такого унаследования и (В) нельзя представить себе какую-либо связь, при которой информация об унаследованной характеристике (скажем, укрепление бицепсов благодаря тренировкам) могла бы быть передана в яйца или сперматозоиды индивидуального организма. Но эти очень важные соображения не относятся к проблеме Старого Моряка и его самосознанию. В этом отношении не существует аналогии между Старым Моряком и гипотетическим организмом Ламарка. Имеется много подтверждений для утверждения о том, что сознательная цель может нарушить, исказить спонтанность и, к сожалению, многие пути внутренней коммуникативной связи, по которым могли бы приходить сигналы и запреты. Поэтому я спрашиваю, на что была бы похожа биология в целом, если бы унаследование приобретенных характеристик стало всеобщим? Каким было бы воздействие такого "гипотетического процесса на биологическую эволюцию?
Дарвина привело к ошибке Ламарка время. Он считал, что возраст земли недостаточен, чтобы хватило времени для эволюционного процесса, и, чтобы придать ускорение своей модели эволюции, он ввел в нее гипотезу Ламарка. Казалось недостаточным полагаться только на случайное генетическое изменение, а наследственность Ламарка давала возможность срезать угол, получить ускорение путем введения в систему цели. И заметьте, наша гипотетическая процедура извлечения вины Старого Моряка также была введением цели в систему. Следовало ли Старому Моряку отправиться в путешествие без цели или он должен был целенаправленно искать морских змей, чтобы благословить их и тем самым избавиться от вины? Цель сохраняет время. Зная, что он ищет, он не тратил бы времени на путешествие в северных морях.
Что же тогда такое кратчайший путь, путь напрямик или, как мы раньше говорили, срезка угла? Что плохого, неверного в предлагаемых кратчайших путях в эволюции и освобождении от чувства вины?
В подавляющем большинстве случаев – вероятно, во всех случаях, где кратчайший путь приводит к неприятностям, – в основе всего лежит ошибка в логических типах. Где-то в последовательности действий и идей мы надеемся найти класс, отождествляемый с одним из своих членов; уникальность, трактуемая как общность, или общность, трактуемая как уникальность. Является законным (и обычным) думать о процессе или изменении как об упорядоченном классе состояний, но было бы ошибкой принимать любое из этих состояний за класс, членом которого оно является. В соответствии с гипотезой Ламарка отдельный родительский организм должен передать своему потомку через знаковую систему генетики определенные соматические характеристики, приобретенные в ответ на стресс окружающей среды. Гипотеза утверждает, что "приобретенная характеристика наследуется", и на этом ставится точка, как будто в этих словах заключен смысл.
Для индивидуумов характерно изменение в определенных условиях окружающей среды. Но эта характеристика не передается: наследуется не потенциал к изменениям, а состояние, полученное в результате изменений, – характеристика, не являющаяся внутренне присущей для родителя. В соответствии с гипотезой, потомок должен отличаться от родителя в том, что у него проявится якобы унаследованная характеристика, даже если окружающие условия этого не требуют.
Но утверждать, что сотворенная человеком гипотеза о наследовании приобретенных характеристик является с точки зрения семантики чушью, – это не одно и то же, что утверждать, что если бы гипотеза была верна, весь процесс эволюции был бы сорван. Главное то, что индивидуум перенесет на потомка такую тугоподвижность, которой не страдал родитель. Именно потеря гибкости стала бы смертельной для всего процесса.
Итак, если бы была формальная аналогия между ламарковой "наследственностью" и сознательной целью, могущей помешать избавлению Старого Моряка от вины, нам следовало бы в последнем случае поискать ошибку в классификации, которая помешала осуществлению желаемого изменения, – ошибку, в которой процесс рассматривается как состояние. Именно сознательное овеществление своей вины в Альбатросе делает невозможным Старому Моряку избавиться от своей вины. Вина – это не вещь. И если Моряк должен решить свой вопрос – он не должен знать, что он это делает.[Сознание обязательно ограничено.] Это, вероятно, лучше всего доказывается примером из серии экспериментов по восприятию, предложенных офтальмологом Адельбергом Эймсом-младшим, увы, покойным. Он показал, что в акте видения мы полагаемся на целую серию допущений, которые нельзя проверить или выразить словами, – в качестве примера он приводит такие абстрактные правила, как параллакс и перспектива. Используя их, мы создаем мысленный образ.
Эпистемологически неверно говорить, что "вы видите меня". Нет, вы видите мои образ, составленный в ходе процессов, которые вы осознаете.
Было бы глупостью говорить о том, что "вы" создаете эти образы. У вас практически нет контроля над этим процессом.
Итак, мы все принимаем участие – мои мыслительные процессы делают это для меня – в создании этого прекрасного лоскутного одеяла. Когда я иду по лесу, передо мной пятна зеленого и коричневого, черного и белого. Но я не могу исследовать этот творческий процесс при помощи интроспекции. Я знаю, в каком направлении смотрят мои глаза, и осознаю продукт ощущений, но я ничего не знаю о срединном звене процесса, благодаря которому формируются образы.
Это срединное звено управляется допущениями. Адельберг Эймс открыл метод исследования этих допущений, и отчет о его экспериментах позволяет прийти к признанию важности этих допущений, о существовании которых мы, как правило, не знаем.
Если я еду в поезде, то во время движения поезда мне кажется, что коровы, которых я вижу из окна, остаются позади, в то время как более отдаленные горы движутся вместе со мной. На основе этой разницы создается образ, в котором горы изображены дальше от меня, чем коровы. Базовая посылка состоит в том, что то, что остается позади, ближе ко мне, чем то, что якобы движется вместе со мной или что остается позади, двигаясь медленнее.
Один из экспериментов Эймса демонстрирует, что механизмы бессознательного процесса у каждого нормального человека полагаются на математические закономерности такого параллакса.
Пачка сигарет "Лаки страйк" помещена посреди узкого стола. На дальнем конце стола, примерно в 5 футах от человека, находится коробок спичек. Эти объекты приподняты над столом при помощи спиц длиной примерно 6 дюймов. Экспериментатор велит испытуемому отметить размер и положение этих предметов сверху, а затем велит ему наклониться, чтобы смотреть на них через круглое отверстие в планке, стоящей на краю стола со стороны испытуемого. Последний обладает в этом случае монокулярным зрением, но тем не менее оба предмета кажутся ему находящимися на своих местах и имеющими знакомые размеры.
Затем Эймс просит испытуемого наклонить планку в сторону, продолжая смотреть через отверстие. Сразу же изменяется образ. Пачка сигарет кажется расположенной на дальнем конце стола, причем выглядит она увеличенной в два раза. Она выглядит как макет пачки в какой-то витрине. Коробок спичек кажется приблизившимся и находится теперь на том месте, где раньше были сигареты, но теперь его размеры составляют половину от прежних и он выглядит как предмет из кукольного домика.
Иллюзия достигается с помощью рычагов под столом. Когда испытуемый наклоняет планку, предметы также передвигаются.
Другими словами, ваш механизм восприятия управляется системой допущений, которую я называю вашей эпистемологией – цельной философией, находящейся глубоко у вас в мозгу, но вне вашего сознания.
Конечно, вам не обязательно двигать головой каждый раз, как только вы захотите узнать глубину. Для этой цели вы можете полагаться на другие имеющиеся у вас допущения. Во-первых, контраст между тем, что вы видите одним, глазом, и тем, что вы видите другим, можно сравнить с контрастом, получаемым при движении головы. После этого вы можете свериться с целой серией допущений, отличных от параллакса: * если кажется, что вещи накладывают друг на друга, тот предмет, который частично закрыт, находится дальше предмета, его закрывающего; если похожие предметы кажутся разных размеров, тот, который кажется больше, – ближе и т.д.