1. Первый вопрос состоит в определении того, какие именно интересы объективно относятся к витальным, а какие – уже нет. Вопрос является принципиальным, так как "защита витальных интересов" есть критерий различения доброкачественной и злокачественной агрессий. Однако круг витальных интересов достаточно широк. И сам Э. Фромм констатирует, что сфера витальных интересов у человека значительно шире, чем у животного, и включает в себя не только физические, но и психические условия. К сожалению, современная наука (в том числе и психологическая) не дает бесспорного перечня витальных интересов человека. Потребность в свободе и самоактуализации, в психическом комфорте и социальном успехе, в уважении, признании, любви и в сохранении своей системы ценностей, – все относится к витальным интересам личности. Без решения проблемы объективизации сферы витальных интересов человека практическое разведение доброкачественной и злокачественной агрессий невозможно.
2. Второй вопрос состоит в определении того, какой именно уровень агрессивных действий достаточен для защиты витальных интересов, а какой уже избыточен. Этот вопрос, который ставится здесь с точки зрения объективного критерия достаточности, еще сложнее для решения, чем первый.
3. Проблемы, однако, лежат не только в сфере объективно-научного знания (а точнее, нашего незнания). Кроме этого, необходимо поставить вопрос о субъективности восприятия личностью витальных интересов, т. е. субъективности отнесения тех или иных интересов к сфере витальных. В связи с этой проблемой, так же как и в предыдущих случаях, возникают трудности с практической дифференциацией доброкачественной и злокачественной агрессий. Однако преодоление этой трудности в рамках "усредненной", типологической психологии личности, как мы полагаем, вообще невозможно. Проблема субъективности отнесения интересов к витальным каждый раз должна решаться индивидуально, т. е. методиками экспертно-психологического оценивания.
4. К этому же кругу вопросов относится и субъективность определения личностью каких-либо внешних действий как угрожающих ее витальным интересам. Эта проблема также привносит свои трудности в различение доброкачественной и злокачественной агрессий. Разработка данной проблемы связана, конечно, с постановкой исследований в области социально-перцептивных механизмов агрессии. Но конкретные выводы, как и в предыдущем случае, могут быть сделаны лишь на основе экспертно-психологического исследования личности. Однако все равно остается вопрос: является ли достаточным основанием для интерпретации агрессии как доброкачественной то, что субъект воспринимал чьи-то действия как угрожающие его витальным интересам, хотя в действительности они таковыми не являлись?
5. Связанной с предыдущим вопросом является и проблема антиципации угрозы. Человек отличается от животного также и тем, что механизм оборонительной агрессии срабатывает и тогда, когда явной угрозы нет. Но она может присутствовать неявно. А может и не присутствовать: представление о неявной угрозе может быть ошибкой антиципации. Как в этом случае квалифицировать агрессию: как оборонительную или как злокачественную? Ответ на этот вопрос не очевиден. Да, конечно, в данном случае "человек выдает агрессивную реакцию на свой собственный прогноз" (Э. Фромм). Однако он убежден, что этот прогноз адекватен и его витальные интересы находятся в потенциальной опасности. Но более принципиальным здесь является, пожалуй, другое. Ошибка антиципации – это (а) проблема агрессивной готовности личности или (б) проблема интеллекта? То есть стоит ли за такой ошибкой готовность личности воспринимать ситуацию как потенциально угрожающую и соответственно готовность к оборонительной агрессии или же за ней стоит недостаточная способность к "просчитыванию ситуации", анализу ее развития и прогнозу возможных последствий для себя?
6. Следующая проблема состоит в субъективности оценки уровня достаточности/ недостаточности действий для защиты своих витальных интересов. Определенный уровень агрессивных действий, направленных на устранение реальной угрозы витальным интересам, может быть объективно явно избыточным, но субъективно может восприниматься личностью как необходимый и адекватный. Является ли в данном случае агрессия доброкачественной, а если является, то может ли она оцениваться так же, как и более адекватные варианты этого вида реагирования?
7. Более частным по сравнению с другими является вопрос об оценке такой формы поведения, как мщение. Эту форму поведения Э. Фромм относит к деструктивной и считает ее проявлением злокачественной агрессии. Мщение не выполняет функции защиты от угрозы, так как всегда осуществляется уже после того, как нанесен вред, а потому оно деструктивно (Э. Фромм). Однако проблема здесь состоит в том, что часто мщение как раз и направлено на нейтрализацию того вреда, который был нанесен. Дело в том, что сфера витальных интересов человека чрезвычайно широка (мы уже говорили об этом достаточно подробно) и вовсе не сводится прямо к интересам биологическим. В большинстве культур к таким интересам относятся, в частности, социальное признание, уважение в микросоциуме и любовь близких. Однако известно, что в тех культурах, где распространен обычай кровной мести, отказ от ее осуществления представляет прямую угрозу реализации вышеназванного витального интереса. Причем угроза потерять уважение, признание, стать изгоем нависает не только над самим "отказником", но и в целом над его семьей, родом. Антиципация такой угрозы и агрессия как реакция на это предвидение есть месть или это поведение следует обозначить иным понятием? Может быть, дальнейшие исследования феноменологии мести покажут, что отсроченная агрессия может носить как оборонительный, доброкачественный характер, так и иметь деструктивную, злокачественную природу. По крайней мере само понятие "месть" нуждается в серьезном уточнении.
Более всего, пожалуй, трудно согласиться с тем, что (по Э. Фромму) вообще все формы наказания (в том числе и определенные законодательно) есть выражение деструктивной мести. То, что наказание по времени следует за нанесением вреда, т. е. "опаздывает", вовсе не является доказательством его деструктивной природы. Адекватное наказание есть фактор ориентирующий, а не дезориентирующий личность. Правовое наказание (без чего невозможно правовое регулирование) дополнительно к этому является фактором обеспечения стабильности общества и безопасности его граждан. Потенциальная возможность наказания, выполняя ориентирующую функцию, играет роль превентивного механизма относительно контрнормативного, асоциального поведения личности, в том числе предупреждает и проявление злокачественной агрессии. Предвидение правовых последствий не может не воздействовать на индивидуальное сознание и требует от человека более внимательно относиться к последствиям своих поступков. Отсутствие же правовой идеи наказания ослабляет это внимание. Необходимость отчета, как показывают экспериментальные данные (Rabbie J., Goldenbeld Ch., 1989), повышая индивидуальную ответственность личности, снижает проявление агрессивности даже при групповых формах агрессии.
Наличие перечисленных трудностей не предполагает, однако, отказа от фроммовской концепции доброкачественной и злокачественной агрессий. Преодоление их, так же как и перспективы решения проблем психологии агрессии вообще, в значительной степени, как мы полагаем, связано именно с дальнейшим развитием концепции адаптивной и неадаптивной агрессий. В методологическом плане развитие этой теории, очевидно, должно быть связано с гуманистической парадигмой.
9.5. Аутоагрессивный паттерн личности
Хотя в настоящее время и нет общепринятой психологической теории агрессии, все-таки существует возможность в большинстве случаев достаточно удовлетворительно объяснить акты агрессивного поведения или даже общую агрессивность личности с помощью тех или иных концепций. Хорошие возможности для этого предоставляют теория фрустрационной агрессии, а также теория социального научения с учетом многочисленных внутренних вариаций, существующих в этих концепциях. Феномен аутоагрессии в этом плане представляется наиболее загадочным, если, конечно, не сводить его к клинической мазохистской интерпретации. Понятно, что феномен аутоагрессии, так же как и агрессии вообще, представляет значительный интерес именно для "нормальной" психологии личности и не может быть сведен лишь к рассмотрению на уровне патопсихологии.
Результаты одного большого и многоаспектного исследования (Реан А. А., 1998), подтверждая сложность феномена аутоагрессии, позволяют нам ввести понятие аутоагрессивный паттерн личности. Таким образом, аутоагрессия представляет собой не просто изолированную личностную черту, особенность, но является сложным личностным комплексом, функционирующим и проявляющимся на различных уровнях. В структуре аутоагрессивного паттерна личности, как показывают наши эмпирические исследования, могут быть выделены следующие субблоки: характерологический субблок аутоагрессивного паттерна, самоооценочный субблок, интерактивный субблок, социально-перцептивный субблок аутоагрессивного паттерна личности.
Характерологический субблок аутоагрессивного паттерна. Как оказалось, аутоагрессия имеет множественную систему достоверных связей с целым рядом характерологических особенностей личности (все связи здесь и далее значимы на уровне α = 0,01 и α = 0,05). Так, уровень аутоагрессии положительно коррелирует с интроверсией, педантичностью, а также с депрессивностью, невротичностью и отрицательно связан с демонстративностью личности.
Самооценочный субблок аутоагрессивного паттерна. Самооценке и самоотношению принадлежит центральное место в структуре личности. Поэтому, на наш взгляд, не вызывает удивления то, что в аутоагрессивном паттерне личности выделяется самостоятельный самооценочный блок. Нами установлено, что уровень аутоагрессии отрицательно коррелирует как с уровнем общей самооценки личности, так и с отдельными ее парциальными составляющими. Чем выше аутоагрессия личности, тем ниже самооценка собственных когнитивных способностей (память, мышление), ниже самооценка тела (физическое Я), ниже самооценка собственной способности к самостоятельности, автономности поведения и деятельности.
Интерактивный субблок аутоагрессивного паттерна. Аутоагрессия связана со способностью/неспособностью к успешной социальной адаптации личности, с успешностью/неуспешностью межличностного взаимодействия в микросоциуме. Уровень аутоагрессии личности, по нашим данным, отрицательно коррелирует с общительностью и положительно – с застенчивостью. Аутоагрессия, как мы могли убедиться выше, это в большинстве случаев низкая самооценка и неприятие себя. Этого уже вполне достаточно для появления трудностей социально-психологического характера, связанных с установлением контактов и осуществлением продуктивного общения, что, собственно, и фиксируется на поведенческом уровне в высоких показателях застенчивости и низких – общительности.
Социально-перцептивный субблок аутоагрессивного паттерна личности. Наличие аутоагрессии связано с особенностями восприятия других людей. Однако связи эти являются далеко не тривиальными, а на первый взгляд даже и парадоксальными. Аутоагрессия, по нашим данным, практически не связана с негативизацией восприятия других. Напротив, уровень аутоагрессии коррелирует с позитивностью восприятия значимых других. Наиболее сильно эта тенденция позитивного восприятия других с ростом уровня аутоагрессии проявляется у подростков и юношей в отношении учителей и в отношении собственных родителей (дифференцированно изучалось отношение к отцу и к матери – тенденция оказалась общей). Уровень аутоагрессии оказался отрицательно связанным лишь с представлением о том, "каким меня видят другие" (двойная рефлексия). Чем выше уровень аутоагрессии субъекта, тем более негативными являются представления об оценке другими его личности. Необходимо заметить, что данный социально-перцептивный феномен прямо связан с зафиксированными выше особенностями самооценочного субблока аутоагрессивного паттерна личности.
В заключение отметим, что аутоагрессия не коррелирует ни с какими другими шкалами агрессии (всего в нашем исследовании использовалось 10 таких субшкал), за исключением положительной корреляции со шкалой "Обида". Тем самым еще раз подчеркивается особенность феномена аутоагрессии внутри общей проблематики психологии агрессии. Мы предполагаем, кроме того, определенную недостаточность методической концепции Басса – Дарки именно в отношении феномена аутоагрессии. Кратко эта недостаточность связывается нами с доминантой концепции на "чувстве вины", при недостатке внимания к общему "неприятию самого себя". Аутоагрессия хотя, конечно, и связана с чувством вины, но только к переживанию вины не сводится. Феномен "неприятие самого себя" является, несомненно, более широким, и именно к нему должно быть привлечено особое внимание при конструировании измерительных шкал аутоагрессии.
9.6. Детская агрессия
Напомним, что под агрессией обычно понимают осознанные действия, которые причиняют или намерены причинить ущерб другому человеку, группе людей или животному. Если говорить о внутривидовой агрессии, то определение становится еще короче и должно связываться с причинением ущерба другому человеку или группе людей. Э. Фромм определяет агрессию более широко, как причинение ущерба не только человеку или животному, но и вообще всякому неживому объекту (Fromm Е., 1973). Несмотря на различия в определении понятия агрессии у разных авторов, идея причинения ущерба (вреда) другому субъекту присутствует практически всегда (Buss B. A., 1961; Berkowitz L., 1962; Lorenz K., 1963; Baron A., Richardson D., 1994 и др.).
Агрессия может быть рассмотрена в виде дихотомий, имеющих различные основания: физическая – вербальная, активная – пассивная, прямая – косвенная, доброкачественная – злокачественная. Важным вариантом дихотомического представления агрессии является выделение агрессий враждебной и инструментальной (Baron, Richardson, 1994; Buss, 1971; Fechbach, 1964; Hartup, 1974).
О враждебной агрессии говорят в том случае, когда главной целью субъекта является причинение вреда, страданий жертве. Инструментальная агрессия описывает те случаи, когда индивид, нападая на других людей, преследует иные цели, нежели причинение вреда и страданий жертве. Агрессия в данном случае является не самоцелью, а средством достижения неких других целей, реализации различных желаний и потребностей личности.
По мнению А. Бандуры, несмотря на различия в целях, как инструментальная, так и враждебная агрессии направлены на решение конкретных задач, а поэтому оба типа можно считать инструментальной агрессией. Самоценное причинение вреда и страданий жертве, имеющее место при враждебной агрессии, все равно реализует определенную цель и желание индивида (например, получение собственного удовлетворения от того, что другому стало плохо, посредством причинения вреда или боли другому), т. е. является инструментом достижения своих желаний и потребностей.
Пытаясь преодолеть возникшие терминологические проблемы, Зильман заменил понятия "враждебная агрессия" и "инструментальная агрессия" на понятия "агрессия, обусловленная раздражителем" и "агрессия, обусловленная побуждением". Агрессия, обусловленная раздражителем, описывает действия, которые предпринимаются для устранения неприятной ситуации или ослабления ее травмирующего влияния (например, сильный голод). Агрессия, обусловленная побуждением, относится к действиям, которые предпринимаются с целью достижения различных внешних выгод.
Додж и Койе в связи с рассматриваемым феноменом ввели понятия реактивной и проактивной агрессии. Реактивная агрессия связана с осуществлением агрессивных действий в ответ на реальную или ожидаемую угрозу. Проактивная агрессия (аналог инструментальной) описывает поведение, направленное на достижение определенного позитивного результата.
В серии эмпирических исследований было обнаружено (Dodge K., Coie J., 1987), что проявляющие реактивную агрессию мальчики – учащиеся начальных классов – склонны преувеличивать агрессивность своих сверстников и поэтому отвечают на кажущуюся враждебность агрессивными действиями. Дети, которые проявляли проактивную агрессию, не допускали таких ошибок в интерпретации поведения сверстников.
Полученные результаты недвусмысленно показывают, что выделенные типы агрессии действительно существенно различны. С другой стороны, найденные термины вряд ли являются более удачными, чем ранее рассмотренные понятия враждебной и инструментальной агрессий. Действительно, защитные агрессивные действия (реактивная агрессия, по Доджу и Койе), направленные, например, на сохранение своего дома, или спокойствия и благополучия близких, или защиту чести и достоинства, разве не являются одновременно и действиями, направленными на достижение определенного позитивного результата (проактивная агрессия)? Не свободна от терминологических недостатков и вышеописанная Зильманом классификация агрессии, обусловленной раздражителем, и агрессии, обусловленной побуждением. Исходя из этого, очевидно, что на сегодняшний день нет веских оснований для отказа в использовании традиционной дихотомии агрессии враждебная – инструментальная.
Существует огромное число исследований, которые убедительно показывают зависимость между негативными взаимоотношениями в системе "родители – ребенок", эмоциональной депривацией в семье и детской агрессией. Установлено, например, что если у ребенка сложились негативные отношения с одним или обоими родителями, если тенденции развития позитивности самооценки и Я-концепции не находят поддержки в оценках родителей или если ребенок не ощущает родительской поддержки и опеки, то вероятность делинквентного, противоправного поведения существенно возрастает, ухудшаются отношения со сверстниками, проявляется агрессивность и по отношению к собственным родителям (Hanson, Henggeler at al., 1984; Eron, Walder at al., 1977, 1978; Peek at al., 1985; Baron, Richardson, 1994).
В одном из исследований в лабораторных условиях ученые наблюдали (Jones at al., 1979), как общаются со своими мамами и другими детьми дети в возрасте 15, 21 и 39 месяцев. Фиксировались различные параметры, в частности измерялось время, через которое мать берет ребенка на руки, после того как он заплакал или потянулся к ней. Другой аспект наблюдения состоял в регистрации случаев агрессивного поведения ребенка, направленного на других людей (удары, укусы, стремление отобрать какой-либо предмет). Было установлено, что дети, к которым матери не спешили подходить, вели себя более агрессивно, чем дети, чьи матери быстро реагировали на плач или стремление ребенка к контакту.
Согласно теории привязанности, маленькие дети различаются по степени ощущения безопасности в своих отношениях с матерью. У крепко привязанного ребенка надежное, устойчивое и чуткое отношение со стороны матери. Такой ребенок склонен доверять другим людям, имеет хорошо развитые социальные навыки, склонен к конструктивному общению, неагрессивен. Слабо привязанный или тревожащийся по поводу своей привязанности ребенок отличается несговорчивостью, сопротивляется контролю, склонен к проявлению физической агрессии. Для таких детей характерны аффективные вспышки, импульсивность поведения (Baron, Richardson, 1994).