- Во избежание недоразумений я хотел бы прояснить кое-какие детали, - заявил Филип. - Я не собирался никого ущемлять - я действовал исключительно в целях самозащиты: меня невыразимо раздражал разговор. Я заставил себя досидеть до конца, а потом вышел.
- Я понимаю тебя, Филип, - но я сейчас так одержим финалами вообще, что вижу их и в невинной ситуации. Но твои слова говорят о том, что ты заботишься обо мне. И за это спасибо.
Филип едва заметно кивнул. Джулиус продолжил:
- Раздражение, о котором ты сказал, - это кажется мне очень важным. Как ты думаешь, стоит нам заняться этим сегодня? У нас осталось всего пять занятий, и я советую вам извлечь из них максимальную пользу.
Филип потряс головой в знак того, что пока не готов к обсуждению, но это вовсе не означало, что он обречен был молчать. На дальнейших встречах его неумолимо втянули в дискуссию.
На следующем занятии Пэм с порога объявила:
- Хочу покаяться. Я много думала о тебе, Гилл, и, мне кажется, я должна извиниться… нет, я знаю, что должна извиниться перед тобой.
- Слушаю тебя. - Гилл взглянул на нее с настороженным любопытством.
- Несколько месяцев назад я на тебя набросилась - сказала, что ты пустое место, тихоня, что у тебя нет собственного мнения и что меня бесит все, о чем ты говоришь, помнишь? Так вот, это было очень грубо с моей стороны…
- Конечно, грубо, - перебил ее Гилл, - но справедливо. Это оказалось отличным средством. Оно поставило меня на ноги - хотите верьте, хотите нет, но с того дня я не выпил ни капли.
- Спасибо, но я хотела извиниться совсем не за то - это произошло позже. Ты изменился - ты работаешь, и в последнее время ты был со мной откровеннее всех. А я была так занята собой и не хотела в этом признаться. Вот за что я хочу перед тобой извиниться.
Гилл принял это извинение.
- А как насчет того, что я тебе сказал - помогает?
- Еще бы. От "генерального прокурора" меня потом много дней трясло. Это был удар в самое сердце, он заставил меня задуматься. Но больше всего меня задело то, что ты сказал про Джона, - что он сбежал не из-за своей трусости, а из-за моей злости. Вотчто пробрало меня до костей. Эти слова просто не шли у меня из головы. И знаешь что? Я поняла, что ты был абсолютно прав - Джон молодец, что сбежал от меня. Это не в нембыло что-то не так, это во мне было что-то не так - он был сыт по горло моими фокусами. Так что на днях я позвонила ему и сказала все, что я об этом думаю.
- Ну и как он к этому отнесся?
- Прекрасно - после того, как встал с пола, конечно. Мы отлично поболтали: обменялись новостями, обсудили работу, студентов, поговорили о совместных лекциях. Это было здорово. Он сказал, что я сильно изменилась.
- Отличная новость, Пэм, - сказал Джулиус. - Справиться со своей злостью - большая победа. Надо признать, ты крепко в ней увязла. Давай взглянем на этот процесс изнутри - так, на будущее, чтобы понять, как именно ты это сделала.
- Это случилось как-то само собой. По-моему, сработал твой любимый афоризм - куйжелезо,когда остынет.Мои чувства к Джону остыли, и я смогла спокойно взглянуть на себя и принять разумное решение.
- А как насчет Филипофобии? - спросила Ребекка.
- Я вижу, вы так до конца и не поняли, как чудовищно этот человек со мной поступил.
- Неправда. Я лично очень переживала за тебя. Когда ты про это рассказывала, я была просто в шоке. Но пятнадцать лет, Пэм. За пятнадцать лет что хочешь остынет. А что происходит с этим железом - почему до него до сих пор невозможно дотронуться?
- Я плохо спала ночью - все думала про историю с Филипом, и вдруг мне показалось, что я вхожу в свой мозг, хватаю этот отвратительный клубок мыслей и изо всех сил швыряю его на землю. Дальше я увидела, как я наклоняюсь над осколками и вижу - его лицо, его жалкую квартирку, мою погибшую юность, мое разочарование в учебе, мою бывшую подружку Молли… и пока я смотрела на эти осколки, я поняла: то, что случилось, просто… просто непростительно.
- Я помню, как Филип сказал, что непрощающий и непростительный - две разные вещи, - заметил Стюарт. - Я правильно передаю, Филип?
Филип кивнул.
- Не понял, - встрял Тони.
- Непростительность, - сказал Филип, - снимает с человека ответственность, а не прощать - значит, наоборот, быть ответственным за то, что отказываешься простить.
Тони кивнул:
- То есть ты хочешь сказать, или сам отвечаешь за то, что сделал, или винишь в этом кого-то другого?
- Вот именно, - ответил Филип. - А, как однажды заметил Джулиус, психотерапия начинается там, где кончается вина и возникает ответственность.
- Ты снова цитируешь Джулиуса. Мне это нравится, - сказал Тони.
- Ты выразился даже лучше меня, Филип, - добавил Джулиус. - Я снова замечаю, что ты движешься мне навстречу, это очень хорошо.
Филип едва заметно улыбнулся. Когда стало ясно, что он не собирается отвечать, Джулиус снова обратился к Пэм:
- Пэм, что ты чувствуешь?
- Если честно, меня убивает, как каждый из кожи вон лезет, чтобы отыскать перемены в Филипе. "Ах! Ох! Филип поковырял в носу, какой он молодец!" - просто смех. Филип исторгает очередную банальность - и все замирают от восхищения. - Копируя Филипа, она с нарочитой монотонностью произнесла: - "Психотерапияначинаетсятам,гдекончаетсявинаивозникаетответственность".- И потом уже громче: - А как насчет твоей ответственности, Филип? Или во всем виноваты клетки мозга? Ах да, они поменялись. Они все сделали за тебя. А ты, бедняжка, тут был ни при чем.
Наступило неловкое молчание, после чего Ребекка негромко заметила:
- Пэм, по-моему, ты можешьпрощать. Ты уже простила кучу вещей. Ты даже простила мне мои выкрутасы в Лас-Вегасе.
- Там не было жертв, кроме тебя самой, - немедленно отозвалась Пэм.
- И мы все видели, - продолжила Ребекка, - как ты простила Джулиуса за его похождения. Ты простила его, даже не спросив - может, кто-то из его друзей оскорбился таким поведением.
Пэм смягчила тон:
- У него только что умерла жена, он был в отчаянии. Вообрази, что он должен был чувствовать. Он любил Мириам со школы. Неужели это так трудно понять?
Тут в разговор вмешалась Бонни:
- Пэм, ты простила Стюарта за его случай с сумасшедшей теткой и даже Гилла за его пьянство. Ты многое простила. Почему ты не можешь простить Филипа?
Пэм покачала головой:
- Одно дело простить чужую обиду, и совсем другое - когда ты пострадала сама.
Это заявление было выслушано с сочувствием, но атаки на Пэм не прекратились.
- Лично я, - сказала Ребекка, - простила тебя за то, что ты пыталась увести отца двоих детей.
- И я тоже, - добавил Гилл. - Когда-нибудь я даже прощу тебя за то, как ты поступила с Тони. А как насчет тебя, Пэм? Ты-то сама простила себя - за "исповедь" и за то, что смешала Тони с грязью у всех на глазах? Тебе не приходило в голову, что ты его унизила?
- Но ведь я уже извинилась. Да, я была виновата и поступила, не подумав.
Но это не удовлетворило Гилла:
- Это еще не все. Ты простила себя за то, что использовала Тони?
- Использовала Тони? - воскликнула Пэм. - Я использовала Тони? Что ты такое говоришь?
- По-моему, ты плевать хотела на ваши отношения. Ты просто использовала Тони, чтобы показать кому-то - может быть, даже Филипу - вот какая я.
- Ну да, конечно. Очень умно, Стюарт. Больше ничего не мог придумать? - резко бросила Пэм.
- "Использовала"? - вмешался в разговор Тони. - Ты считаешь, меня использовали? Нет, нет, не извиняйся - хотел бы я, чтобы меня каждый день так использовали.
- Тони, прекрати сейчас же! - воскликнула Ребекка. - Что за детские шуточки. Когда ты начнешь думать головой, а не головкой?
- Какой головкой?
- Головкой члена!
Увидев, что Тони расплылся в довольной ухмылке, Ребекка вспыхнула:
- Ах ты, негодяй. Ты ведь знал, что я имею в виду. Хотел, чтобы я обязательно сказала непристойность? Ну когда ты повзрослеешь, Тони? У нас осталось так мало времени. Скажешь, что тебя не задело то, что произошло с Пэм?
Улыбка исчезла с лица Тони.
- Да, братцы, сделали мне ручкой - и привет… Но я не теряю надежды.
- Тони! - воскликнула Ребекка. - Тебе нужно менять свое отношение к женщинам. Хватит быть мальчиком на побегушках - это же унизительно. Такое ощущение, будто тебе наплевать, как к тебе относятся, - лишь бы добиться своего. Ты же унижаешь себя - и их тоже.
- Я вовсе не считаю, что я использовала Тони, - сказала Пэм. - Это было взаимно. Если честно, я тогда ни о чем не думала - действовала на автопилоте.
- Да, как и я, однажды… на автопилоте, - негромко произнес Филип.
Пэм удивленно вздрогнула. Она несколько секунд смотрела на Филипа, затем опустила глаза.
- Хочу тебя спросить, - сказал Филип.
Пэм упорно смотрела в пол, поэтому он добавил:
- Спросить тебя, Пэм.
Пэм подняла голову и посмотрела на него. Остальные переглянулись.
- Двадцать минут назад ты сказала "разочарование в учебе", а несколько недель назад ты рассказывала, что, поступая в аспирантуру, хотела заниматься философией - даже изучать Шопенгауэра. Если так, я хочу спросить тебя: таким ли уж плохим преподавателем я был?
- Я ни разу не говорила, что ты был плохим преподавателем, - ответила Пэм. - Ты был одним из лучших преподавателей в моей жизни.
Филип изумленно уставился на нее.
- Что ты сейчас чувствуешь, Филип? - спросил Джулиус.
Когда Филип отказался отвечать, Джулиус сказал:
- Филип, ты помнишь слово в слово все, что сказала Пэм, - я думаю, она значит для тебя очень много.
Филип молчал.
Джулиус повернулся к Пэм:
- Я думаю о том, что ты сказала, Пэм. Филип был одним из лучших преподавателей в твоей жизни. Наверное, это только усилило твои страдания?
- Аминь. Спасибо, Джулиус, ты как всегда прав. Стюарт повторил за Пэм:
- Один из лучших преподавателей в твоей жизни. Боже мой, Пэм. Ты меня убиваешь. Говоришь… такой комплимент Филипу. Это огромный шаг вперед.
- Не стоит преувеличивать, - ответила Пэм. - Джулиус прав: достоинства Филипа делают его выходку еще отвратительнее.
Тони, которого не на шутку задело замечание Гилла о его отношениях с Пэм, на следующем занятии решил обратиться к ней напрямую:
- Я хочу сказать тебе, Пэм… все это как-то… в общем, дерьмово, что ты взяла и отшвырнула меня, как котенка. Пэм, я не сделал тебе ничего плохого. Ты и я, мы оба… мы вместе… хотели этого, а теперь выходит, что я для тебя персон нон грата…
- Персонанон грата, - негромко подсказал Филип.
- Персона нон грата, - продолжил Тони. - Как будто меня за что-то наказали. Мы больше не встречаемся… я скучаю по тебе. Сначала мы были друзьями, потом любовниками, а сейчас… я… черт, я в подвешенном состоянии… вот здесь какая-то пустота… ты все время избегаешь меня. И Гилл прав: оттолкнуть меня при всех было чертовски унизительно. Я остался ни с чем - мы больше не любовники и не друзья - никто.
- О, Тони. Прости меня, я виновата. Я совершила ошибку… я… мы… нам не нужно было этого делать. Мне самой гадко, поверь мне.
- Так, может, вернемся?
- К чему вернемся?
- Ну, станем друзьями, и все. Будем встречаться после занятий, как все, - и дружище Филип тоже будет заглядывать иногда. - Тони протянул руку и по-приятельски потрепал Филипа по плечу. - Будем болтать про группу, ты станешь рассказывать мне про книги и все в таком духе.
- Очень зрело, - ответила Пэм. - Правда, такого со мной еще не бывало - обычно я хлопаю дверью и ухожу.
Бонни высказала догадку:
- Интересно, Пэм, ты избегаешь Тони, потому что боишься, что он снова попытается затащить тебя в постель?
- Да, наверное. Я ведь знаю Тони - он не успокоится, пока не добьется своего.
- В таком случае, - заметил Гилл, - есть одно хорошее средство - "разрядка атмосферы": просто скажи ему об этом. Неопределенность хуже всего. Пару недель назад ты сказала, что, может быть, вы снова будете встречаться, когда группа закроется, - это действительно так, или ты просто тянешь время и смягчаешь удар? Тогда это игра в одни ворота. Ты держишь Тони в подвешенном состоянии.
- Да, вот именно! - воскликнул Тони. - Когда ты сказала, что, может быть, мы снова будем встречаться, я на это понадеялся. С тех пор я только и делаю, что сижу, как паинька, и жду у моря погоды.
- И тем самым, - вставил Джулиус, - упускаешь редкую возможность поработать над собой, пока рядом группа и я.
- Знаешь, Тони, - сказала Ребекка, - постель еще не самая важная вещь в жизни, поверь мне.
- Да я знаю, знаю. Поэтому я сегодня и завелся. Не надо нотаций.
После непродолжительного молчания Джулиус сказал:
- Итак, Тони, продолжим. Тони повернулся к Пэм.
- Давай сделаем, как сказал Гилл, - разрядим атмосферу - по-взрослому. Чего ты хочешь?
- Я хочу вернуться к тому, что было. Я хочу, чтобы ты меня простил. Ты же отличный парень, Тони, и ты мне нравишься. Знаешь, как мои студенты это называют? "Крутой перепихон". Это похоже на нас с тобой - тогда это было здорово, но сейчас - сейчас группа для меня важнее. Давай лучше займемся своими проблемами.
- Нет вопросов. Всегда готов.
- Что ж, Тони, - сказал Джулиус, - теперь ты свободен, и ничто не мешает тебе рассказать то, о чем ты так долго молчал в последнее время, - о себе, о Пэм, о группе.
Все оставшееся время освобожденный Тони активно наверстывал упущенное. К нему вернулась его былая напористость, и первым делом он принялся наседать на Пэм, требуя от нее, чтобы она разобралась наконец в своих чувствах к Филипу. Когда чуда не произошло и ее неожиданная похвала Филипу так и повисла в воздухе, он начал приставать к ней с расспросами, почему, простив остальных, она не может так же поступить с Филипом.
- Я уже вам говорила, - ответила Пэм, - это естественно. Мне гораздо легче простить остальных - Ребекку, Стюарта или Гилла, - потому они не сделали мне ничего плохого. В моей жизни ничего не изменилось от того, что они сделали. Но есть и еще одна важная вещь: я простила их, потому что они раскаялись и изменились, - лично я изменилась. Я считаю, что можно простить человека, но не его поступок. Может быть, я смогла бы простить Филипа, если бы он изменился. Ноонвсетотже.Вы спрашиваете, почему я простила Джулиуса, - да вы только взгляните на него. Он всего себя отдает людям. Он отдает нам последнее, что у него есть: он учит нас умирать. Я знала прежнего Филипа и могу засвидетельствовать, что человек, который сидит здесь, ничуточки не изменился - может, только стал еще холоднее и высокомернее. - После некоторого молчания Пэм прибавила: - И от лишнего извинения он бы не рассыпался.
- Это Филип-то не изменился? - воскликнул Тони. - Пэм, ты видишь только то, что хочешь видеть. А женщины, за которыми он гонялся, - разве это не изменилось? - Тони повернулся к Филипу: - Ты никогда об этом не говорил, но ведь теперь все стало по-другому, правда?
Филип кивнул:
- Моя жизнь изменилась - вот уже двенадцать лет у меня не было ни одной женщины.
- И это ты называешь "не изменился"? - спросил Тони.
- И не исправился? - прибавил Гилл.
Не успела Пэм ответить, как Филип ее опередил:
- Исправился? Я бы так не сказал. Исправление здесь ни при чем. Я покончил со своей прежней жизнью, или, как тут сказали, со своей болезнью, не по каким-то нравственным соображениям - я изменился, потому что моя жизнь была пыткой, которую я больше не мог терпеть.
- Но как именно ты к этому пришел? Что стало последней каплей? - спросил Джулиус.
Филип помолчал, словно размышляя, стоит отвечать или нет, потом глубоко вздохнул и начал механическим голосом:
- Однажды ночью я ехал домой после довольно бурной встречи с одной очень красивой женщиной и вдруг подумал, что вот теперь, в этот самый момент, я достиг всего, чего хотел. Мне нечего желать. Я пресыщен. Все в машине пропахло женским телом: воздух, мои руки, волосы, одежда, дыхание - от всего исходил этот удушающий аромат, как будто я только что окунулся в ванну с женскими выделениями. И тут внезапно во мне зашевелилось новое желание - я чувствовал его, оно готово было подняться, захватить меня. Этои был тот самый момент. Неожиданно при мысли о моей жизни меня замутило и начало рвать. И вот тогда, - Филип взглянул на Джулиуса, - мне вспомнилась твоя эпитафия, и я понял, что Шопенгауэр был прав: жизнь - это вечное страдание, и желание невозможно утолить. Колесо страданий будет вращаться вечно, и у меня нет другого выхода - только соскочить с него. Вот тогда-то я и принял решение жить по новым правилам.
- И это держало тебя все эти годы? - спросил Джулиус.
- До сегодняшнего времени, до прихода в группу.
- Ты стал намного лучше, Филип, - сказала Бонни. - Ты стал приятным, с тобой легко общаться. Если честно, когда ты только появился… то есть… я даже не могу себе представить, чтобы я или кто-то другой захотел бы прийти к тебе на консультацию.
- К сожалению, - ответил Филип, - "общаться" здесь означает разделять чужие страдания. Это только усиливает мои собственные несчастья. Какую пользу может принести такое "общение"? Когда я "жил", я был несчастен. Последние двенадцать лет я смотрел на все со стороны, - Филип растопырил пальцы и отчаянно взмахнул руками, - и жил спокойно. А теперь, когда группа заставила меня вернуться к "жизни", я вновь страдаю. Я уже говорил вам, как плохо мне было однажды после занятий, - с тех пор я так и не пришел в себя.
- По-моему, ты ошибаешься, Филип, - сказал Стюарт. - Я имею в виду - когда говоришь о том, что "жил".
- Я как раз собиралась сказать то же самое, - живо вмешалась Бонни. - Мне лично кажется, Филип, что ты еще не жил по-настоящему. Ты никогда не рассказывал, что любил кого-то или дружил, а женщины - ты сам говорил, что это была охота.
- Неужели это правда, Филип? - спросил Гилл. - У тебя никогда не было друзей?
Филип покачал головой:
- Все, с кем я имел дело, причиняли мне только боль.
- А родители? -спросил Стюарт.