…Сущее: "Горы бо и холми изменятся, чающе вас в радости, и вся древеса дубравная восплещут ветьвми, и вместо прута взыдет кипарис, вместо же праха взыдет мирсина, и будет имя господне во знамение вечно и не оскудеет"*, – рече господь. Толк: Горы бо и холми – царие язык и власти земстии изменяются учением Христовым и святых его, приходят в благоразумие, чающе радости небесныя со святыми. И вся древеса дубравная восплещут; люди все верни бывше во Христа возрадуются; прежде бывше яко голая лоза и яко прут сухой, процветут во благовонный кипарис верою во Христа; израстут древеса чудная; по всей земли воня благоухания чудес наполнено святых. И ныне явился новой святой, Илинарх в Соловецком монастыре, – вместо же праха взыдет мирсина. Зрите и разумейте: не прах ли был Илинарх-от*, в земле лежал, кто ево знал, земля ино земля, а ныне яко мирсина взошел, зело завонял во всю русскую землю. Мирсина бо есть древо райское, обретается к восточным странам, посреде кедров и кипарисов, и зело древо уханно, еже есть вони исполненно благой, издалеча приходящаго обвеселит. Тако и Иринарх во всей земли верных возвеселил, а никониян взбесил своим и скорбь им наведе явлением. Понеже старыя нашея изгнанныя православныя веры крин процвете, на обличение никонияном новолюбцам, врагом и отступником от Христа и от пречистой богородицы и от соловетцких чудотворцов. Как вы, никонияне, скрыть чудо сие умыслите? Али сице рцете, яко вашего ради достояния земля Иринарха отца изведе из недр своих ради ваших новых блядивых молитв? Гордоусы! – обмишулились, – не так, не так! не лгите на истину: пение в Соловках церковное и келейное по старому православию и книги имеют старопечатные, вашим блядям противятся, того ради от вас в осаде сидят седмь годов* милые, алчни и жадни, наги и боси, терпят всякую нужду ради веры православныя. Того ради, утешая их, бог изведе из земля стараго игумна Иринарха, бывшаго древле в православной вере при благочестивом царе Михаиле Федоровиче всея Руси. И будет имя господне во знамение вечно, рече господь: еще же и не оскудеет, по словеси божию, старое наше православие молитвами святых отец. А ваше никониянское собачье умышление скоро извод возьмет, не будет яко мирсина и кипарис, но яко неверия паки в прут иссохнет и в прах разыдется, и провоняет яко мертвый пес.
[Что есть тайна христианская и как жити в вере Христове]
…Еже есть хощеши помилован быти – сам такожде милуй; хощеши почтень быти – почитай; хощеши ясти – иных корми; хощеши взять – иному давай. Се бо есть равенство, а по превосходному уму – себе желай хуждьшее, а искреннему лутьшее; себе желай меньшее, а искреннему большее. Богатому поклонись в пояс, а нищему в землю. Ударит тя кто по ланите – обрати ему и другую и, отшед, ему же поклонися. Чти отца твоего и матерь твою любезне и сердечне, яко ко святым, к стопам ног их главу приклоняй благоговейне, изведших тя от своея утробы; тебя ради утроба материя болезнь претерпе, отец же, болезнуя о тебе, воздыханием и печалию снедаем всегда. Сего ради старость его поддержи, болезнь его уврачюй, гной его своима рукама обмой, ризы мягкие на плоть его возложи, седины его облобызай, пищею сладкою напитай и, отшед, поклонись, яко Иосиф Прекрасный отцу своему, не постыдеся Египта, державы своея*. Такоже и матери твори, яко Соломан царь Вирсавию* одесную престола своего устрой. Аще ветха деньми – на руку своею поноси; чрез грязь на плещу принеси; прежде ея напитай – потом сам вкуси; со гласом хваления главу свою к персям ея преклоняй и облобызай корень рождения своего. Воздохни о старости ея и, пад, поклонися родителю своему, – се бо есть благоприятно и любезно пред богом. Яко же бо ты отцу своему и матери сотворишь, такожде и тебе чада твоя сотворят, и в ню же меру мериши – возмерит ти ся. Еще же по плоти брата и сестру своих почитай; не рцы им грубо и досадительно ничто; ниже возносись на единородных своих; понеже единаго корене леторосли масличныя; едина утроба вас поноси и единая ссаша сосца матери своея; из единых изыдоша ложесн; едино лоно матерне вас воспита, и руце ея равно строиша вас; единаче сердцем и утробою уязвлялся о вас и равною любовию прилежаше к вам. Воспоминайте, чада, между собою союз сея любви и равное к вам строение родителя своего; не возноситеся друг на друга и не преобижайте словом и делом, и помышлением единоутробных своих, но меньшей брат к большему повиновение приноси; больший же о меньшем вседушне промышление твори.
…Разумеете ли силу любви? Не сию, глаголю, любовь, еже любит рачитель блудный рачительницу или пьяница пьяницу; тако же любятся тати с татями и мытарь с мытарем: ядят и пьют и друг друга, восхитя чюжая, с любовию да пиют. Ни, ни! – се бо есть пагубная, бесовская любовь. Истинная же любовь о господе бозе и спасе нашем, Исусе Христе; сия есть от трудов и пота лица своего. Алчна накорми; жадна напой; нага одежи; странна в дом свой введи; священство и иночество почитай, главу свою до земли им преклоняй; в темницу пришед, седящим упокоение сотвори; о вдовице и о сиром попекись; грешника на покаяние приведи; заповедь божию творити научи; должнаго искупи; обидимаго заступи;* мимоходящему путь укажи и проводи и поклонись. И о всех и за вся молитвы богу приноси, о здравии и спасении всех православных христиан. Се бо есть сила любви. Аще время привлечет и пострадать брата ради, не оторцыся по Христову словеси.
…Братия и чада моя о господе, богатии и убозии, мали и велицы, смиренныя и нищия, сирыя и вдовицы! Дондеже имамы время, попецемся о единородных своих душах и о домашных своих: муж о жене, жена о муже; отец о сыне, сын о отце; мати о дщери, тщи о матери; брат о сестре, сестра о брате. Не во тлю, молю вы, попечение творим, якоже неверии попечение творят о брашнех, и о ризах, и о чести настоящаго века сего: како сына ризами украсить, како тщерь веном, сиречь приданым, довольно наделить или пиршество ясно и светло сотворить или в дому храмы красныя и повапленныя возградить. Ни, ни, чада моя о господе! – се бо языческо есть, в вас же, Христовых учениках, не тако да буди, но пещися вам подобает: како сына и тщерь во благоразумие привести, како к любви божий привлещи, в православной вере утвердить, на милость и любовь к человеком научить, молитве и посту и иным добродетелем вразумить. Се бо есть благоприятно и любезно богу.
Еще же муж жене и жена мужу своему да воздают должную любовь о господе. И пейте от своих студенец источника, еже есть в чюжия кладези не ходите, но свою воду пиите. Просто рещи – друг от друга не соблудите и не желайте красоты чюжия. Во всяком кладезе единака вода и не разнствует ничем же друга друзей. Тако и совокупление мужа и жены, токмо красота чужая греху ходатайственна, а сладость смешению одна. Якоже в рай красен бе и добр в снедь, иже Адама уморивый, плод, озоба и наг бысть от славы своея, тако и здесь чюжая красота нага благодати святаго крещения сотворит. Так что стал еси? О, муж или жена, бес – не бес, человек – не человек! Как на тебя Христос поглядит, как пречистая богородица позрит? Как явишися на страшнем и нелицемерном суде наг красоты и одеяния светло блещащихся риз? Скрыся под древо со Еввою Адам* и прикрыста листвием смоковичным свою наготу. Тогда богу ходящу в рай и глаголющу: "Адаме, Адаме, где бе?" Спрятался бедной под куст, как подъявитца наг? О, окаянный Адам, куды от бога бежишь? Со дияволом любил пировать и воровать, а к зиждителю повинутца не захотел. Так же бывает и здесь: мотрошит окаянной прелюбодей, яко Адам, листвием закрывает свою срамоту, сиречь в бане парится и измывается начисто, яко селезнь, сблудя с чюжею, или блудница с чюжим, рубаху белую воздевает, к церкве пришед, молитвы у попа просит, бутто и всегда доброй человек – праведник. А совесть та замучила злодея, да тут же идет ко кресту и к прочим святыням касается.
Ох, ох, безумия! не зрит внутрь души своея наготы и срамоты, яко вместо риз благодатных сквернавыми ризы оболчен и помазан блудною тиною и вонею злосмрадною повит. И бес блудной в души на шее седит, кудри бедной расчесывает и ус расправливает посреде народа. Сильно хорош, и плюнуть не на ково. А прелюбодейца белилами, румянами умазалася, брови и очи подсурмила, уста багряноносна, поклоны ниски, словеса гладки, вопросы тихи, ответы мяхки, приветы сладки, взгляды благочинны, шествие по пути изрядно, рубаха белая, ризы красныя, сапоги сафьянныя*. Как быть хороша – вторая египтяныня, Петерфийна жена*, или Самсонова Диалида* блядь. Посмотри-тко, дурка, на душю свою, какова она красна. И ты, кудрявец, чосаная голова! Я отселе вижу в вас: гной и червие в душах ваших кипят; беси же вас злосмрадною водою кропят и ликовствуют в вас, яко в адовых темных жилищах, веселящеся. Вы же не чюете в себе зверей таковых, яко снедают вас ради беззаконныя сласти сея.
…Не ищите риторики и философии, ни красноречия, но здравым истинным глаголом последующе, поживите. Понеже ритор и философ не может быть християнин.
…Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскалства и логофетства неискусен, простец человек и зело исполнен неведения. Сказать ли, кому я подобен? Подобен я нищему человеку, ходящу по улицам града и по окошкам милостыню просящу. День той скончав и препитав домашних своих, на утро паки поволокся. Тако и аз, по вся дни волочась, сбираю и вам, питомником церковным, предлагаю, – пускай, ядше, веселимся и живи будем. У богатова человека, царя Христа, из Евангелия ломоть хлеба выпрошу; у Павла апостола, у богатова гостя, из полатей его хлеба крому выпрошу, у Златоуста, у торговова человека, кусок словес его получю; у Давыда царя и у Исаи пророков, у посадцких людей, по четвертине хлеба выпросил. Набрав кошел, да и вам даю, жителям в дому бога моего. Ну, ешьте на здоровье, питайтеся, не мрите с голоду. Я опять побреду сбирать по окошкам, еще мне надают, добры до меня люди те, – помогают моей нищете. А я и паки вам, бедненьким, поделюсь, сколько бог дает. Не подобает скрывати данного нам таланта, даже не осудимся, яко и оный, обертев во убрус сребро господина своего и скрых в землю; за сие ввержен бысть во тьму кромешную, идеже плач и скрежет зубом, и зело прягут во огни негасимом*. Не ленись того для, собака!
…Слышал еси милосердие божие, о друже, гладкая глава и учесаныя кудри, и ты, разумная, похотка гладкая, умазанное лице, добрая жена? Вонмите евангельским словесем, престаните поне при кончине от беззакония. Отдали есте юность дияволу: дайте поне старость богу, дайте целомудрие творцу своему и содетелю-свету. Не таковый рачитель на смешение друг друга, якоже бог спасения и обращения вашего хощет. Покайтеся, прибегнете поне позде к нему, создателю своему свету! Ей, запоздали! Верите настоящему сему веку? Не быша ли прежде вас сильнии царие и князи, богатии и убози, малии и велиции? Где оне? Се видим, пожерты быша, всех поглоти смерть, всех увяди, всех истни! Воистину, быв, яко не быв. Возри во гроб и виждь: где юность, где очи краснии и зрак наш? Вся изше, яко сено, и яко цвет отцвете, и яко трава посеченна бысть. Гной, червие, смрад лют, блудящая плоть бедная лежит, таже прах и без вести бысть. Где же душа прелюбодеевая? Во адовых темных жилищах, идеже несть света, но тма кромешная, идеже гроза неумолимая и лютии немилостиви приставницы, скрежет зубом и плач неутешимый. Ох мне, како избуду сих? Люто есть место и зело страшно, ужасает ми ся ум и трепещет ми душа, воспоминая сия. Помяните, чада, богатаго онаго, о нем же спас рече, како яко лев ревет за блудни своя, жгом негасимым огнем. Изо ада ко Аврааму рече: "Отче Аврааме, помилуй мя! Поели Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и ухладит язык мой, яко стражю во пламени сем". Видите ли, како смири его мука? Издалеча Авраама и Лазаря видит! А прежде, у врат лежаща, пред глазы, не видал! Недосуг больше чесать кудрей стало! Так же здесь дурил, как и вы ныне дурите, забывше смерть. Кто молвит о добре, так и слушать не хотел, – заревет, да закричит: "не указывай, – не тебе за меня отвечать! Знай ты себя! не слушаю говори твоея! Как хощу, так живу!" А мазаное-то лицо защекочет, бутто и всегда добрая жена: "бог судит! – напрасно оглашаешь! Я за тем не хожю, – право и не знаю тово!" Ох, бесчинница! Ворует, да и запирается! Беду на беду творит! А как бы: "согрешила, прости, впред престану!" – ино бы и бог простит, да и жила бы чинненко, плакався о первой той глупости. Ино диавол претит, а своя слабость престать не велит. Да еще огрызается, что сука, пред добрым человеком.
Ох, горе мне, – не хощется говорить, да нужда влечет. Как вора не обличить, коли не кается! Я, окаянный, в Сибири* зашел сам со огнем: в храмине прелюбодей на прелюбодеице лежит. Вскочили. И я говорю: "что се творите? не по правилам грех содеваете!" И оне сопротиво мне: "не осужай!" И аз паки им: "не осужаю, а не потакаю". Прелюбодей мил ся деет и кланяется мне, еже бы отпустил. А женщина та беду говорит: "напраслину-де ты на меня наводишь, протопоп, и затеваешь небылицу! – брат-де он мне, и я-де с ним кое-што говорю". А сама портки подвязывает, – блудницы те там портки носят.
И я говорю: "враг божий! а то вещи обличают". И она смеется. Так мне горько стало, – согрешает, да еще не кается! Свел их в приказ воеводы. Те к тому делу милостивы, – смехом делают: мужика, постегав маленько, и отпустил, а ея мне ж под начал и отдал, смеючись. Прислал. Я под пол ея спрятал. Дни с три во тьме сидела на холоду, – заревела: "государь-батюшко, Петрович! Согрешила пред богом и пред тобою! Виновата, – не буду так впредь делать! Прости меня, грешную!" Кричит ночью в правило, – мешает говорить. Я-су, перестал правило говорить, велел ея вынять и говорю ей: "хочешь ли вина и пива?"* И она дрожит и говорит: "нет, государь, не до вина стало! Дай, пожалуй, кусочик хлебца". И я ей говорю: "разумей, чадо, – похотение-то блудное пища и питие рождает в человеке, и ума недостаток, и к богу презорство и бесстрашие: наедшися и напився пьяна, скачешь, яко юница, быков желаешь и, яко кошка, котов ищешь, смерть забывше". Потом дал ей чотки в руки, велел класть пред богом поклоны. Кланялася, кланялася, да и упала. Я пономарю шелепом приказал. Где-петь детца? Черт плотной на шею навязался! И плачю пред богом, а мучю. Помню, в правилех пишет: "прелюбодей и на Пасху без милости мучится". Началя много, да и отпустил. Она и паки за тот же промысл, сосуд сатанин.
Из Книги обличений или Евангелия Вечного
Да слышит глаголы сын мой духовный – Фетька отщепенец, от никониян рукоположу женец, зря на животворящий крест господень; да буди распятый на кресте сем судия между мною и тобою, днесь и в день века. Живешь развращенно и нелепо мудрствуешь о образе святыя троицы*. Рекох ти и паки реку: веруй и исповеждь по писанию, якоже святыя книги научают, а не по своему обольщенному смыслу. Ей, бога тебе свидетеля поставляю и святый крест господень!
Блудишь, сице пиша и глаголя о святей троице: понеже-де божественное несозданное существо святыя троицы несекомо есть и не расстоящо, лицем же до друг друга и отнюдь не раздельно. Аз ти глаголю: возбесился еси, человече, святая сливаешь, раздельную лицы глаголеши нераздельну. Впал еси в бреге стремнины; украдше свои очи, помрачил свою душу; истинны в писании не разумеете, глаголешь образ един святыя троицы сличен; и исповедуешь, пиша в своих подметных тетратках, с клятвою и ротою глаголя, яко сын во отце, тако же и дух святый внутрь отца – имут един образ, нераздельными лицы. И приводишь в приводе душу человечю, толкуя суматоху, глаголя: якож-де душа трисоставна – ум, слово, дух – имать един образ, також-де и бог: сын и дух святый во отце соединенно и совокупно, а не слитно и нераздельно всяко.
…Подобно Федьке бешенному бывал у меня в Сибири бешенный, Феодором же звали*, – тезоименит тебе, а другой на Лопатищах Васильем звали: на чепи сидя, у…ся, говно то свое ухватя, в рот пехает себе же, а сам говорит: царь, царь, царенки, царенки. И едино лице и два лица знаменит; понеже дьяволи так учат. Как я, мазав маслом святым, да потом шелепом свитым: твори молитву Исусову, бешенный страдник! Да бывало Христовою милостию и оцеломудрствуется недели в две, а в три и исправится. А с тобою уж десять лет мучюся, а не могу от тебя бесов тех отогнать: за моя некоторыя грехи суровы велиары в тебя вошли. Да легче беса от бешеннаго изгнать, нежели от еретика.
…Федор, веть ты дурак! как тово не смыслишь! В писании лежит о зачатии Христове писано сице: "слухом бо вниде и неизреченно изыде". И ты, не зная силы глаголу, блекочешь, страдник: "ухом-де девыя бог слово во чрево ея вниде и боком изыде". Тако ты рече, Федор! Лазарь и бранил тебя за сие, а я уж на тебя и плюнул.
Как о сем не знаешь? Слухом бо вниде, сиречь, со гласом архангеловым зачатся бог слово в девей; не разверз двери девства в воплощении, а дверьми ея вселися во утробу, а не ухом.
…Кто изрещи может сие необычное дело? От века несть слыхано, николи же, нигде же. Аще и по благовещению радишася Сиф, Енох, Исаак, Иван Предтеча и Сампсон, и владычица наша, свет царица небесная*, но отцы ложесна прежде детища разверзаху, и потом рождашеся младенец, врата разбивше. Здесь же, во Христе, не тако. Бог идеже хощет, побеждается естества чин: без болезни вниде, без болезни и изыде. И млеко дояше, дева питаше питающаго всю тварь. И сие не по естеству бе, но выше естества неизреченно. Не бывает у дев млеко, дондеже с мужем во чреве не зачнет.
У пречистыя матери господни и у девы млеко бысть. Егда родила бога-человека* без болезни, на руках ея возлегша, сосал титечки свет наш. Потом и хлебец стал есть, и мед, и мясца, и рыбку, да и все ел за спасение наше. И винцо пияше, да не как веть мы – объядением и пиянством, – нет, но благоискусно дая потребная плоти. Больше же в посте пребывая.
…Да что-су вы, добрые люди, говорите: "батько-де сердито делает. У Николы тово и не мое смирение было, да не мог претерпеть: единако Ария, собаку*, по зубам брязнул. Ревнив был миленькой покойник. Не мог претерпеть хулы на святую троицу. Собором стащили с него и чин весь: неправильне-де творишь, архиепископ. Да ему даром дали пестрыя те ризы Христос да богородица. И опять ево нарядили, а он себе… [56] никово не бояся. Проклят блядин сын Арий да буди, – не называй тварию творца, сына божия-света. За што-то меня в те поры не было. Никола бы вора по щоке, а я бы по другой, блядина сына.
…Ох, блядин сын, собака косая, дурак, страдник! Коли не знаешь в книгах силы и ты вопроси бабы поселянки:* заблудил-де от гордости, государыня матушка, на водах пустыни и не знаю праваго пути к богу. А со отцем-де своим духовным дьявол спроситца претит ми, и от него-де за воровство свое учинился проклят. Помози-де, матушка, моему сиротству, исправь мою душу косую, и весь-де мой орган по души катится косо, с трудом великим, не путем еду…