Однако мне кажется, что я смогу пояснить кое-что и относительно первичной креативности, той самой, что зарождается в самых глубинах подсознания и которую мне удалось выявить у специфически креативных людей, объединенных мною в особую, тщательно отобранную, группу. Высока вероятность того, что креативность такого рода, первичная креативность, генетически заложена в каждом из нас. Она универсальна и ни в коем случае не уникальна. Ее можно обнаружить у каждого здорового ребенка. В детстве каждый из нас был креативен, но многие, повзрослев, утеряли это качество. Она универсальна еще и вот почему: если вы психотерапевт и возьметесь изучать человека, то есть докапываться до глубинных, неосознаваемых пластов его психики, вы неизбежно обнаружите там и креативность, вам не удастся пройти мимо нее. Я приведу только один пример, но он будет хорошо понятен всем. Не секрет, что во сне мы гораздо более креативны, чем наяву. Во сне мы и умнее, и смышленее, и отважнее, и оригинальнее, и т. д. и т. п. Если стряхнуть с себя ограничения, внешние и внутренние, если выйти из-под контроля, мы обязательно станем более креативными, чем обычно. Недавно я взял на себя заботу обойти всех моих знакомых психоаналитиков, выспрашивая у них об их опыте высвобождения креативности. Все они в один голос убеждали меня, и я уверен, что к их мнению присоединятся и все психотерапевты, что психотерапия в состоянии помочь пациенту проявить заложенную в нем креативность, даже если прежде он ничего такого не замечал за собой. Трудно себе представить, как можно доказать этот тезис, но таково было их общее впечатление. Если угодно, считайте это экспертной оценкой. Это убеждение людей, которые помогали писателям, у которых возникали определенные проблемы со своим творческим трудом. Психотерапевт помогает таким людям открыть дорогу их творческим способностям, помогает преодолеть запреты, ослабить внутреннего цензора и вновь начать писать. Основной опыт психотерапии таким образом заключается в обнажении глубинных пластов способностей человека, которые обычно лежат под спудом, в высвобождении генетически заложенных в нем потенций, в пробуждении креативности, которая была дарована каждому из нас, но впоследствии утеряна.
Есть разновидность невроза, истоки которой легко понять и которая, в свою очередь, может помочь нам лучше понять проблему эмоциональной блокады креативности, и об этом неврозе я хочу поговорить отдельно. Это компульсивно-обсессивный невроз.
Этим неврозом страдают ригидные, зажатые люди. Они действительно страдают, потому что жить им непросто. Они стараются контролировать каждый свой шаг, каждое движение, стараются управлять собой и своими чув 96
Креативность
ствами и потому производят впечатление людей суровых, даже холодных. Они не могут почувствовать себя раскованно, они находятся в постоянном напряжении. В нормальном состоянии (я говорю о нормальном состоянии, потому что бывают и крайние случаи, когда это напряжение перерастает в болезнь и требует вмешательства психиатра или психолога) они могут послужить примером благонравия, организованности, аккуратности, педантичности, уравновешенности и рассудительности, - из таких людей получаются прекрасные бухгалтера. В терминах психодинамической теории их можно емко охарактеризовать как <до конца расщепленных>, наверное, самых расщепленных из всех людей. В их душе пролегает глубокая, непроходимая пропасть между тем, что они знают о себе, что позволяют себе осознавать, с одной стороны, и тем, что не осознается ими, что они запрещают себе осознать (репрессированная часть глубинного), с другой стороны. По мере того, как мы больше узнаем об этих невротиках и о причинах мучающей их репрессии, мы все ближе подходим к мысли, что аналогичные причины в большей или меньшей степени вызывают и репрессию креативного в человеке вообще. Таким образом, на примере крайнего, экстремального проявления, мы можем понять сущность того, что касается обычного или нормального. Невротики обречены быть такими. У них нет другого пути. И нет выбора. Только на этом пути невротик может почувствовать себя в безопасности, в порядке, только при помощи крайнего педантизма, предсказуемости, сдержанности и безупречного владения какими-то конкретными приемами он добьется ощущения, что ему ничего не угрожает, только в этом случае он не будет истязаем тревогами. Он чувствует, что ему необходимо, и он знает, он привык добиваться того, что ему нужно, именно при помощи такого поведения. Всякое <новаторство> он воспринимает как угрозу своей безопасности, он отрицает само существование нового, он отдает себя на откуп своему прошлому опыту, он заставляет застыть окружающий его слишком изменчивый мир, он заставляет себя поверить в то, что он живет в незыблемом, неизменном пространстве. Ему обязательно нужно построить свою жизнь на базе апробированных правил и законов, руководствуясь однажды установленным распорядком и привычками, которые хорошо себя зарекомендовали в прошлом и от которых он ни за что не откажется в будущем, и только тогда он сможет почувствовать себя в безопасности и только в таком случае сможет избежать мучительной тревоги.
Но зачем ему это? Что вызывает у него такой страх? Приверженцы психодинамической теории, наверное, так бы ответили на эти вопросы: он испытывает страх перед своими эмоциями, своими глубинными инстинктами, своим глубинным <Я> и всеми силами пытается не допустить их пробуждения. Он вынужден делать это! Иначе он почувствует, что сходит с ума. Этот конфликт между страхом и защитой от него гнездится внутри человека, но человек генерализует конфликт, выносит его вовне и воспринимает все окружающее через призму этой тревоги. Он ведет войну сам с собой, его враг
Эмоциональные преграды креативности
97
находится внутри него, но если он встречает в окружающей его действительности нечто, напоминающее ему его внутреннего врага, он вступает в бой и с этим. Его страшит хаос, и он становится чрезвычайно, до крайности упорядоченным. Но его страшит и малейший беспорядок в окружающем его мире, потому что беспорядок лишний раз показывает ему возможность полной победы хаоса над порядком или пугает возможностью сговора с его внутренним, подавленным хаосом с целью ниспровержения существующего порядка вещей. Все, что ставит под угрозу его контроль, все, что усиливает его опасного, затаившегося врага или подрывает основы его защитных сооружений, будет вызывать страх и тревогу у такого человека.
Это жизнь обделенного человека. Разумеется, он может добиться некоторого спокойствия. Он может прожить всю жизнь и не совершить ни одной ошибки. Может быть, ему удастся удержать все окружающее под контролем. Но каких отчаянных усилий потребует это от него! На это может уходить вся его энергия, он может сломаться только потому, что не выдержит напряжения постоянного контроля над собой. Это изнурительная работа. И все-таки он может справиться с ней и продолжать жить, оберегая себя от опасных импульсов своего подсознания, своего неосознанного <Я>, своего реального <Я>. Он отгородится от своего неосознаваемого. Похожее описано в одной басне про некого древнего правителя. Однажды его оскорбил один человек, и правитель, узнав, в каком городе живет его обидчик, повелел истребить всех жителей этого города. Он просто хотел быть полностью уверен в том, что обидевший его не избежит наказания. Таким же решительным образом поступает и компульсивно-обсессивный невротик. Он отвергает, он уничтожает в зародыше все свои неосознаваемые импульсы, чтобы быть абсолютно уверенным, что они не выплеснутся наружу.
Я клоню к тому, что именно в этой части души, которой мы обычно чураемся и которую стараемся держать в узде, в нашем неосознаваемом, в нашем глубинном <Я> - именно там живет наша способность играть, радоваться, фантазировать, смеяться, заниматься пустяками, одним словом, быть спонтанными, и, что особенно важно, креативными. Что есть креативность, как не особого рода интеллектуальная игра, индульгенция, выдаваемая нашим глубинным <Я>, на то, чтобы быть самим собой, сочинять и придумывать, быть раскованным, свободным, чтобы, в конце концов, хоть наедине с собой быть сумасшедшим. (Если идея не выглядит сумасшедшей, значит, в ней недостает новизны.) Компульсивно-обсессивный человек отказывается от своей врожденной креативности. Он отказывается от поэзии в своей душе. Он отказывается от праздника воображения. Он подавляет всю свою здоровую <детскость>. Все вышесказанное применимо к понятию <социальная адаптированность>, к тому, что хорошо передается выражением <идти в ногу>, то есть быть в ладу с миром, быть реалистичным, здравомыслящим, зрелым и ответственным. Однако меня тревожит, что некоторые необходимые аспекты этой адаптированности заставляют нас закрыть глаза и не замечать того,
98
Креативность
что действительно угрожает лучшей приспособленности. Я имею в виду, что расхожий здравый смысл диктует нам стараться ладить с миром вопреки, а зачастую и в ущерб ладу с нашей собственной физической, биологической и социальной реальностью. Зачастую в угоду требованиям внешнего мира мы отказываемся от своего глубинного <Я>. Обычно это не принимает форму острого конфликта, как в случае компульсивно-обсессивного невроза, но меня беспокоит, что выкристаллизовавшееся в последнее время понятие <социальная адаптированность> все смелее и настойчивее призывает нас не обращать внимания на эту опасность, как и на свое внутреннее <Я>. А ведь получается так, что с точки зрения лучшей адаптированности нашими главными врагами становятся наша нежность, наши фантазии, наши эмоции, наша <детскость>. Я пока не затрагивал еще одну сторону этого же вопроса, которая заинтересовала меня в ходе исследования креативных людей (равно, как и при исследовании некреативных). Так получалось, что моими испытуемыми оказывались в основном мужчины, и я не мог пройти мимо панической боязни всего, что мужчина может назвать <женским> или <женственным>, и что тут же заслуживает звания <гомосексуального>. В суровом мужском кругу <женственным> считается практически все, что может иметь отношение к креативности: воображение, фантазия, легкость, поэзия, музыка, нежность, сентиментальность, романтизм, - и все эти свойства, качества и явления обычно рассматриваются мужчинами как несовместные с маскулинностью и даже каким-то образом угрожающие ей. Все качества, которые можно отнести к категории <слабостей>, подлежат подавлению в процессе взросления мужчины и его адаптации к миру. Но могу вас уверить, что очень многое из того, что мы привыкли считать <слабостями>, на самом деле таковыми не являются.
И сейчас, обсуждая все эти неосознаваемые процессы, которые психоаналитики называют <первичными> и <вторичными>, я могу, как мне кажется, внести свою лепту в решение этого парадокса. Как ни сложно расставлять по полочкам клочки хаоса, как ни трудно быть рассудочным в отношении мистического, но мы должны пытаться сделать это.
Первичные процессы, процессы несознаваемого познания, мировосприятия, интересующие нас в первую очередь, не подчиняются законам здравого смысла и логики, на которых воздвигается здание <вторичных процессов>, в которых мы логичны, разумны и реалистичны. Если вторичные и первичные процессы существуют сами по себе, расщеплены, то страдают и те, и другие. Крайнее выражение такого развода или абсолютного отделения логики, здравого смысла, рациональности от глубинных пластов личности дает нам компульсивно-обсессивный тип личности, компульсивно-рациональный человек, человек, который разучился жить в мире эмоций, который не знает, влюблен он или нет, потому что любовь алогична, который не может позволить себе рассмеяться, потому что смех нелогичен, нерационален, неразумен. Если человек настолько расщеплен, мы имеем дело с болезненной
Эмоциональные преграды, креативности
рациональностью и одновременно - с болезненными первичными процессами. Вторичные процессы, огражденные и дихотомизированные, можно рассматривать как конструкции, порожденные страхом и фрустрацией, как систему защитных сооружений, как учреждение для угнетения и слежки, как сложнейшее хитросплетение тайных переговоров с фрустрирующим и опасным миром предметов и отношений, который один может удовлетворить человеческие нужды, но требует слишком дорогой платы. Такое сознание, такое Эго, или сознательное <Я>, воспринимает мир через призму своей болезни, творит свои болезненные законы и живет по ним, считая их всеобщими законами природы и общества. Это своего рода слепота. Компульсивно-обсессивный человек не только лишает себя простых человеческих радостей, он когнитивно слеп ко многому, что сокрыто в нем, в других людях и даже в природе. Если такой человек станет ученым, он многого не сможет увидеть в изучаемой им природе. Да, такие люди способны делать работу, но мы, как психологи, обязаны в первую очередь спросить о них самих: какой ценой дается им это? Насколько эта работа добавляет им несчастья? - А потом обязательно и об этой работе: что это за работа? Нужно ли ее делать?
Мне довелось знавать одного человека, который мог бы послужить образцом компульсивно-обсессивной личности. Это был один из моих преподавателей, и он отличался весьма характерным способом хранить свои вещи. Он тщательно собирал все прочитанные им за неделю газеты и аккуратно подшивал их. Каждая такая недельная подшивка перевязывалась красной ленточкой и укладывалась в месячную стопку, которая в свою очередь перевязывалась желтой ленточкой. Его жена рассказывала мне, что он выработал недельное расписание того, что он будет есть на завтрак. Например, в понедельник это будет апельсиновый сок, во вторник - овсянка, в среду - чернослив и так далее до конца недели, и не дай бог жене что-нибудь перепутать в этом раз и навсегда установленном порядке и подать ему чернослив в понедельник. Он хранил все использованные им бритвенные лезвия, аккуратно упаковывая их в мешочки и снабжая ярлыками. Когда он появился в лаборатории, - я прекрасно помню этот день, - то первым делом снабдил ярлыками и этикетками все, что там было. Он все стремился организовать и упорядочить, ему хотелось ко всему приклеить соответствующий ярлык. Я помню, как он в течение нескольких часов приспосабливал ярлычок к миниатюрной лабораторной вещице, на которой совсем не было места для ярлыка. А однажды я откинул крышку фортепьяно в его лаборатории и на внутренней стороне крышки обнаружил наклейку, на которой значилось: <Фортепьяно>. Что сказать, такой человек действительно в беде. Он невозможно несчастен. Этот человек заслуживает того, чтобы сказать: <Да, он работает, но что это за работа! Нужна ли она кому-нибудь?> Иногда нужна, а иногда не нужна. К сожалению, многие наши ученые относятся именно к этому типу людей. Такого рода мелочность и скрупулезность иногда могут оказаться полезны 100
Креативность
ми в науке. Такой человек в состоянии, например, потратить двенадцать лет своей жизни, ковыряясь с микродиссекцией ядра одноклеточного организма. Нет слов, такого вида деятельность требует терпения, настойчивости, упрямства и неистребимой жажды постижения истины, которыми обладают очень немногие люди.
Первичные процессы в таком раздвоенном, ограниченном, полном страха восприятии - болезненны. Но эта болезненность не закон! Наше внутреннее, глубинное восприятие всегда смотрит на мир сквозь призму желаний, страха и удовлетворения желаний. Здесь полезно вспомнить, как смотрит на мир, на себя и на окружающих людей маленький человек. Его способ восприятия прямолинейно логичен, в том смысле, что его мироощущение не знает запретов и противоречий, не дробится на восприятия разновеликих сущностей, не имеет нужды расщеплять, противопоставлять и взаимоисключать. Первичным процессам ребенка не нужен Аристотель и его логика. Они независимы от контроля, табу, дисциплины, ограничений, отсрочек, планирования, учета возможностей и вероятностей. Они не принимают законов времени и пространства, причинно-следственных связей, закона вероятности, законов общества и законов вселенной. Такой мир не имеет ничего общего с физическим миром. Он может преобразовывать объекты, сливать несколько явлений в одно и придавать одной вещи несколько сущностей, как это бывает в сновидениях. Когда нечто угрожает нашему сознанию, то он трансформирует опасные объекты, подменяет их, подставляет на их место другие. Он подменяет настоящие объекты на иные, безопасные, и перенаправляет на них наши эмоции. Он может темнить и скрываться за маской, он предельно символичен. Он всемогущ, всеведущ, вездесущ. (Не забывайте о сновидениях. Все, о чем я говорю, относится к сновидениям.) Это недействительный и недействующий мир, ему ничего не стоит произвести вещь, явление или поступок без реального делания, одним вздохом фантазии. Большинство из нас знает этот мир, порождаемый первичными процессами, - бессловесный, сверхконкретный, почти осязаемый, и как правило зримый. Это предоценочный, предморальный, пред-этический, предкультурныймир. Он предшествует добру и злу. Цивилизация понуждает человека к дихотомизации, и только потому, что этот мир отделяется от реального, сознательного, вторичного мира, он оценивается как ребяческий, незрелый, сумасшедший, опасный, пугающий. Вспомните мой пример, человека, который полностью подавил свои первичные процессы, полностью оградился от своего подсознания. Этот человек болен в том смысле, который я описал.
Человек, у которого полностью разрушены вторичные процессы - механизмы контроля, рассудочного мышления, порядка, логики, будет, пожалуй, шизофреником. И он тоже очень и очень болен.
У здоровых же людей, особенно у тех, которые отличаются высокой креативностью, обнаруживается способность сплавлять и синтезировать свои вторичные и первичные процессы, свое сознательное и бессознательное, свое
Эмоциональные преграды креативности
1U1