"Мы ругаемся с мужем. Я осознаю, как далеко мы с ним зашли. Пульсирует живот. Ощущаю боль. Потом боль проходит. Первая мысль: "Я беременна". Хочу рассказать об этом мужу в надежде, что мы помиримся. Я поднимаю рубашку. Появляется слизь и что-то красное в виде розочки. Я набираю "03", рассказываю медицинской сестре о случившемся. Она выслушала, заплакала и сказала, что вызывать врача уже поздно. Я прошу мужа, чтобы он позвонил своей маме. Перед этим у меня пошла кровь из груди. Муж говорит о чем-то со своей мамой. Я не выдерживаю, вырываю у него трубку. Начинаю говорить по телефону, но его мама плохо слышит. Она спрашивает меня о чем-то, но я не понимаю, о чем именно. В это время муж садится на табуретку и начинает ездить по комнате. Противный звук. Муж ездит и улыбается. Я говорю или думаю: "Мне плохо, умираю, а ты делаешь все назло". И я его ударяю или хочу ударить. Он схватил меня за руку. Я падаю, умираю. Муж подхватывает меня, держит на руках. Мы тянемся губами друг к другу. Вдруг он плюет, нет, не плюет, а делает губами так – "Пфи!""
Одно и то же сновидение. Одни и те же события в нем. Но какие дополнительные элементы и смысловые различия обнаружились при повторном пересказе пациенткой своего сновидения!
Перечислим эти дополнительные подробности. Итак, это мысль о том, как пациентка далеко зашла с мужем в их отношениях, что, скорее всего, было навеяно первым рассказом о сновидении и связанными с ним переживаниями. Еще одна мысль о беременности, которая не присутствовала в сновидении при первом его рассказе и не осознавалась пациенткой. Та мысль, которая мне сразу же пришла в голову, но которой я не стал делиться с пациенткой на предшествующей сессии. Во втором пересказе сновидения помимо слизи появляется что-то красное в виде розочки (тема аборта, более конкретизированная, но скрыто звучавшая при первом рассказе). Просьба пациентки, обращенная к мужу, чтобы он позвонил маме. Но в этой просьбе произошло замещение. При первом рассказе сновидения речь шла о матери пациентки, при повторном пересказе – о матери мужа. Это существенно, поскольку у пациентки сложные отношения как со своей матерью, так и со свекровью. В первом рассказе у нее снова пульсирует живот и идет кровь, во втором – вносится уточнение, так как кровь идет из груди. При первом рассказе сновидения, узнав о болях в животе жены, муж наносит ей удар кулаком. При повторном пересказе – пациентка ударяет или хочет ударить мужа.
В контексте рассмотрения психоаналитического подхода к сновидениям в мою задачу не входит подробный анализ данного сновидения. В дидактических целях мне хотелось бы только обратить внимание на то, какие подводные камни могут встречаться при работе со сновидениями пациентов и с какой осторожностью, исключающей поспешные интерпретации, следует подходить к их толкованию.
Важно также иметь в виду, что анализ сновидения здорового человека предполагает подробную и детальную проработку всех его элементов, в то время как толкование сновидения больного ограничено терапевтическими задачами. Рассмотрение сновидения пациента осуществляется не для демонстрации того, насколько аналитик владеет искусством толкования, а с целью выявить материал сновидения, который требует проработки, что способствует лечению. Это не означает, что аналитик может спокойно отбросить все то, что представляется ему ненужным или неважным в рассказе пациента о своем сновидении. В принципе, он обязан принимать во внимание буквально все, вплоть до незначительных мелочей и едва уловимых тонкостей. Он сохраняет их в памяти, поскольку может оказаться, что именно они помогут лучше и глубже понять внутриличностные конфликты пациента. Другое дело, что подчас аналитика подстерегает искушение увлечься искусством интерпретации сновидения и выдвижением логически стройных и эстетически красивых интерпретаций, завораживающих своей изысканностью и неожиданностью пациента, но имеющих весьма отдаленное отношение к лечению.
В процессе аналитической терапии приходится сталкиваться с тем, что пациент прибегает к репродукции большого количества сновидений. Аналитик не успевает разобраться в существе одного сновидения пациента, как тот рассказывает ему о другом. Беспрестанное сообщение пациентом о своих многообразных сновидениях может привести к тому, что из-за большого обилия материала аналитик окажется не в состоянии ни разобраться в каждом сновидении, ни понять смысл того, что происходит в рамках аналитического процесса. В этом случае многоречивость пациента, связанная с потоком рассказываемых им сновидений, может выступать в роли сопротивления лечению. Аналитику же не остается ничего другого, как отказаться от попыток исчерпывающего понимания и толкования всего услышанного. Если из потока сновидений удается истолковать хотя бы одно или выявить какое-то единственное патогенное желание, то этого вполне достаточно на начальном этапе развития аналитического процесса. Ведь окончательное толкование какого-то важного и существенного сновидения может совпадать лишь с завершением всего анализа.
Фрейд предостерегал, чтобы в процессе психоаналитического лечения цель исследования не подменяла собой терапевтическую цель. При работе со сновидениями пациентов увлечение их толкованием может превратиться в некую самоцель, когда исследовательский интерес заслонит собой задачи терапии. Но искусство толкования сновидений ради него самого – это превратное понимание целей и задач работы со сновидениями пациентов в процессе аналитической терапии. Сновидения и их толкование важны лишь постольку, поскольку они способствуют раскрытию бессознательных влечений, желаний и защитных механизмов пациентов. Поэтому, как считал Фрейд, аналитик не должен сосредоточиваться исключительно и полностью только на сновидениях пациента и тем более настаивать на необходимости их постоянной репродукции. Напротив, он обязан таким образом организовывать аналитический процесс, чтобы пациент оказался способным приобрести убеждение в том, что аналитик найдет необходимый для работы материал независимо от того, как часто и в какой степени ему придется заниматься сновидениями.
Изречения
З. Фрейд: "Тому, кому понятно сновидение, будут ясны и психические механизмы неврозов и психозов".
З. Фрейд: "Если сны становятся слишком обширны и многоречивы, надо отказаться от их полного выяснения. Необходимо вообще остерегаться обнаруживать особый интерес к толкованию снов и вызывать у больного предположение, что работа остановится, если он не принесет никаких сновидений".
З. Фрейд: "Я защищаю, таким образом, ту точку зрения, что толкование снов при аналитическом лечении не должно стать искусством ради искусства, но применение его должно подчиниться тем техническим правилам, которые являются вообще руководящими при проведении курса лечения".
Архаика сновидений
С точки зрения Фрейда, работа бессознательного в сновидении характеризуется как бы возвращением к тому состоянию интеллектуального развития, которое давно им преодолено. Речь идет об архаическом, регрессивном способе выражения бессознательного в сновидении. Благодаря подобному проявлению бессознательного человек возвращается на доисторическую ступень своего развития. Имеется в виду как его собственное, индивидуально-личностное развитие, так и развитие человеческого рода в целом.
Символический язык бессознательного связан с филогенетическим наследием человечества. Появление символов в сновидении – это архаический, регрессивный путь выражения бессознательного, нисходящего на ступень филогенетического развития. Не менее существенна и другая архаическая черта сновидения, относящаяся к онтогенетическому развитию индивида и связанная с его детскими, инфантильными переживаниями. В понимании Фрейда, инфантилизм как раз и находит свое отражение и выражение в сновидении человека, когда, несдерживаемые сознанием эгоистические и враждебные чувства индивида находят выход своей энергии во время сна.
Если принять во внимание подобное видение сновидения, то не приходится удивляться тому, что в своих сновидениях человек может видеть картины смерти близких ему людей, включая родителей, братьев, сестер и других родственников. В них же могут находить свое выражение запретные желания чрезмерного сексуального или инцестуозного характера. Последние направлены на половой акт с родителями, братьями и сестрами. Фрейд утверждал, что душевная жизнь детей с ее эгоистическими и инцестуозными желаниями продолжает свою деятельность в сновидениях взрослых людей. Сновидение возвращает их ночью на инфантильную ступень развития, когда в своих мыслях и чувствах ребенок не стыдится своих естественных проявлений любви и ненависти или, по крайней мере, не принимает их за что-то непристойное.
Такое понимание инфантильности сновидений привело Фрейда к необходимости переосмысления ранее распространенных представлений о детстве как некое золотом периоде времени, когда ребенок являет собой счастливое существо. Оно же заставило его по-иному подойти к обсуждению вопроса о сексуальной жизни человека – того вопроса, который всегда был притчей во языцех, но далеко не всегда становился объектом научного исследования.
Дальнейшее понимание психоаналитических идей предполагает рассмотрение взглядов Фрейда на сексуальность. Однако, прежде чем перейти к обсуждению этой проблематики, хотелось бы обратить внимание на то, что представления основателя психоанализа об инфантилизме сновидений, особенно об инцестуальном их характере, часто встречают такое внутреннее неприятие у многих людей, в результате которого формируется их устойчивое негативное отношение к психоанализу в целом.
Разумеется, можно понять эмоциональную негативную реакцию тех, кто рассматривает инцест, или сексуальные отношения между родственниками, главным образом между родителями и детьми, в качестве извращения и уголовно наказуемого преступления. И хотя речь идет не о реальных событиях, а всего лишь о сновидениях, тем не менее по-человечески можно понять, почему психоаналитическое допущение инцеста в сновидениях, не встретившее со стороны Фрейда осуждения, а напротив, вызвавшее исследовательский интерес, порождает у одних людей недоумение, у других – протест, у третьих – обвинение в непристойности.
И все же эмоционально негативная реакция на то, что в сновидениях психически здорового, а не только больного человека могут проявляться его инцестуозные желания, не должна заслонять от нас реальное положение вещей. Если кто-то в своих сновидениях никогда не видел подобных сюжетов или, точнее, убеждает себя и заверяет тех, кто спрашивает об этом, что действительно не видел ничего подобного или не может вспомнить о них, то это еще не означает, что в сновидениях других людей, не менее нормальных, чем он, не находят отражение инцестуозные желания, выражаемые не только в завуалированной, но и в открытой форме.
Несколько лет тому назад я провел исследование среди студентов московских высших учебных заведений. Наряду с другими открытиями, которые были неожиданными даже для меня, занимающегося вопросами истории, теории и практики психоанализа, обнаружилась следующая картина. Из числа студентов, которые пожелали ответить на поставленные перед ними вопросы, 40 % заявили, что в своих сновидениях никогда не видели сюжеты инцестуозного характера, в то время как 35 % описывали сновидения, в которых в той или иной форме проявились их инцестуозные влечения и желания.
Если исходить из точки зрения тех, кто считает, что сновидения инцестуозного характера – это проявление психопатологии, то придется признать, что 35 % студентов, сообщивших о своих инцестуозных сновидениях, являются психически больными. Учитывая, что в процентном отношении число студентов, не видевших инцестуозных снов, ненамного больше, всего на 5 %, то напрашивается вывод, что значительная часть студентов московских высших учебных заведений – психически больные люди. Однако в процессе общения со студентами я не обнаружил какой-либо свидетельствующей о психических отклонениях разницы между теми, кто признался в своих инцестуозных сновидениях, и теми, кто сообщил, что никогда не видел таковых. Не исключено, что какая-то часть из последней категории студентов не были предельно искренними и, возможно, не захотели говорить о том, что скрывали даже от себя. При подобном, вполне правдоподобном допущении может оказаться, что в процентном отношении число студентов, видевших инцестуозные сновидения, на самом деле не только не меньше, но даже больше числа тех, кто не видел такие сновидения.
Приведу несколько примеров, почерпнутых из проведенного мною исследования среди студентов московских средних и высших учебных заведений и свидетельствующих о сновидениях инцестуозного характера.
Так, вспоминая различные эпизоды из своего детства, одна девушка сообщила следующее.
"Позднее у меня были сновидения, связанные с кровосмесительными связями. Я хорошо помню эти сновидения. Правда, в роли отца был другой мужчина, но я точно знаю, что этот мужчина был папа. Мои сны носили сексуальный характер. Проснувшись утром, я не испытывала каких-либо угрызений совести. Однако не отрицаю чувства отвращения".
И еще одно показательное сновидение девушки.
"Примерно в 14 лет мне приснился сон, где я занималась сексом со своим папой. В этом сне у меня родился ребенок от отца. Я была потрясена этим сном. Мне неприятно было вспоминать о нем, хотя несколько дней он всплывал в моей памяти. И хотя это был всего лишь сон, я испытала угрызения совести".
Аналогичные сновидения имеются и у юношей. Один из них вспоминал следующее.
"В 19 лет у меня появились эротические сновидения с матерью, вступающей со мной в половой контакт. В этих сновидениях я переживал оргазмы. Переживаю их и сейчас".
Еще один пример юношеского сновидения.
"Да, был очень конкретный сон. Мать просит меня, чтобы я ее… и при этом говорит, что этим она покажет мне другие миры и планеты, на которых, как я сейчас формулирую, "есть Рай". Я делаю это с удовольствием и наслаждением. Но постоянно что-то присутствует и отвлекает. Мама всегда любила меня больше, чем отца, и мне от этого было не по себе. Я боялся его и сильно недооценивал себя".
Полагаю, что в свете этих данных вряд ли следует руководствоваться соображениями, основанными на эмоциональном и по-человечески понятном нежелании допустить возможность того, что инцестуозные сновидения – это не отражение искалеченной психики больных людей, а распространенное явление, свойственное многим. Разумеется, дело не только в этих данных, хотя они заставляют задуматься над нашими привычными представлениями о человеке и его сновидениях. Более существенно то, что сами по себе эмоциональные реакции не могут служить основанием для обвинения Фрейда в тех непристойностях, которые ему подчас приписываются. Другое дело – содержательное осмысление психоаналитических идей и их использование в терапевтической деятельности, что действительно может привести к поддержке, отвержению или пересмотру фрейдовских допущений, гипотез, теорий.
Взгляды Фрейда на природу и существо сновидений вызвали возражения у некоторых исследователей, негативно относящихся к психоанализу как таковому. Они вызвали неоднозначную реакцию и у тех, кто в той или иной степени разделял психоаналитические идеи. Одни из них поддержали фрейдовское понимание сновидений, положенное в основу классического психоанализа, другие внесли изменения в те положения, которые были сформулированы Фрейдом о природе и функциях сновидений. Третьи подвергли критике положение о том, что сновидение – это осуществление желаний человека.
А. Адлер высказал мысль, что сновидение вовсе не стремится вернуться в прошлое, как полагал Фрейд. Оно устремлено вперед и нацелено на решение некой задачи. Сновидение направлено на разрешение вполне конкретной, стоящей перед человеком проблемы. Оно не является "царской дорогой" к бессознательному, поскольку не противоположно бодрствующему сознанию. Между сознанием и бессознательным нет никакой пропасти.
Для К. Г. Юнга сновидение – это нечто трансцендентальное, то есть выходящее за пределы человеческого разума. Оно выполняет функцию связи между сознанием и бессознательным в душевной жизни человека. Это не компромиссное образование, а компенсаторное, то есть дополнительное, поддерживающее равновесие между сознательными и бессознательными процессами. Кроме того, сновидение выполняет предвосхищающую функцию. Оно телеологично, нацелено на будущее. По убеждению Юнга, сексуальность в сновидении – лишь средство выражения, но не смысл или цель его.
Э. Фромм считал, что сновидение обладает двойственными функциями: при отсутствии контакта с реальностью в сновидении проявляется как самое плохое, так и самое хорошее, что имеется в человеке. В сновидении человек может быть неразумным, глупым, непристойным, а может быть и, наоборот, более разумным, мудрым и нравственным, чем когда бодрствует. С точки зрения Фрейда, сновидение иррационально по своей природе, Юнг видел в сновидении откровение высшего разума, а по мнению Фромма, в сновидении проявляется и то и другое. Цель толкования сновидения – понять, заявляет ли о себе животное начало в человеке, или проявляется все лучшее, что в нем есть.
Американский психоаналитик Б. Левин в своей статье "Сон, рот и экран сновидения" (1946) выдвинул предположение, что сновидение проецируется на белый экран, символизирующий материнскую грудь, трансформированную из выпуклой формы в плоскостную поверхность. Спящий человек как бы идентифицирует себя с грудью, подобно младенцу, сосущему материнскую грудь перед отходом ко сну. Экран сновидения включает в себя воспроизведение раннего тактильного (кожного) соприкосновения с матерью и тем самым представляет собой интроективную идентификацию с грудью. Каждый образ сновидения проецируется на этот экран.
В другой статье "Пересмотр экрана сновидения" (1951) Б. Левин внес некоторые дополнения к своему пониманию специфики экрана как такового. В частности, он провел различие между "экранным" и "пустым" (слепым) сновидениями. В первом случае сновидение представляет собой как бы киноэкран, заполненный различными визуальными образами. Во втором – белое полотно, появляющееся само по себе, без проекции на него каких-либо зрительных образов.
Выдвинутое Б. Левином представление об экране сновидения вызвало у психоаналитиков потребность в дальнейшем осмыслении этого феномена. Так, английский психоаналитик Ч. Райкрофт в работе "Вклад в изучение экрана сновидений" (1951) высказал мысль о том, что экран сновидений характерен только для людей, страдающих маникальностью, при которой наблюдается экстатическое слияние с материнской грудью. С точки зрения М. Канзера, нашедшей отражение в статье "Коммуникативная функция сновидений" (1955), экран сновидения является следом и свидетельством наличия партнера по сновидению. То есть в процессе сновидения особое значение приобретает внутренняя коммуникация, в результате чего спящий не бывает, по сути дела, одинок, а спит со своим интроецированным объектом.