В 1892 году у Фрейда были две пациентки, при лечении которых он не использовал гипноз. К тому времени гипноз стал для него, по его собственному выражению, неприятен, как капризное и, так сказать, мистическое средство. Одна из пациенток ("случай Люси Р.") страдала легкими истерическими нарушениями, включая потерю обоняния. Вторая ("случай Элизабет фон Р.") испытывала мучительные боли в ногах и не поддавалась гипнозу. Пытаясь обойтись без гипнотического внушения, Фрейд вспомнил об одном эксперименте, который он наблюдал у Бернгейма во время своей поездки в Нанси. Пациента приводили в гипнотическое состояние, в котором внушали ему различные действия и заставляли испытывать разнообразные переживания. После того как он приходил в себя и возвращался в бодрствование, его просили вспомнить, что было с ним до пробуждения и какие переживания он испытывал в то время. Пациент ничего не помнил и говорил, что ничего не знает. Тогда его начинали убеждать в том, что на самом деле он знает о происходящем с ним в гипнотическом состоянии и необходимо только приложить усилия к тому, чтобы вспомнить об этом. Приходилось настаивать на том, чтобы он вспомнил забытое. В конечном счете после некоторых затруднений в памяти пациента воскрешали те переживания, которые имели место у него в гипнотическом состоянии.
Осмысление этого эксперимента привело Фрейда к идее, согласно которой у истерических пациентов имеются воспоминания, которые в силу каких-то причин не попадают в поле их сознания и создается видимость того, что пациенты ничего не знают о них. Необходимо убедить пациентов в том, что они обладают определенными знаниями. Надо только настойчиво требовать, чтобы они вспомнили о событиях, некогда имевших место в их жизни. Для этого не требуется гипноз. Достаточно, чтобы пациенты сосредоточивались на каком-то воспоминании. Так появился новый технический прием, который Фрейд поначалу назвал сосредоточением.
Придерживаясь этой техники, Фрейд освободил катартический метод Брейера от элементов гипноза. Цель осталась прежней – дойти в воспоминаниях пациента до травмирующей ситуации, чтобы благодаря выявлению на свет истины устранить его невротические симптомы. Технический прием иной – не введение пациента в гипнотическое состояние, а работа с ним в состоянии его бодрствования.
Пациента укладывали на кушетку, просили закрыть глаза и сосредоточить свое внимание на одном из истерических симптомов. Пациент должен не только сосредоточиться на конкретном симптоме, но и вспомнить все то, что могло бы помочь выявлению истоков его происхождения. Для достижения этой цели Фрейд задавал наводящие вопросы, настойчиво требовал от пациента, чтобы он воскресил в памяти все воспоминания. В том случае, если ничего не получалось и пациент говорил, что он ничего не помнит, Фрейд прибегал, по его собственному выражению, к "небольшой методической уловке" – наложению руки на лоб. Он слегка нажимал своей рукой на лоб пациента, убеждая его в том, что к нему обязательно придут какие-нибудь мысли или воспоминания. После неоднократных попыток, когда при помощи руки Фрейд настойчиво требовал от пациента извлечения воспоминаний из его памяти, у того появлялись некоторые мысли, которые он и излагал своему врачу.
Из клинической практики
"Разъяснения, получаемые благодаря процедуре давления, иногда возникают в очень странной форме и в обстоятельствах, делающих заманчивым предположение о бессознательном интеллекте. Так, я вспоминаю одну даму, много лет страдавшую от навязчивых представлений и фобий, которая рассказывала мне о возникновении заболевания у нее в детстве, но не могла назвать причину заболевания. Она была искренней и интеллигентной и оказывала лишь небольшое сознательное сопротивление. (Здесь я хочу заметить, что психический механизм навязчивых представлений имеет очень много внутреннего родства с истерическими симптомами, и поэтому методика анализа в обоих случаях должна быть одинаковой.) Когда я спросил эту даму, видела ли она что-либо или не появилось ли у нее какое-нибудь воспоминание при давлении моей руки, она ответила: "Ни то, ни другое, но мне вдруг пришло в голову одно слово". – "Одно-единственное слово?" – "Да, но оно звучит очень уж глупо". – "Скажите его все-таки". – "Старший дворник". – "Больше ничего?" – "Нет". Я надавил еще раз, и опять у нее всплыло пришедшее ей на ум слово. "Рубашка". Теперь я заметил, что здесь имеется новая форма ответа, и повторными надавливаниями я способствовал получению бессмысленного на вид ряда слов: старший дворник – рубашка – кровать – город – телега. "Что это должно означать?" – спросил я. Она мгновенно подумала, потом сказала: "Это может быть только та история, которая мне сейчас приходит к на ум. Когда мне было 10 лет, а моей старшей сестре – 12, у нее однажды ночью случился припадок острого возбуждения. Ее пришлось связать и отвезти в город на телеге. Я знаю точно, что с ней справился и сопровождал ее потом в лечебное учреждение старший дворник".
Мы продолжили этот вид исследования и услышали от нашего оракула другие ряды слов, не все из которых мы сумели истолковать. Однажды их удалось использовать для продолжения этой истории и для связывания с другой. Значение этой реминисценции вскоре выявилось. Заболевание сестры потому произвело на нее такое глубокое впечатление, что у них была общая тайна: они спали в одной комнате и однажды обе подверглись сексуальному нападению определенного лица мужского пола. Благодаря упоминанию об этой сексуальной травме, полученной в ранней юности, вскрылось не только происхождение первых навязчивых представлений, но выявилась ситуация, травмировавшая ее позже. Странность этого случая состояла только в появлении отдельных ключевых слов, которые нам приходилось перерабатывать в предложения, так как видимость отсутствия соотношений и связей сохранялась для целых идей и сцен, обычно возникавших при давлении. При дальнейшем прослеживании закономерно оказывалось, что не связанные с виду реминисценции на самом деле тесно связаны и непосредственно ведут к искомой психической травме" (3. Фрейд. О клиническом психоанализе / Избранные сочинения. – М., 1991. -С. 61–62).
В случае Элизабет фон Р. Фрейд заставлял больную рассказывать все то, что она знает или хотя бы смутно помнит. Он беспрестанно задавал вопросы и, что называется, постоянно давил на нее. Фиксируя те затруднения, которые возникали у нее по ходу воспоминаний, он неотступно возвращался к ним, требуя от нее прояснения недостающих звеньев в цепи воспоминаний. Шаг за шагом вместе с пациенткой Фрейд пробирался вглубь воспоминаний, вскрывая новые напластования и события, относящиеся к истории ее жизни. Так, путем долгой, утомительной и упорной работы он открывал истину, благодаря которой устанавливалась связь между забытыми, травматическими, патогенными сценами из жизни больной и последующими, порожденными ими симптомами. Используя в своей работе с Элизабет фон Р. новое техническое средство, Фрейд достиг того, что во время аналитических сеансов ноги пациентки начали, по его собственному выражению, "говорить".
Случай Элизабет фон Р. был для Фрейда первым полным анализом истерии, которым он сам остался доволен. "Методическую уловку" с положением руки на лоб пациента он стал использовать и в других случаях, считая, что под давлением его руки каждый раз устанавливается забытое воспоминание, воскрешение которого достигается настойчивостью врача по отношению к больному. С точки зрения Фрейда, патогенные представления становятся доступными для восприятия пациента тогда, когда он отвлекается от сознательного поиска и размышления. Напористость врача необходима не для того, чтобы пациент проявил свою волю в воспоминаниях. Напротив, она направлена на то, чтобы своей психической работой врач смог преодолеть какую-то силу, мешающую воспоминаниям больного, которому следует без критики, разумных доводов и сомнений отдаваться доступным ассоциациям. Это был уже не просто технический прием, а новый метод, названный Фрейдом "психическим анализом".
В 1895 году Фрейд совместно с Брейером опубликовали работу "Исследования истерии". В ней излагались и разбирались пять историй болезни, включая историю пациентки Брейера Анны О. и четырех пациенток Фрейда. Наряду с их совместной вступительной статьей и теоретическими рассуждениями Брейера, в книге содержалась заключительная глава о психотерапии истерии, принадлежащая перу Фрейда. Эти материалы дают представление как о специфике использованного им метода психического анализа, так и о самой процедуре его осуществления.
В написанной Фрейдом главе о психотерапии истерии содержались идеи о бессознательном интеллекте, сопротивлении, сексуальной травме, методике анализа истерии, приемлемой для изучения невроза навязчивых состояний. По сути дела, это те идеи, которые легли в основу психоанализа. К этому следует добавить, что в тексте написанной Фрейдом главы имелись рассуждения о сопротивлении, а также размышления о переносе (трансфере) и вытеснении. Отталкиваясь от высказываний Фрейда о психоанализе, согласно которым психоаналитическим является любое исследование, признающее факты сопротивления и переноса, а учения о сопротивлении, вытеснении, бессознательном, этиологическом значении сексуальной жизни и важности детских переживаний – это составные части психоанализа, можно говорить о том, что с публикацией в 1895 году совместного труда Брейера и Фрейда появился новый метод исследования и терапии, получивший название "психоанализа".
Год спустя после публикации данной работы Фрейд впервые использует термин "психоанализ". Это нашло свое отражение в его статье "Наследственность и этиология неврозов", вышедшей в свет на французском языке 30 марта 1896 года. Полтора месяца спустя была опубликована на немецком языке статья Фрейда "К вопросу об этиологии истерии", в которой также фигурировал термин "психоанализ". Так был осуществлен переход от психического анализа к психоанализу.
Этот переход сопровождался дальнейшим изменением методики и техники исследования истоков возникновения невротических симптомов. Отказ от гипноза был необходимой предпосылкой для осуществления психического анализа. Отказ от наложения руки на лоб пациента с целью оказания на него давления – важным шагом на пути возникновения психоанализа.
Случай Элизабет фон Р. открыл Фрейду глаза на необходимость изменения используемой им техники анализа. На протяжении многих сеансов он оказывал на нее давление, стремясь своими вопросами направить пациентку в русло необходимых для анализа воспоминаний. Он убеждал ее в том, что она не только знает, но и должна воскресить в памяти важные события предшествующей жизни. Он настаивал на необходимости вспомнить то, что она забыла. Дело дошло до того, что пациентка выразила свое недовольство по поводу нажима, который Фрейд оказывал на нее. Ей мешали настойчивые требования аналитика, направленные на конкретные воспоминания. Его вопросы не позволяли ей отдаться свободному течению мыслей. Под его напором зарождающиеся у нее ассоциации не получали свободного развития.
Если первоначально Фрейд полагал, что его активность, настойчивость и требовательность являются несомненным благом для анализа, то недовольство по этому поводу, проявленное в случае Элизабет фон Р., заставило его задуматься над используемой им техникой. Реальная трудность в процессе воскрешения воспоминаний состояла, видимо, не только в сопротивлении пациента, что впоследствии стало одним из важных, первостепенных объектов анализа, но и в невозможности пациента в условиях усиленного давления на него аналитика отдаться свободному ассоциированию. В конечном счете у Фрейда хватило мудрости не только прислушаться к доводам его пациентки, но и последовать совету не оказывать на нее излишнее давление.
Так, обладая чутьем исследователя и руководствуясь здравым смыслом, Фрейд пришел к методу свободных ассоциаций. К тому методу, который, как и в случае Анны О. с катарсисом, был подсказан пациентом. К тому методу, который как раз и был положен в основу психоанализа. Таким образом, возникновение психоанализа связано с отказом от гипноза и использованием метода свободных ассоциаций. С этого момента метод свободных ассоциаций стал альфой и омегой психоаналитической терапии.
Терапевтическая деятельность Фрейда – важный источник идей и технических разработок, приведших к возникновению психоанализа. Важный, но не единственный источник, как это подчас представляется многим психоаналитикам, сводящим психоанализ только и исключительно к клинической практике.
Из предыдущего рассмотрения нетрудно заметить, что становление психоанализа связано не только с терапевтической, но и с исследовательской деятельностью Фрейда. Впрочем, оба вида деятельности тесно переплетаются друг с другом. По крайней мере, именно так обстояло дело у Фрейда, в отличие от ряда современных психоаналитиков, для которых клиническая или частная практика – это основа основ психоанализа, а исследовательская деятельность – некий придаток, совсем не обязательный и к тому же обременительный, а в условиях ускоряющегося темпа жизни, когда некоторые аналитики едва успевают принимать пациентов, совершенно ненужный.
Рассматривая истоки возникновения психоанализа, нет необходимости останавливаться на детальном обсуждении вопроса о соотношении исследовательской и терапевтической деятельности, теории и практики психоанализа. Важно иметь в виду, что терапевтическая практика – отнюдь не единственный и исчерпывающий источник, положивший начало становлению психоанализа. Наряду с ним имеются и другие, из которых Фрейд черпал вдохновлявшие его идеи и которые оказались для него не менее продуктивными, чем аналитическая практика.
Изречения
З. Фрейд: "Если создание психоанализа является заслугой, то это не моя заслуга. Я не принимал участие в первых начинаниях, когда другой венский врач – д-р Йозеф Брейер – в первый раз применил этот метод к одной истерической девушке (1880–1882), я был студентом и держал свои последние экзамены".
З. Фрейд: "Неважно, впрочем, начнем мы отсчитывать эпоху психоанализа от катартического метода или от моей модификации последнего".
З. Фрейд: "Французский наблюдатель Ж. Шарко, учеником которого я был в 1885–1886 годах, сам не имел склонности к психологическим построениям, но его ученик П. Жане пытался глубже проникнуть в особенные психические процессы при истерии, и мы следовали его примеру, когда поставили в центр наших построений расщепление психики и распад личности".
З. Фрейд: "История настоящего психоанализа начинается только с момента определенного технического нововведения – отказа от гипноза".
З. Фрейд: "Психоаналитическое лечение зиждется на правде. В этом заключается значительная доля его воспитательного влияния и этической ценности. Опасно покидать этот фундамент. Кто хорошо освоился с аналитической техникой, тот не в состоянии прибегнуть к неизбежной для врача иной раз лжи и надувательству и обыкновенно выдает себя, если иногда с самыми лучшими намерениями пытается это сделать".
З. Фрейд: "Первоначальный способ преодолевать сопротивление, применяя напор и убеждение, был необходим, чтобы врач мог для начала сориентироваться, чего здесь следует ожидать. Но применять его долго было слишком утомительно для обоих участников, и были некоторые очевидные сомнительные стороны. Так что на смену ему пришел другой метод, в известном смысле ему противоположный. Вместо того чтобы побуждать пациента говорить что-нибудь на определенную тему, теперь ему предлагалось отдаться свободным ассоциациям, то есть говорить, что ему только придет на ум, когда он не думает ни о какой сознательной цели".
Философия
Если медицинские истоки возникновения психоанализа находятся в поле зрения любого исследователя, обращающегося к идейному наследию Фрейда и истории психоаналитического движения, то его философские истоки оказываются чаще всего вне пределов серьезного рассмотрения. В лучшем случае признается сходство между некоторыми психоаналитическими идеями Фрейда и философскими концепциями А. Шопенгауэра или Ф. Ницше. В худшем – вообще отрицается какое-либо влияние философских идей на становление и развитие психоанализа.
Такое положение связано прежде всего с широко распространенным представлением о том, что рождение психоанализа обусловлено терапевтической практикой. Психоаналитики приложили немало усилий к тому, чтобы подобная точка зрения стала превалирующей в мышлении современников, незнакомых с историей развития психоанализа и имеющих различные представления о нем. Первые психоаналитики, явившиеся непосредственными свидетелями идейных баталий, развернувшихся в начале XX столетия вокруг психоаналитических концепций Фрейда, отстаивали "честь мундира" и в направленной на защиту психоанализа аргументации апеллировали к клиническим данным. Имеющие медицинское образование и неискушенные в истории психоаналитического движения практикующие психоаналитики последующих поколений в своем большинстве оказались несведущими относительно подлинных истоков возникновения психоанализа.
Кроме того, те, кто первоначально разделял психоаналитические идеи Фрейда, но со временем выразил к ним свое критическое отношение, высказывали порой такие суждения, которые подкрепляли различные представления об основателе психоанализа как о человеке, не обремененном философскими знаниями. Так, в 1939 году К. Г. Юнг в одном из своих материалов, являвшихся, по сути дела, некрологом на смерть Фрейда, отмечал, что для взглядов основателя психоанализа было характерно полное отсутствие каких-либо философских предпосылок. При этом он поделился своими воспоминаниями, согласно которым Фрейд его как-то уверял, что ему и в голову никогда не приходило почитать Ницше.
И наконец, Фрейд действительно давал повод к тому, чтобы его воспринимали как врача и ученого не только не склонного к философскому мышлению, но и в своем интеллектуальном развитии не соприкасавшегося с философскими знаниями. Достаточно обратиться к его "Автобиографии" (1925), чтобы сделать вывод о том, что в его идейном развитии философия не сыграла никакой роли и, следовательно, ни о каких философских истоках психоанализа не может быть и речи. В "Автобиографии" много страниц посвящено изложению медицинских истоков становления психоанализа и только в одном месте как бы мимоходом затрагивается вопрос о философии. При этом Фрейд подчеркивает, что имеющиеся "значительные совпадения" между психоаналитическими идеями и философскими концепциями Шопенгауэра и Ницше не обусловлены его знакомством с их учениями, а его собственная природная неспособность обусловливает сдержанность в отношении занятий философией как таковой.
Менее известны другие, подчас противоположные высказывания Фрейда о философии и тем более факты из его жизни, свидетельствующие о том, что не все так просто и однозначно, как это может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, концептуальные и биографические исследования последних десятилетий, опирающиеся на ранее неизвестные фактические материалы, дают возможность смотреть на историю возникновения психоанализа не только под углом зрения его медицинских истоков.
Текстологический анализ работ Фрейда свидетельствует о противоречивости его высказываний по поводу философских предпосылок психоанализа.