По воспоминаниям Леопольдо, тринадцатого января 1893 года они с отцом в последний раз провели вместе весь день. Они объездили верхом поместье, заглянули в каждый его уголок. С тех пор как отец оставил службу в Банке Сицилии, у него появилась возможность уделять больше времени земельному участку. В тот вечер он сидел за своим большим квадратным столом, записывая то, что увидел днем. Пока он работал, Леопольдо от нечего делать открыл какой-то ящик и обнаружил в нем большую жестяную коробку, в которой лежало множество патронов для револьвера и винтовки.
– Похоже на артиллерийский погреб линкора, – заметил Леопольдо.
Улыбнувшись, отец отложил ручку и стал показывать сыну средства безопасности, которые имелись в кабинете. Потолочное перекрытие было сделано из огнеупорных кирпичей, поддерживаемых стальными балками. Необычайно тяжелая дверь запиралась новейшим английским замком. Одно окно позволяло вести наблюдение за довольно широким участком сельской местности, а другое выходило на единственный въезд во двор.
– Когда я здесь, – подвел итог барон Нотарбартоло, – мне никто не страшен. Имея в своем распоряжении такое оружие и храброго человека, которому можно доверять, я могу выдержать нападение двадцати преступников.
Отец замолчал, а Леопольдо подумал, что Мендолилла была Утопией, которая требовала надежной защиты.
– Впрочем, все это чепуха, – добавил Эмануэле, пожав плечами. – Если они захотят добраться до меня, то поступят так же вероломно, как в первый раз.
Эта фраза осталась в памяти Леопольдо. Отец имел в виду события 1882 года, когда он при весьма загадочных обстоятельствах был похищен бандитами. Именно этот эпизод заставил Эмануэле Нотарбартоло побеспокоиться о своей безопасности. Пока шли переговоры о выкупе, его целых шесть дней продержали в крошечной пещере на холмах, а потом передали в руки властей. Выкуп был единственной альтернативой лобовой атаки, которую угрожали предпринять власти. Спустя несколько дней после освобождения отца, главаря похитителей обнаружили мертвым на дороге в Каккамо. Кто-то несколько раз выстрелил ему в спину. Затем некто, пожелавший остаться неизвестным, сообщил полиции о местонахождении остальных бандитов, которые после перестрелки были схвачены на принадлежавшей какой-то баронессе вилле в Виллабате. (Этот пригород Палермо пользовался дурной славой, поскольку в нем было полно мафиози.) Тайна похищения так и не была раскрыта, но у Эмануэле Нотарбартоло имелись серьезные подозрения. Позднее, мысленно возвращаясь к тем ужасным дням после смерти отца, Леопольдо невольно задавался вопросом: не было ли связи между похищением барона и последующим его убийством?
В последний раз Леопольдо видел своего отца в гавани Палермо. Это случилось 18 января, то есть со времени совместной прогулки по поместью не прошло и недели. Юноша находился на борту парохода, отплывавшего в Неаполь – пересадочную станцию на пути в Венецию, где ему надлежало прибыть на корабль, направлявшийся в Соединенные Штаты. С того момента, как Леопольдо уехал на учебу в военно-морской колледж, он ни разу не оставался дома так долго, как в три последних месяца перед убийством. Тогда он впервые общался с отцом на равных. Разговаривая как мужчина с мужчиной, они делились мыслями о бизнесе, политике и карьере. Когда пароход отдавал швартовы, Леопольдо стоял на корме. Он пристально наблюдал за портовой суетой, и вдруг заметил знакомую фигуру: отец махал ему с палубы какого-то крохотного суденышка. В следующий миг кораблик исчез из вида, скользнув в щель между двумя большими пароходами.
Поздним утром 1 февраля 1893 года, после двухчасовой поездки на лошади из Мендолиллы до железнодорожной станции Скьяра, Эмануэле Нотарбартоло поднялся в пустое купе первого класса поезда до Палермо. Только теперь он мог позволить себе расслабиться. В течение всех десяти лет, прошедших после похищения, он вел себя крайне осторожно и никогда не ездил по сельской местности без оружия. Но ему и в голову не приходило, что бандиты могут напасть на поезд, поэтому он снял винтовку и осторожно положил ее на сетчатую полку для багажа, прямо над головой. Положив следом плащ, шляпу и пояс, он устроился поудобнее у окна, рассчитывая либо вздремнуть, либо дождаться, когда поезд, следуя направлению береговой линии, повернет на запад и за окнами засинеет гладь Тирренского моря.
До следующей станции под названием Термини Имерези барон Нотарбартоло ехал в одиночестве. Случайные свидетели видели, как дремавший в купе первого класса человек вдруг встрепенулся – видимо, остановка поезда прогнала дремоту. Поезд отправился из Термини Имерези в шесть часов двадцать три минуты, с опозданием на тринадцать минут против расписания. Незадолго до того, как состав тронулся, в него сели два человека в черных пальто и котелках.
Заместитель начальника станции дал сигнал к отправлению. Он внимательно разглядывал вагоны первого класса, поскольку в одном из купе должен был ехать его друг, инженер-железнодорожник. Его внимание привлек человек в купе, соседнем с тем, которое занимал инженер. Это был хорошо одетый мужчина плотного телосложения, под шляпой виднелось широкое, бледное лицо с густыми бровями, темные глаза и черные усы. Позднее заместитель начальника станции признавался, что внешность этого человека показалась ему весьма зловещей.
Последние, ужасные мгновения жизни барона Нотарбартоло были восстановлены после осмотра купе в Палермо и после вскрытия, проведенного судебным врачом. Когда поезд въехал в туннель между Термини и Трабией, на барона напали двое. Один наносил удары стилетом, а второй воспользовался кинжалом с костяной ручкой и обоюдоострым клинком. Очнувшись от полудремы, барон вскочил и стал защищаться. Некоторые удары не достигли цели, о чем свидетельствовали глубокие порезы на сиденье и на подголовнике. Нотарбартоло было почти шестьдесят лет, но он отличался недюжинной силой и когда-то служил в армии. Грохот въехавшего в туннель поезда заглушал его крики. Он схватился в рукопашную с одним из нападавших, а потом отчаянным рывком попытался дотянуться до багажной полки, где лежала винтовка. В этот момент кинжал вонзился ему в пах. Последующие удары исполосовали руку и багажную сетку. На оконном стекле остался окровавленный отпечаток ладони барона. Один бандит заломил барону руки, а другой нанес ему четыре глубоких ранения в грудь. Всего Нотарбартоло получил двадцать семь колотых ран.
Между тем поезд подходил к станции Трабия. Запыхавшиеся после драки и запачканные кровью, убийцы сняли вещи Нотарбартоло с багажной полки, а труп обыскали и изъяли все, что могло облегчить установление личности. Они сняли золотые часы с фамильной символикой, забрали бумажник с визитными карточками и лицензией на право ношения оружия. Хотя еще не стемнело, им требовалось при первой же возможности избавиться от улик и улизнуть. Затаившись под окном купе, убийцы ждали, когда поезд снова тронется. Место, где они планировали избавиться от своей жертвы, лежало всего в двух минутах езды от Трабии. Как только поезд отъехал от станции, они прислонили труп к двери и вытолкнули его наружу, когда состав проезжал через мост Куррери. Однако им не удалось сбросить тело барона так, чтобы оно упало в протекавшую внизу реку и его унесло в море. Тело Нотарбартоло ударилось о парапет и упало вблизи железнодорожного полотна.
На следующей станции убийцы покинули залитое кровью опустевшее купе.
Зимой 1899-1900 годов в Милан прибыли довольно необычные гости. Закутавшись от холода в плащи, десятки небольшого роста черноволосых людей в кепках бродили по окутанным туманом улицам северо-итальянского города. Им едва хватало на еду тех жалких грошей, которые были выделены городскими властями на их содержание. Это были сицилийцы, свидетели по делу об убийстве Нотарбартоло. В миланском Суде ассизов встретились жители двух совершенно не похожих друг на друга частей Италии. Показания многих свидетелей пришлось переводить, иначе их не сумели бы понять присяжные.
Потребовалось почти семь лет, чтобы довести дело до рассмотрения в суде; таково было первое скандальное обстоятельство в ряду тех, которые окружали убийство Нотарбартоло. Причины необычайно длительной задержки эффектно раскроются перед присяжными. Между тем еще до начала суда стало ясно, что убийцы не ставили себе целью ограбить свою жертву. За ними, очевидно, стояла какая-то разветвленная организация, членами которой были и помогавшие им железнодорожники. Появился и возможный мотив убийства, судя по всему, связанный с коррупцией в политических и финансовых кругах. Незадолго до убийства следственная комиссия обнаружила факты должностных преступлений, имевших место в Банке Сицилия в период, когда его управляющим был преемник Нотарбартоло. Деньги банка использовались для поддержки курса акций принадлежавшей семейству Флорио судоходной компании NGI во время весьма непростых переговоров последней с правительством о получении государственного контракта. Это было чистой воды жульничество. Банк предоставил ссуды подставным лицам, скупившим акции судоходной компании, которые затем были приняты банком как гарантия возврата ссуды. Настоящие заемщики, в число которых входили управляющий банком, а также Игнацио Флорио, остались неизвестными, что являлось нарушением правил банковских операций.
Затем и другие связанные с банком люди воспользовались этим жульническим методом как надежным средством личного обогащения. Если стоимость акций поднималась, заемщик мог, раскрыв себя, попросить банк распродать их и забрать прибыль. Если же стоимость акций падала, в банке оставалось множество обесценившихся акций, а когда дело доходило до погашения ссуд, спрашивать было не с кого. Таким образом анонимные заемщики всегда выигрывали, а Банк Сицилии всегда оставался в проигрыше. Помимо этого, у следственной комиссии появились серьезные подозрения, что в структуры банка проникла мафия.
За несколько недель до убийства, вместе с утечкой сведений о результатах проверки банка, появились слухи о том, что Эмануэле Нотарбартоло снова вернется в Банк Сицилии. Поговаривали, что сам Нотарбартоло предложил властям проверить деятельность банка. Многие связанные с Банком Сицилии высокопоставленные деятели имели все основания опасаться возврата прежней финансовой дисциплины. Возможно, Нотарбартоло убили, чтобы защитить интересы связанных с банком коррупционеров?
Когда 11 ноября 1899 года начались слушания в суде, аура скандала в высших кругах, окружавшая дело об убийстве Нотарбартоло, успела привлечь к нему значительный интерес публики. Однако на скамье подсудимых оказались лишь двое железнодорожников. Панкрацио Джаруфи был кондуктором последнего вагона. В его обязанности входило, в том числе, следить за тем, не выпало ли что-либо по пути из поезда. Он заявил, что не заметил ничего подозрительного, тогда как полицейские утверждали, что убийцы не выбросили бы тело Нотарбартоло из поезда, не убедившись предварительно в том, что Джаруфи готов закрыть на это глаза. Еще большие подозрения вызывал билетер Джузеппе Каролло. Ему полагалось выходить на каждой остановке и, проходя вдоль поезда, объявлять название станции, поэтому обвинить его в убийстве не представлялось возможным. Однако без билетов убийцы не сели бы в поезд; кроме того, они не затаились бы в купе в ожидании отправления, не будь у них уверенности в том, что есть человек (прокурор утверждал, что это именно Каролло), которому поручено сделать так, чтобы им никто не помешал.
Первые пять дней на суде царила полная неразбериха. Два железнодорожника путались в собственных показаниях, выказывали немыслимые провалы памяти и сами себе противоречили. Они отрицали даже то, что знакомы друг с другом, хотя жили в пятидесяти метрах один от другого. Особенно неприятное впечатление производил несколько раз менявший свои показания билетер Каролло. Один из присутствовавших на суде корреспондентов описывал его бегающие глазки на вытянутом, желтоватом лице, скорее напоминавшем лисью, морду". Большинству сторонних наблюдателей казалось coвершенно безнадежной задачей определить, кем являются двое обвиняемых: убийцами, сообщниками или невинными свидетелями, которые куда больше тюремного заключения боятся последствий того, что их показания станут для кого-то обвинительным приговором.
Полной противоположностью было поведение сына жертвы, Леопольдо Нотарбартоло, который давал показания 16 ноября. Одетый в военно-морскую форму, высокий й подтянутый, он поднялся на место для свидетелей и так гордо вскинул голову, что многим показалось, будто он смотрит на суд свысока. Свой на редкость длинный нос и темные глаза с тяжелыми веками он унаследовал от отца. В низком голосе юноши слышалась мягкая, но непреклонная убежденность, которая поначалу сбивала с толку присутствующих. Но через некоторое время честность и прямота свидетеля заставили забыть о якобы имевшем место неуважении к суду. Сказанное Леопольдо Нотарбартоло ошеломило суд и сделало имя юноши знаменитым. Его показания превратили это уголовное дело в один из самых знаменитых судебных процессов итальянской истории. "Я считаю, – заявил Леопольдо, – что убийство было вендеттой и что единственный человек, который ненавидел моего отца, это член парламента коммендаторе Раффаэле Палиццоло. Я обвиняю его в том, что он был заказчиком этого преступления и в том, что по его приказу совершены это и другие убийства".
После столь громкого заявления Леопольдо изложил свое мнение о доне Раффаэле Палиццоло и поведал историю его длительной борьбы с отцом. Эти двое познакомились еще молодыми людьми, ведь Палермо- небольшой город. Вражда между ними вспыхнула вскоре после того, как в 1873 году Нотарбартоло стал мэром и заставил Палиццоло вернуть деньги, которые тот похитил из фонда закупок хлеба для бедняков.
Будучи мэром, Нотарбартоло находился в постоянном контакте с прокурорами, подозревавшими Палиццоло в том, что он покрывает одного отъявленного бандита. Судя по всему, дон Раффаэле рассчитывал воспользоваться его влиянием во время выборов в Каккамо. Вражда между Нотарбартоло и Палиццоло стала личной. По возможности, Нотарбартоло избегал посещать места, где часто бывал Палиццоло. Его недостойное мужчины поведение, малодушие и подхалимство вызывали у мэра отвращение. Нотарбартоло и не пытался скрывать свое отвращение в тех случаях, когда нельзя было избежать общения с Палиццоло.
Именно Палиццоло был тем человеком, которого Нотарбартоло подозревал в причастности к своему похищению в 1882 году. Пустая вилла, где были схвачены несколько похитителей, находилась на земельном участке, граничившем с поместьем Палиццоло. Оба участка располагались на территории Виллабате, вотчины мафиозного клана, которому Палиццоло покровительствовал. Похищение же имело место неподалеку от Каккамо, в котором заправляла другая мафиозная группировка, поддерживаемая Палиццоло.
К моменту похищения очередным "камнем преткновения" в застарелом конфликте стал Банк Сицилии, где Нотарбартоло был управляющим, а Палиццоло- ведущим членом правления. Рассказ Леопольдо о противостоянии в банке не разочаровал тех, кто надеялся, что на суде всплывут какие-нибудь скандальные факты. Юноша поведал, как его отец вел безнадежную борьбу, пытаясь прекратить использование Банка Сицилии для приоритетного финансирования "своих" и в качестве самого мощного на острове инструмента привлечения клиентуры. Выяснилось, что крупные суммы из банковских средств шли на ссуды вымышленным лицам: детям, сторожам, лодочникам и даже покойникам, причем эти ссуды так и не были погашены.
На протяжении 1880-х годов Нотарбартоло упорно пытался раскрыть банковские аферы, а Палиццоло постоянно сам себя ставил р тяжелое положение. Нотарбартоло пытался провести реорганизацию банковской структуры, чтобы снизить влияние политиков, из которых на две трети состояло правление банка. В 1889 году он тайно направил правительству убийственный отчет о деятельности банка. К отчету он приложил ультимативное требование, суть которого можно изложить одной фразой: поддержите мои реформы или я уйду в отставку. Однако эти документы выкрали прямо из кабинета министра сельского хозяйства, промышленности и торговли. Спустя несколько недель их предъявили на заседании генерального совета банка, которое проводилось в отсутствие Нотарбартоло, выехавшего по делам в Рим. Собрание вынесло управляющему вотум недоверия. Хотя доказательств не нашлось, подозрения в краже этих документов сходились на Палиццоло. В тот день, когда исчезли документы, на его адрес из Рима была отправлена бандероль с фальшивым адресом отправителя, запечатанная восковой печатью с оттиском фирменной пуговицы одного римского портного. Палиццоло входил в число клиентов этого портного.
Сложившаяся ситуация поставила правительство перед выбором: либо поддержать совет банка, в котором все большее влияние приобретали жулики и который явно имел отношение к похищению документов, либо встать на сторону принципиального, компетентного, но политически ненадежного управляющего. После растянувшихся на несколько месяцев раздумий правительство выбрало первый вариант. Нотарбартоло попросили уйти в отставку. Администрация банка была распущена, но большинство ее старых членов оказались впоследствии переизбранными. После вынужденной отставки Нотарбартоло коррупционеры дружно устремились в банк и затеяли аферу с акциями NGI. В ходе последующего расследования обнаружилось, что Палиццоло был одним из анонимных заемщиков, участвовавших в этих аферах.
В завершение своих показаний суду Леопольдо публично осудил следствие по делу об убийстве его отца: "Обо всем этом я неоднократно сообщал властям. Однако Раффаэле Палиццоло так и не был допрошен. Возможно, они боялись это сделать".
Сообщения из Милана о свидетельских показаниях Леопольдо Нотарбартоло привели в ужас политические круги в Риме. Чтобы понизить накал страстей, суду предписали выловить мелкую рыбешку и тем самым удовлетворить нарастающие требования правосудия по делу об убийстве Нотарбартоло. Дон Раффаэле Палиццоло неожиданно стал огромной политической проблемой. Он опубликовал в прессе открытое письмо, в котором заявил, что у него всегда были с Нотарбартоло нормальные рабочие отношения. Но затем, когда вокруг него сгустились тучи, он удрал из Рима в Палермо.
Генерал Луиджи Пеллу, тогдашний премьер-министр Италии, поставил на голосование в палате депутатов вопрос о лишении Палиццоло парламентского иммунитета, защищавшего его от судебных преследований. После жаркой дискуссии Палиццоло был лишен этой привилегии. Из-за слухов о 1ом, что опальный член парламента готовится бежать за границу, было приостановлено телеграфное сообщение между Сицилией и материком, поэтому дон Раффаэле не знал о голосовании в парламенте. Судебные власти в Палермо проявляли нерешительность, и генерал Пеллу предоставил начальнику полиции Санджорджи санкцию на арест Палиццоло, что и было сделано в тот же вечер. Когда в дом пришли судебные исполнители, Палиццоло отдыхал на той самой кровати, вокруг которой каждое утро собиралась толпа зависимых от него людей.
Спустя несколько дней собравшаяся в Палермо тридцатитысячная толпа двинулась на площадь Политеама, чтобы возложить венок на памятник Эмануэле Нотарбартоло, недавно установленный в маленьком коринфском алтаре. Казалось, что с Палиццоло покончено. "Мафия бьется в предсмертных судорогах", – сделал вывод один из наблюдателей.