Сюртоны функции расщепления
Понятие "расщепление" давно стало в психоаналитической и околопсихоаналитической литературе неким "ругательством", наряду с другими понятиями, такими как "эдиповы отношения", "триангуляция", "доэдипальный". Ещё встречаются и, что более удивительно, рождаются супервизоры-динозавры, представители и наследники минувшего психоаналитического тысячелетия, вещающие своим супервизируемым – "Это анальный пациент!" – "Это примитивные защиты!" – волшебные азбучно-словарные формулы, как будто способные прояснить или объяснить что-либо в запутанных внутренних конфликтах пациента и в динамических флюктуациях внутри аналитической ситуации.
К большому сожалению, для многих специалистов – психоаналитиков и психоаналитических психотерапевтов – открытие (совместно с пациентом) "расщепления" является одновременно и конечным пунктом следования этого кораблика, было пустившегося в опасное (не опасное? – что чувствует пациент?) плаванье по волнам интерсубъективных отношений с аналитиком и аналитических пока ещё спекуляций. Пружина кораблика работает вхолостую, шестерёнки заклинивает, винт отваливается, кораблик тонет. Над глубинами бессознательного повисает едкий дымок стыда, собственной плохости и никчёмности, примитивности и бесперспективности. Конечно – демонизация и идеализации аналитика увеличиваются. Возрастают стремления к слиянию. Желание сесть в океанский лайнер аналитика может привести к покупке пациентом билета в каюту класса "люкс". И вот она – взрослость, надёжность, блаженство, любовь. Куда плывёт "Титаник"..?
Доктор Абрам Экстерман (Abram Eksterman) в своём превосходном докладе "Теп Psychoanalytical Mistakesin Freud’s Theory" на пражской конференции (4–6 мая 2006 г.), посвященной 150-летию со дня рождения Зигмунда Фройда, с тонкой иронией и нетривиальным юмором, как истинный художник, расписал стены=рамки возможного восприятия аналитика. Такие стены способны полностью закрыть перспективу пациента. Они могут возникнуть в аналитике даже при сокрытой, внутренней диагностике аналитиком пациента. Более того: и не вполне осознанное стремление поставить пациентам диагноз, например – "эдипальные" или "доэдипальные", может привести к восприятию всех пациентов (всех людей!) безрукими и/или безногими инвалидами, помощь которым ограничена их "травмами".
Что мы знаем о расщеплении? Ограничивается ли восприятие этой функции словоблудием "примитивный защитный механизм"? Боимся ли мы наличия или актуализации данной функции в себе? Боимся ли мы "заразиться" ею от пациента (ага – значит, в нас это есть; какой ужас!)? Говорит ли, и всегда ли говорит, актуализация функции "расщепление" о психопатологии или о тяжёлой психопатологии? Что, в конце концов, расщепляется: Эго, Самость, объекты, чувства, аффекты? Что от чего отщепляется: рациональное от иррационального, прошлое от настоящего (от будущего), чувства от смыслов (ассоциаций), внутренние образы от образов внешней реальности?.. Какое впечатление производит обнаружение расщепления в другом, в себе на наш внутренний мир? Какая роль у расщепления при галлюцинациях, проекциях и интроекциях (например, в понимании 3. Фройда, М. Кляйн, Ш. Ференци, X. Кохута, Т. Огдена, Д. Лихтенберга, Д. Штерна)? Какие ещё важнейшие виды расщепления, кроме "вертикального" и "горизонтального" мы знаем?…
Кажется – мы знаем много… или ничего… всё-таки, что-то знаем… Пусть эти вопросы воздушными шариками повисят в аналитической атмосфере. Пусть для кого-то они будут круглые, овальные, для кого-то квадратные, многоугольные, бесцветные или цветные, кому-то напоминают тигра, кому-то оленёнка… Сплошные расщепления.
Служители муз издревле, в разные эпохи и по разным обрядам, роднились с функцией расщепления. Скульпторы расщепляли камень, мрамор или землю (чтобы использовать глину), горные породы расщеплялись огнём, водой (чтобы использовать металлы). Художникам нужны были краски, расщеплялись органические и неорганические "целостные объекты". В технике мастерства живопись дошла до кубизма и сюрреализма. В поэзии расщепляются смыслы, слова, слоги. Символисты играют образами, препарируя их и доводя до крайних противоположностей и противоречий. Писатели разрывают сюжетные линии, заставляют героев сомневаться, им ли принадлежат собственные мысли. Музыка может становиться интригующей, влекущей и нежной, когда расщепляются мелодии, ноты, и ритм приглашает на танец диссонанс. Надеюсь, вас интересует искусство, – психоанализ, уж минимум одной частью своего тела, погружён в искусство. Чёрт! – опять дьявольское расщепление… и опять – чёрт и дьявол. А вы за какую лебедь – за белую или за чёрную?.. Думаю – у каждого свой список любимых искусников. Не хочу навязывать личный. Экстернализацией расщепления, чтобы не "ругаться" – выносом из себя функции расщепления, человек привнёс в этот мир (почему "этот", а не "тот", и где мир "идей" и где мир "теней"?) удовольствие, а не только галлюцинации, "примитивные способы функционирования", разрушительную агрессию всевозможных форм и содержаний. Возможно, существуют индивидуумы, способные получать удовольствие только от раздражения внешнего или от возбуждения внутреннего – Бог мой, опять и снова там и тут – glanspenis, clitoris, vaginae, – возможно, существуют индивиды, способные не получать удовольствие от непосед-муз. Возможно, они – настоящие целостные Эдипы и Эдиповки (убийцы и насильники?). Да-да, посмотрим, кого у нас больше в психиатрических интернатах… Люди, выпустив из себя функцию расщепления как объект-птицу (часть души), давно интегрировали её во "взрослые" отношения… А как быть с детьми, дикарями и животными, нашедшими искусство вовне и в себе?
Наши пациенты, и не стоит, думаю, оскорблять их Эдипами (хотя, может быть, некоторые пациентки и будут этим довольны), и не стоит изыскивать в них примитивность всех родов, – нуждаются в оценке себя как личностей, в оценке их отношения с аналитиком как приносящего удовольствие объекта, нуждаются в признании собственной нужности, ценности и в нахождении ценности интимных эмоциональных пространств. Я предполагаю, что функция расщепления очень сложная, что она может не существовать "изначально", что порой необходимо длительное психоаналитическое лечение, чтобы помочь пациенту раскрыть, возродить или даже создать способность использовать расщепление. Я предполагаю, что доктор Маргарет Малер, описывая сепарационные процессы, описала одну из форм или стадий расщепления, потому что, чтобы отделению состояться как действию необходимо, чтобы оно состоялось вначале в качестве внутрипсихического акта, "механизма". Я также не связываю функцию расщепления только с неким примарным миром и с парциальными объектами: если парциальные объекты существуют изначально, то зачем их ещё расщеплять. Я предполагаю, что формирование целостного объекта подобно заполнению вазы, графина питательным субстратом, подобно тому, как младенец наполняется материнским молоком, эмоциональными отражениями и эмоциональным фоном. Причём, контуры вазы, графина и есть фантазийный="частичный" объект. В психике младенца частичные объекты свободно перемещаются, накладываются друг на друга, проходят один сквозь другой, входят один в другой, разбегаются, сливаются. Очевидно, Самость может проделывать то же самое. Иногда слияние частичных объектов, включая слияния с Самостью, остаётся на всю жизнь (ещё точнее формулировка – "слияние Самости с частичными объектами", подчёркивающая активный поиск ребёнком эмоциональных отражений и объектов (Д. Штерн)). У взрослого человека все описанные процессы не исчезают в никуда – частично они интегрированы в "структурированную" психику, частично не интегрированы, но автономны и самодостаточны, порой они являются базисными, пространствами=аспектами личности. Такие пространства безусловно бессознательны и, в меньшей степени, условно предсознательны. Они представляют собой параллельные внутрипсихические миры (идея не нова и принадлежит Д. Лихтенбергу). Фактически – Id-2, Id-З и т. д. Таким образом, расщепление беспрестанно работает над форматом личности, определяя и структуры "структурированной" психики с её вторичными процессами.
Теперь я должен остановиться, ввиду предоставленного мне формата и ввиду того, что крылья моего эссе-пегаса не выдерживают груза, проглоченного им выше. Хочу лишь отметить: в повседневной обыденной жизни мы то тут, то там встречаемся с бессмертной работой функции расщепления. Люди, не находясь в психотическом состоянии или в состоянии маразма, могут совершать поступки, действия, интеракции, обусловленные работой функции расщепления. Например, неузнавания или ложные узнавания актёров, играющих роли в кино; неузнавания или ложные узнавания родственников и знакомых при встрече. Так один, известный ныне, коллега раз пять в течении последнего десятилетия заново знакомился со мной, тогда как ранее в течении года мы встречались и общались с ним не менее раза в две недели. Другой коллега, проживши почти всю жизнь в Москве, упорно хочет казаться жителем маленькой гордой независимой прибалтийской республики, где никогда не жил.
Прощаясь, мой долготерпивый и досточтимый читатель, я предлагаю Вам посмотреть на проявление расщепления с ещё одной стороны. В приведённой ниже короткой зарисовке пациент находит в анализе способность использовать функцию расщепления. Это был для пациента важный шаг на пути к дальнейшим достижениям.
Пример
Пациент К, проживающий с братом-близнецом в одной квартире, не отличал собственных желаний, чувств и умозаключений от желаний, чувств и умозаключений брата, матери и отца. К тому же он воспринимал мать и отца как единую личность. В конечном счёте, все ближайшие родственники, друзья, любовница, коллеги по работе видели мир – он не сомневался – его глазами. Пациенту достаточно было перекинуться с кем-либо парой фраз – и те люди "становились" сразу его друзьями и им самим.
Пациент не страдал психотическим расстройством, но периодически страдал от "своей глупости": рано или поздно он "обманывался" в своих ожиданиях и мог мне всё хорошо объяснить, – что с ним на самом деле происходило в реальности. К. изучал психоаналитическую литературу, направо и налево использовал психоаналитические термины, давал интерпретации сам себе – за себя и за меня. Он ожидал, что я буду подтверждать его интерпретации, говорить его словами, что мы сольёмся с ним в полном психоаналитическом экстазе. Мои интервенции К. забывал к следующей сессии, он вспоминал лишь выводы, сделанные им самим… мои интервенции сливались с ним.
Всё вышеизложенное продолжалось много месяцев. Наконец, пациент заметил: на сеансах с ним сидит кто-то другой. И этот другой почему-то слушает его, – и как только этому другому "не надоест слушать одно и то же".
К. постепенно стал искать в себе возможность использовать функцию расщепления. Вначале он с удивлением и негодованием обнаружил: брат-близнец не является им самим, недоброжелателен к К., высмеивает его, не одобряет увлечение пациента психоанализом. К. начал различать в себе собственные части и чужие части.
Западный ветер
Моя более чем десятилетняя практика в качестве супервизора психоаналитически ориентированных психотерапевтов и психоаналитических психотерапевтов привела меня к ряду размышлений и представлений, отражающих отношение терапевтов к своим пациентам. Некоторыми моими соображениями, наблюдениями и ассоциациями я хотел бы сегодня поделиться. Может быть, что-то здесь покажется полезным молодым супервизорам и терапевтам для их нелёгкой работы, может быть – что-то вызовет недоумение и заставит поставить перед собой другие вопросы, может быть – вызовет даже бурю эмоций неприятия… Как знать, покуда не подул Западный Ветер.
Как пациент попадает к терапевту? Иногда пациент попадает к терапевту через какое-либо кадровое агентство какой-либо институции. Такой пациент способен восприниматься терапевтом необычайно ценным подарком и актом особого расположения институции. Настолько ценным, что его необходимо тщательно хранить и оберегать от пыли вопросов, от шелеста переноса, вообще от всяческих тревожащих прикосновений. Подарок настолько хрупкий, насколько дорогой. На него можно, в лучшем случае, смотреть. Смущает только ответный реальный или предполагаемый взор. Взор пациента вопрошающий. И чего ему нужно, этому пациенту? Трогать-то его нельзя! А пациент всё обращается и обращается к аналитику на вербальном и на невербальном уровне. Наконец, пациент начинает раздражать терапевта. Почему он всё приходит, нет ли тут злого умысла, не засланный ли это казачок? Действительно ли пациент божий дар – или наказание и пренебрежение со стороны институции? За страхами и подозрениями образ пациента тает, превращается в привидение. Привидение исчезает с тем же Восточным Ветром, с коим и появилось.
Несомненно – пациенты способны прибыть к психотерапевту не только по земле, но и по воздуху и по воде. Прибывают они не случайно, а после большой и часто длительной внутренней работы. С актуализировавшимися развёрнутыми внутренними и внешними конфликтами, страданием, массивными страхами и непомерными надеждами, со сфантазированным терапевтическим интерперсональным и интерсубъективным пространством. И чем незаметнее вербальные составляющие переноса в начале терапии, тем насыщеннее проективные и интроективные его аспекты, тем активнее пациент использует свои бессознательные пространственно-временные континуумы, стремясь обнаружить, обосновать и придать смыслы новым отношениям со смешанным старо-новым объектом=терапевтом. Однако, не только пациент является к терапевту per aspera. Ожидание пациента порождает в терапевте не менее интенсивные процессы. Я склонен думать – более интенсивные. Фантазии, будто терапевт более организованное и привитое тренингом существо, на поверку оказываются фикцией. Порой даже опытным аналитикам необходимо время, чтобы вспомнить о необходимости структурировать границы терапевтического взаимодействия: собственно – вспомнить о том, кто терапевт, а кто пациент… и что здесь и зачем происходит. Терапевт бывает перегружен переживаниями отношений в профессиональной среде. Это обычная ситуация, характерная не только для психоаналитического и околоаналитического сообщества, но и для других сообществ, где во главу угла ставится интеллект, способность к чувственному восприятию и к эмоциональному резонансу. Подумаем о людях искусства, учёных, шахматистах, религиозных деятелях: в их среде существуют схожие "пряности". Таким образом, очередной пациент может ожидаться как инструмент, обозначающий перфектность терапевта, как способ возвыситься над коллегами. Терапевт видит себя царём со скипетром, державой и в короне. Сейчас он начнёт анализ, просчитает, вычислит, исчислит объект исследования, пользуясь всеми подручными ручными теориями. Он всё поймёт и разъяснит… этим… коллегам. Заодно предстанет пациенту эдаким виртуозом-благодетелем.
И тут-то, не в дверь, а в окно, влетает пациент, которого терапевт совсем не ожидал увидеть, – Карлсон, живущий на крыше. Может статься, что на улице стоит прекрасная погода и Безветрие. Так кажется терапевту – иначе бы он не открыл окна на улицу. Ещё терапевт немного грустен, немного скучает. Данные чувства он способен опознать в себе, но как чувства поиска недостающего "хорошего" объекта, преданной лохматой собачки. Конечно, Карлсон развлекает, Карлсон желанен, забавен, шалит… прогоняет скуку и грусть. Беда, когда он, нежданно для терапевта (почему столь быстро бежит время сессии?!), улетает по личным делам, например, в свой офис на крыше, или к своей чёртовой бабушке. Тогда особо чувствуется: Карлсон-пациент не ручная зверушка. Грусть и скука с отсутствующим пациентом воспринимаются контрастнее. Терапевту хочется поделиться своими переживаниями со своими же родительскими объектами. Родительские же объекты переживают шалости Карлсона как "нехорошесть", злонамеренность, непрофессионализм Малыша-терапевта. В неприятии получения удовольствия от общения с неординарным пациентом родительские имаго едины, слитны. Теперь на Самость терапевта может обрушиться иной пространственно-временной континуум – слитная и тоталитарная родительская фигура, Фрёкен Бок. Или сам Фройд… психоанализ, всё-таки, дело очень серьёзное… Это паскудник-терапевт, а никакой ни Карлсон, разрушает свои внутренние пространства, пожирает их в виде тортов и плюшек, бьёт люстры, нападает на Фрекен Фройда, наполняет все комнаты жужжанием-брюзжанием. Терапевт в собственном переносе может чувствовать себя слитным с пациентом и обвинять в слитности, во вторжении, в психической пенертрации пациента. Однако, велико желание Малыша-терапевта в утешении и в хорошем объекте. Велика зависть к Фрекен Бок – к её всеведенью, силе и контролирующей функции. Велика зависть к Карлсону, живущему на крыше, – к его моторчику = магическому, всемогущему пенису. Замкнутый круг. Терапевт разрывается между различными влекущими всемогуществами и желанием сохранить преобладающей "хорошесть" Самости.
Итак, выход из сложившейся ситуации предусматривает, что аналитику необходимо признать объект исследования (пациента) субъектом, с вытекающими отсюда последствиями, а именно – признать: 1) терапевт-субъект проецирует переживания, исходящие из его собственных внутренних пространств, пространственно-временных континуумов, в пациента-субъекта; 2) воспринимаемые соблазнения и нападения пациента суть не презентации и не репрезентации пациента, а внутренние объекты терапевта; 3) Малышу-терапевту придётся существовать достаточное время малышом. По-другому данная картина выглядит следующим образом: почему бы не отправиться в гости к Карлсону, в дом на крыше, прихватив с собой побольше варенья и конфет, почему бы не вылететь с ним в окно, прогуляться по крышам, чердакам, повстречаться с кошками, жуликами, пожарными. При сём никуда далее собственных внутренних пространств не выходя. Раскрытия совместных старых и новых внутренних пространств, или пространственно-временных континуумов, с обнаружением в них аналитических других, внутри внутренних пространств терапевта, позволяет, как подсказывает мне опыт, находить выходы из ситуации – "чужак в чужой стране". Думаю, не стоит пытаться убивать в себе ни родительские объекты из разных пространств, ни Фрекен Фройда, пусть себе живут. Да и как их убьёшь? Нет сомнения – мохнатые зверушки будут подарены родительскими имаго, и Фрёкен будет довольна. Да, каждый новый пациент продвигает наш самоанализ (который совсем не ограничивается тренинговым анализом) и раскрывает в нас новые возможности и перспективы, за что мы должны быть благодарны нашим пациентам. А кто из двух субъектов психоаналитического процесса терапевт – определяется способностью предоставлять своё внутреннее пространство для аналитического путешествия, а не тем, кто кому платит. Душа наша, всё же, женщина – как говорили Древние. Пожалуй, до их мудрости нам ещё долго идти… или плыть…