- Это накатывает постепенно, никогда не знаешь…
Я всегда был любитель поддать, но, думаю, зашкаливать начало лет пять назад.
- А какой ты алкоголик? - спросил Тони.
- Ну, любимая отрава - виски, каберне, "Черный русский", но не откажусь и от водки или джина - в этом смысле я не гордый.
- Нет, я имел в виду, когда и сколько? - переспросил Тони.
Гилл уже перестал запираться и отвечал с готовностью:
- Обычно после работы. Начинаю с виски, когда приду домой - или раньше, если Роуз выкидывает фокусы, - и потом накачиваюсь. За вечер бутылка или две, пока не отрублюсь перед телевизором.
- Как же Роуз это терпит? - спросила Пэм.
- Когда-то мы любили поддать вместе, даже выстроили винный погреб за две тысячи баксов… ездили на аукционы. Но сейчас она не одобряет моих увлечений - разве что выпьет бокал вина за обедом, ну, и на вечеринках - она устраивает дегустации для своих друзей.
Джулиус снова попытался вернуть разговор в плоскость "здесь и сейчас":
- Я пытаюсь представить, Гилл, как ты должен был себя чувствовать, всякий раз приходя сюда и не говоря ни слова.
- Это было нелегко, - признался Гилл, качая головой.
Джулиус всегда учил своих студентов отличать вертикальноепризнание от горизонтального.Сейчас группа, как это чаще всего бывает, настаивала на вертикальном: ее интересовала история, включая мелкие подробности, вроде любимых напитков или продолжительности болезни, тогда как горизонтальное признание, то есть признание о самом признании, было куда важнее.
Да, сегодня мне подбросили великолепный материал для работы, подумал Джулиус. Нужно будет запомнить, как все пойдет дальше, - так, на будущее. И тут его пронзило током: он вспомнил, что будущего-то у него как раз и нет. Мерзкая черная бородавка на спине давно вырезана, но внутри по-прежнему обитали колонии меланомы - прожорливые микроскопические твари, желавшие жить сильнее, чем его собственные престарелые клетки. Они там, они пульсируют, жадно заглатывая кислород и пищу, лихорадочно размножаясь и набирая силу. И мрачные мысли тут же, рядом, ежеминутно просачиваются сквозь мембрану его сознания. Слава богу, оставался один способ бороться с этим ужасом: жить полной жизнью, беря от нее все, что можно, - и этот поток страстей, захлестнувший сейчас группу, был для. него лучшим лекарством.
Он попытался нажать на Гилла:
- Расскажи, что происходило с тобой все эти месяцы.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Гилл.
- Ты сам сказал "это было непросто". Объясни, что это значит? Что ты чувствовал на занятиях и почему это было непросто?
- Я приходил каждый раз на взводе, но так и не мог начать - что-то меня останавливало.
- Продолжай. Чтоименнотебя останавливало? - Джулиус редко действовал с таким напором, но сейчас он точно знал, чего хочет: он должен направить разговор в единственно верное русло, на которое группа могла не выйти без его помощи.
- Я люблю нашу группу, - сказал Гилл, - это самые близкие мне люди. До этого я никогда раньше не был членом команды. Я так боялся потерять свое место, упасть в ваших глазах - в конце концов, все так и случилось. Никто не любит пьяниц… теперь меня вышвырнут из группы… пошлют лечиться, все станут меня осуждать, и никто не поможет.
Это было именно то, чего добивался Джулиус, поэтому он быстро произнес:
- Гилл, посмотри вокруг и скажи, кто именно станет осуждать тебя?
- Все будут.
- Все в равной степени? Сомневаюсь. Посмотри внимательнее, посмотри на каждого. Кто здесь главный судья?
Гилл продолжал по-прежнему глядеть на Джулиуса.
- Тони может сорваться - хотя нет, не на это - он и сам не прочь промочить горло. Ты этого хотел?
Джулиус одобрительно кивнул.
- Бонни? - продолжал рассуждать Гилл, по-прежнему обращаясь к Джулиусу. - Нет, Бонни не станет меня осуждать, она всегда винит только себя - ну и разве что Ребекку. Бонни очень ко мне добра.
Стюарт? Да, Стюарт судья. У него есть такая струнка - "я весь из себя хороший, вам не чета". Ребекка? Тоже. Я даже знаю, что она скажет: "Будь как я, будь уверенным, правильным, красивым". Вот почему я немного оттаял, когда Ребекка и Стюарт показали свои слабые места, - это подтолкнуло меня сказать правду. Осталась Пэм… Да, Пэм настоящий судья. Генеральный прокурор - без вопросов. Я знаю, что она думает про меня - что я слабак, я все врал про Роуз. Она сама сказала - во мне все не так. У меня мало шансов вырасти в ее глазах - да нет, вообще нет шансов. - Он замолчал. - Кажется, все, - сказал он, обведя глазами группу. - Ах да. Еще Филип. - Тут он неожиданно повернулся прямо к Филипу. - Дай подумать… мне кажется, ты не станешь осуждать меня, но это еще ничего не значит. Скорее всего ты просто не захочешь об меня мараться. Тебе нет до меня дела - кто я такой, чтобы обо мне думать.
Джулиус был доволен собой: он заглушил неконструктивные вопли о предательстве и снял Гилла с костра осуждения. Все остальное - дело времени: рано или поздно подробности его истории всплывут сами, а сейчас, в теперешней ситуации, это не так уж важно.
Более того, его прием горизонтального признания неожиданно принес блестящий результат: отчаянная десятиминутная атака Гилла стала настоящей удачей - богатая пища для разговоров по крайней мере на два занятия.
Повернувшись к группе, Джулиус спросил: - Реакции?
Наступила нерешительная тишина - но не потому, что нечего было сказать, а потому, что сказать нужно было слишком много. Напряжение, он знал, готово было вырваться наружу: у каждого должен быть свой взгляд и на Гилла, и на его алкоголизм, и на ту неожиданную смелость, которую Гилл только что продемонстрировал. Джулиус выжидательно молчал, еще секунда - и голосов будет хоть отбавляй.
Он заметил, что Филип смотрит на него, на мгновение их взгляды встретились. Странно, подумал Джулиус. Может, Филип восхищается тем, как ловко я справился с проблемой? Или хочет ответить на выпад Гилла? Джулиус решил рискнуть и кивнул Филипу. Никакого ответа. Тогда он спросил:
- Филип, что ты скажешь по поводу сегодняшнего занятия?
- Да я вот гадаю - не хотел бы и ты поучаствовать?
- Поучаствовать? - опешил Джулиус. - Я и без того слишком много сегодня вмешивался.
- Нет, я хотел сказать поучаствовать в душещипательных признаниях, - сказал Филип.
Можно ли будет, промелькнуло в голове у Джулиуса, хоть когда-нибудь предсказать, что этот человек выкинет в следующую минуту?
- Я не пытаюсь уйти от ответа, Филип, но у нас есть темы поважнее. - Он повернулся к Гиллу: - Как ты?
- На пределе. Единственное, что меня волнует, останусь ли я в группе после всего, что случилось, - сказал Гилл, и на лбу его выступила испарина.
- Мне кажется, сейчас ты больше нуждаешься в группе, чем раньше. Но меня интересует другое, Гилл, - значит ли твое сегодняшнее признание, что ты собираешься как-то менять ситуацию? Может, заняться лечением?
- Еще бы. Сразу же после занятия. Так больше продолжаться не может. И, Джулиус, ты не мог бы провести со мной индивидуальное занятие?
- Конечно, сколько угодно. - Правило Джулиуса заключалось в том, чтобы никогда не отказывать клиентам в личных встречах при условии, что они будут держать группу в курсе событий.
Джулиус повернулся к Филипу:
- Возвращаясь к твоему вопросу. Есть старая терапевтическая штучка, позволяющая красиво избежать неприятного вопроса. Нужно спросить: "Скажи, почему ты задал этот вопрос?" Именно это я и собираюсь сделать, но вовсе не для того, чтобы уйти от ответа. Я предлагаю тебе сделку: я прямо и честно отвечаю на твой вопрос, но только после того, как ты объясняешь мне, почему ты его задал. Ну как, по рукам?
Филип немного подумал и ответил:
- Что ж, логично. Ответить, почему я задал этот вопрос, несложно: видишь ли, я пытаюсь понять твой Стиль работы и, если возможно, перенести отдельные приемы в свою практику. Лично у меня совсем иной подход: я не прибегаю к помощи эмоций, и моя цель вовсе не в том, чтобы полюбить клиента, - наоборот, я предлагаю интеллектуальную помощь, я учу своих клиентов яснее мыслить, жить в согласии с разумом. Возможно, немного запоздало, но теперь я начинаю понимать, какую цель ты преследуешь, - диалог "я и ты" в стиле Бубера…
- Кого-кого? Какого еще Бубера? - переспросил Тони. - Я не собираюсь торчать здесь и хлопать ушами.
- Ты все правильно говоришь, Тони, - отозвалась Ребекка. - Всякий раз, когда ты спрашиваешь, ты делаешь это и для меня. Я лично тоже не знаю никакого Бубера.
Остальные закивали. Стюарт сказал:
- Я где-то слышал это имя - что-то про "я и ты"… но больше ничего не помню.
Пэм поспешила объяснить:
- Бубер - немецкий еврей, философ, умер примерно полвека назад, в своих работах исследовал истинные взаимоотношения между людьми. Отношения "я и ты" - это когда оба участника вовлечены в равноправный, уважительный диалог, а "я и оно" - это когда "я" одного из участников не уважается, его используют, вместо того чтобы общаться на равных. Эта идея часто возникала здесь. Кстати, Филип поступил со мной именно как с "оно".
- Спасибо, Пэм, я понял, - сказал Тони и снова повернулся к Филипу: - Ну что, теперь все просекли?
Филип взглянул на него в полном недоумении.
- Не знаешь, что значит "просекать"? - удивился Тони. - Может, принести тебе словарь современного языка? Ты что, ящик не смотришь?
- У меня нет телевизора, Тони, - ответил Филип по обыкновению ровно, - но если тебя интересует, согласен ли я с тем, что Пэм сказала о Бубере, то мой ответ "да" - я не мог бы высказаться точнее по этому поводу.
Джулиус опешил: ФилипназываетТонииПэм поимени?ФилиподобрительноотзываетсяоПэм? Что это - простая случайность или важный знак? О, как же я люблю жизнь, подумал Джулиус, - жизнь в этой группе.
- Я перебил тебя, Филип, продолжай, - произнес Тони.
- Так вот, я говорю Джулиусу… то есть, я говорю тебе, - он повернулся к Джулиусу, - правильно?
- Правильно, Филип, - ответил Джулиус. - Ты способный ученик.
- Итак, - продолжил Филип размеренным голосом математика, - суждение первое: ты стремишься установить Диалог "я и ты" с каждым клиентом. Суждение номер два: "я и ты" представляет собой абсолютно равноправные отношения - по определению они не могут иметь односторонний характер. Три: в последнее время многие здесь излили душу. Отсюда следует естественный вопрос: разве это не значит, что ты должен поступить точно так же? - Помолчав минуту, Филип добавил: - Вот такой вопрос. Я только хотел знать, как консультант твоего типа реагирует на законное требование клиента о равноправии.
- Значит, ты хочешь проверить, насколько я последователен в своем подходе?
- Да, но проверить не тебя лично, а твой метод.
- Хорошо. Мне нравится, что твой вопрос связан с желанием лучше понять происходящее. Еще один, последний вопрос - и я тебе отвечу. Я хочу спросить, почему именно сейчас? Почему ты задал именно этот вопрос именно сейчас?
- Потому что только сейчас появилась такая возможность. В первый раз за все время мы отошли от привычной схемы.
- Не уверен. Думаю, за этим кроется что-то еще. Еще раз, почему именно сейчас?
Филип озадаченно потряс головой.
- Может быть, это не имеет отношения к делу, но мне вспомнились слова Шопенгауэра - он как-то сказал, что нет лучшего способа развеселить людей, как рассказать им про чужие беды. Он цитирует поэму Лукреция - римский поэт, первый век до нашей эры (ремарка в сторону Тони), - в которой один человек стоит на берегу моря и наблюдает, как другие борются со страшным штормом. "Для нас удовольствие, говорит он, наблюдать за несчастьями других, которые нам лично не угрожают". Разве это не одна из формул групповой терапии?
- Все это очень интересно, Филип, - ответил Джулиус, - но не имеет отношения к делу. Давай вернемся к вопросу "почему именно сейчас?".
Но Филип по-прежнему смотрел озадаченно.
- Давай, я тебе помогу, - решил подтолкнуть его
Джулиус. - Я ведь не случайно бью в эту точку - она поможет нам понять принципиальную разницу между нашими подходами. Видишь ли, то, как ты ответишь на вопрос "почему именно сейчас?", напрямую связано с твоими взаимоотношениями в группе. Сейчас я это проиллюстрирую: скажи, Филип, если в двух словах, что произошло за последние две недели?
Молчание. Филип окончательно растерялся.
Но тут вмешался Тони:
- Это же очевидно, профессор. Филип, подняв брови, взглянул на Тони:
- Очевидно?
- Хочешь, чтобы я сказал за тебя? Тогда слушай: сначала ты появляешься в группе и отпускаешь свои глубокомысленные замечания. Ты забрасываешь свою философскую удочку, а мы на нее клюем. Некоторые начинают думать, что ты и вправду настоящий мудрец - взять хотя бы Ребекку или Бонни, да и меня тоже. У тебя на все есть ответ. Ты сам консультант и даже, похоже, можешь конкурировать с самим Джулиусом. Ты сечешь? - Тони вопросительно взглянул на Филипа, который медленно кивнул. - Но тут возвращается старушка Пэм, и что же мы видим? Она срывает с тебя покрывало. И выясняется, что у тебя паршивенькое прошлое. Весьма паршивенькое. Все узнают, что никакой ты не мистер Чистюля. Оказывается, ты бортанул Пэм и даже не задумался. И все. Ты сброшен с пьедестала. Втоптан в грязь. И тут ты разозлился. Еще бы, конечно. Что же ты делаешь в ответ? Ты являешься сегодня и говоришь Джулиусу: послушай, старик, а как обстоят дела с твоими собственными тайнами? Ты хотел бы иегосбросить с пьедестала, чтобы все валялись в одной грязи, рядом. Сечешь? - Филип молча кивнул. - Вот так, черт возьми, я это понимаю. Ну, что скажешь?
Филип поднял глаза на Тони и ответил:
- Все, что ты сказал, не лишено смысла. - Затем он повернулся к Джулиусу: - Наверное, я должен попросить у тебя прощения. Шопенгауэр всегда предупреждает о том, чтобы мы не позволяли нашим субъективным ощущениям примешиваться к объективным оценкам.
- А Пэм? Ты забыл извиниться перед ней, - напомнила Бонни.
- Да, и перед ней тоже. - Филип бросил быстрый взгляд на Пэм, но та отвернулась.
Когда стало ясно, что Пэм не собирается отвечать, Джулиус заметил:
- Пусть Пэм тебе ответит, когда придет время, Филип, а что касается меня, то не нужно никаких извинений: ты здесь для того, чтобы понять, что ты говоришь и почему. А Тони, я думаю, абсолютно прав.
- Филип, можно, я тебя спрошу? - сказала Бонни. - Этот вопрос мне много раз задавал Джулиус - что ты чувствовал в последнее время после занятий?
- Я чувствовал себя неважно. Был растерян, даже взвинчен.
- Я так и думала. Я знала это, - сказала Бонни. - А как насчет замечания Джулиуса - помнишь, про руку помощи, которую протянули тебе Стюарт с Ребеккой?
- Я об этом не думал - я пытался, но так и не смог. Иногда мне кажется, что весь этот шум и гам только отвлекают меня от настоящего дела. Все эти рассуждения о прошлом и будущем мешают нам сосредоточиться на главном - понять, что жизнь есть лишь краткое мгновение настоящего, которое мы никак не можем поймать. К чему вся эта суета, если знаешь об этом?
- Теперь я понимаю, что Тони имел в виду. Ты действительно не умеешь радоваться жизни. Какая тоска, - заметила Бонни.
- Я называю это реализмом.
- Хорошо. Если жизнь всего лишь мгновение, - не унималась Бонни, - то я тебя про него и спрошу - что ты думаешь сейчас, вот в это самое мгновение, о том, что тебе помогли? И почему ты перестал ходить с нами в кафе? Уже два раза тебя как ветром сдувало. Ты что, думал, тебя никто не пригласит? Нет, давай, я спрошу так: что ты думаешь сейчас, в это мгновение, о том, чтобы пойти с нами в кафе после занятий?
- Я не привык так много разговаривать - мне нужно прийти в себя. После занятий я хотел бы расслабиться.
Джулиус взглянул на часы.
- Пора заканчивать - мы и так уже засиделись. Филип, я не забыл про наш уговор: ты выполнил свою часть - я выполню свою на следующем занятии.
Глава 27
Мы должны ограничивать свои мечты, обуздывать желания и сдерживать гнев, помня о том, что человек способен достичь только бесконечно малой доли того, к чему стоит стремиться…
После занятия группа привычно направилась в кофейню на Юнион-стрит. Поскольку Филипа не было, никто не заговаривал о нем. Вопросы, поднятые на встрече, тоже остались в стороне - вместо этого все с огромным интересом выслушали рассказ Пэм о поездке в Индию. Бонни с Ребеккой чрезвычайно заинтересовал рассказ про Виджая, таинственного попутчика с волнующим ароматом корицы, и обе наперебой убеждали Пэм не отказываться отвечать на его электронные письма, которыми он в последнее время ее забрасывал. Гилл был непривычно оживлен, не переставая благодарил всех за поддержку, обещал непременно встретиться с Джулиусом, окончательно завязать и в ближайшее время вступить в общество анонимных алкоголиков. Он даже поблагодарил Пэм за то, что она как следует его пропесочила.
- Слушайся Пэм, - сказал ему Тони. - Она плохого не посоветует - строгая, но справедливая.
Когда все разошлись, Пэм вернулась к себе домой в Беркли. Дом, где она жила, стоял на холмах, прямо над университетом. Она часто хвалила себя за то, что после свадьбы с Эрлом у нее хватило ума сохранить эту квартиру - какое-то чутье подсказывало ей, что когда-нибудь квартира пригодится. Она любила эти комнаты, обитые светлым деревом, свои тибетские коврики и теплый солнечный свет, струившийся в окна по вечерам. Ей нравилось, сидя в шезлонге, потягивать просекко и смотреть, как солнце медленно опускается в залив.
В этот вечер мысли о группе не давали ей покоя. Она вспоминала, как Тони в первый раз сбросил с себя шутовскую маску и с хирургической точностью обработал Филипа. Да, это было просто восхитительно. Жаль, у нее не было с собой магнитофона. Тони просто чудо - мал золотник, да дорог. Со временем его достоинства проступают все ярче. А как он сказал про нее - "строгая, но справедливая"? Интересно, заметили они, как много "строгости" и мало "справедливости" в ней было, когда она накинулась сегодня на Гилла? Да, напасть на Гилла было одно удовольствие, и то, что это пошло ему на пользу, даже немного портило дело. "Генеральный прокурор" - так он ее назвал? Слава богу, у него хватило смелости хоть на это. Правда, он тут же смазал все своими льстивыми похвалами.