Существует две конструкции, к которым с той или иной степенью условности могут быть привязаны все формы человеческого поведения: это социальное партнерство и социальный конфликт. В основу партнерства положено соглашение о степени свободы субъектов в отношении противоположной стороны, конфликт есть форма проявления волюнтаризма. В мотивационном аспекте конфликт опирается на принципы одностороннего завладения требуемым дефицитом ресурса и психологическим образом врага в отношении контрсубъекта. Таким образом, партнерство это диалог двух и более свободных субъектов. В свою очередь конфликт – столкновение двух и более враждебных воль. Восприятие противоположной стороны в качестве врага, логически предполагает ее уничтожение. При этом уничтожение может носить как реальный (уничтожение живой силы противника в условиях военного конфликта), так и виртуальный (рейдерский захват имущественных активов) характер.
В условиях устойчивой государственной традиции отношения свободы характерны для относительно стабильных социальных страт, не зависимо от их формально-юридического статуса (в число таких страт входят и государственная бюрократия, и институты гражданского общества, и организованные преступные группировки).
Язык свободы оперирует терминами: толерантность, мультикультурность, интегративность и т. п.
В качестве враждебных в стабильном государстве воспринимаются: во-первых, внешние по отношению к государству и обществу социальные группы, как персонифицированные (Березовский, США, НАТО), так и абстрактные (международный терроризм, Запад); во-вторых, традиционно противопоставляемые социальные страты – правоохранительная система государства – преступные группировки.
Язык враждебности – это прежде всего противопоставление полярностей: добро – зло; свой – чужой; друг – враг; человечность – бесчеловечность и т. п.
Наличие устойчивой государственной традиции предполагает относительную устойчивость как смысловых образов и юридических оценок закрепляемых на языковом уровне, так и субъектов к которым обращен язык свободы и язык вражды.
Кризис государственности и революционные потрясения, приводят к тому, что на всех уровнях социальной организации одновременно происходит утрата основополагающих целевых ориентиров и ценностных детерминант, при помощи которых в недавнем прошлом задавались параметры общественного устройства, правила общежития, модели политико-правового развития. В том случае, когда утрачивают свою значимость исходящие от государства правила, еще вчера казавшиеся незыблемыми, а новых правил государство предложить не может, в обществе начинает происходить "разруха в умах", следствием которой является стирание четкой грани между добром и злом, правом и преступлением, государством и преступным миром.
Смешение граней различия между правомерным и преступным поведением является одной из характерных черт политических режимов переходного типа, которые именно в силу своей переходности просто не способны обеспечить стабильности общественных отношений, в том числе отношений связанных с взаимодействием государства и преступного мира.
В обстановке "правового хаоса" сталкиваются две антагонистических политико-правовых системы: традиционного государства, находящегося на стадии распада и "нового" государства вступающего в эпоху становления. При этом то, что раньше считалось преступлением, в условиях "обновленного" мира воспринимается как героизм и наоборот. Кроме того, в условиях, когда перестают действовать традиционные институты уголовного преследования и правосудия их функции передаются вновь организуемым структурам – чрезвычайным комиссиям, трибуналам и т. п., которые в своей деятельности руководствуются не принципом законности, а принципами революционного правосознания и революционной целесообразности. Получается, что в условиях правового хаоса, такие основополагающие понятия как право и преступление наполняются достаточно произвольным смыслом, зависящим в большей степени не от юридической теории и практики, а от политической воли. Таким образом, в ситуации политико-правового хаоса, в юридическом смысле, система государственности функционирует вне легального публично-правового поля определяемого таким комплексным признаком государства как внутренний и внешний суверенитет.
Следовательно, не существует и преступности в ее традиционном формально-юридическом (легалистском) понимании. Сказанное вовсе не исключает наличия в условиях политико-правового хаоса преступности как объективной категории существующей вне государственной воли и независимо от нее, однако данный факт, в формально-юридическом аспекте практически ничего не меняет, т. к. отсутствуют юридические механизмы квалификации и противодействия данной правовой девиации.
3.5. Право, анархия, преступление и государство
Вспоминая известный слоган "анархия – мать порядка", следует добавить: диктатура – его отец. Существует мнение, что анархические движения возникали как реакция на политические режимы, игнорирующие требования маргинальных слоев населения. Во многих учебных пособиях по теории права и государства рассматриваются преимущественно два политических режима: демократический и тоталитарный. Демократия обычно противопоставляется тоталитаризму, в качестве мягкого варианта которого иногда рассматривается авторитаризм. Но Сциллой и Харибдой этого понятийного ряда следует считать анархию (в левой части доски) и тоталитаризм (справа). То, что авторы подразумевают под демократией (наполняя это понятие неодинаковым содержанием) в указанном понятийном ряду должно находиться где-то в середине между анархией и тоталитаризмом. Демократия не может существовать без анархических идей, поскольку демократия – это такой режим политической власти, на который финансово-политические олигархи соглашаются только для того, чтобы отойти вправо, подальше от анархизма.
Книгу "Демократия и тоталитаризм" Раймон Арон писал на материале лекций, прочитанных еще в 1957–1958 гг. в университете Сорбонны, но в 2015 г. его идеи становятся снова актуальными для раскрытия феномена свободы в дискурсе отечественной правовой системы: "в режимах с единовластной партией нет особого понимания свободы, отличного от того, которым пользуются режимы конституционно-плюралистические. Неверно, что смысл слова "свобода" различен по разные стороны "железного занавеса". Верно только, что до сих пор все свободы никогда не гарантировались одновременно всем гражданам. Каждый теоретик поет хвалу своим взглядам, выделяя то, что дает его режим и в чем отказывает другой. Подобные споры о достоинствах и недостатках режимов понятны и уместны. Возможна ли философская концепция свободы, которая оправдала бы выбор в пользу определенного режима – в частности, режима с единовластной партией? Не думаю. Философы охотно объясняют, что высшая свобода сливается с разумом. Став разумным, человек поднимается над конкретикой и достигает некоей всеобщности. Но, как сказали Кант и Огюст Конт, такое воспитание разума непременно проходит через подчинение труду и закону, и оно обязательно везде и всегда".
Для воздействия на потенциальных тиранов, успешного формирования и отстаивания демократического режима в государстве должны развиваться анархические дискурсы. Только в противопоставлении анархии и тоталитаризма возможно реальное функционирование демократических институтов. "Всякое правительство стремится стать единоличным; таково его первоначальное происхождение, такова его сущность. Будет ли парламент избран с цензовыми ограничениями или посредством всеобщего голосования, будут ли депутаты избираться исключительно рабочими и из среды рабочих, парламент всегда будет искать человека, которому можно было бы передать заботу об управлении и подчиниться. И пока мы будем поручать небольшой группе людей заведовать всеми делами – экономическими, политическими, военными, финасовыми, промышленными и т. д., как это делаем теперь, – эта небольшая группа будет стремиться неминуемо, как отряд в походе, подчиниться единому главе", – эти своевременные и по состоянию на 2015 г. мысли были записаны Петром Алексеевичем Кропоткиным в 1885 г. в период его нахождения во французской тюрьме. Современный анархизм можно рассматривать как силу, призывающую к инфильтрации стагнирующей бюрократической машины в запуганном, избалованном нефтедолларами обществе.
Анархизм – философская концепция, превозносящая статус свободного человека в свободном обществе, выступающая против всех типов принуждения и эксплуатации человека человеком. Анархизм предлагает заменить власть чиновников солидарностью индивидуумов, которые на основе взаимной заинтересованности, взаимопомощи и личной ответственности смогут обеспечить лучший порядок, чем существующий, основанный на рабстве и принуждении.
Идеи анархизма и в XXI в. продолжает будоражить умы населения. Термины анархия и анархизм нередко безосновательно используются в общем синонимическом ряду с хаосом и беспорядком, однако такой подход не соответствует идеям классического анархизма. Среди принципов анархизма следует отметить отсутствие власти и принуждения, солидарность, свободу ассоциаций, равенство и братство (сестринство). Обращаясь к классическому анархизму, его исследователь Поль Эльцбахер рассматривает в качестве главных теории Годвина, Прудона, Штирнера, Бакунина, Кропоткина, Тукера и Толстого.
Анархическая философия никогда не была единой, она обогащалась опытом экзистенциализма, сюрреализма, фрейдомарксима и других влиятельных направлений мысли. Современный анархизм "декларирует свои основные ценности и цели – недосягаемые вполне, но всегда манящие, разворачивает огонь своей критики и предлагает конкретные пути и механизмы для продвижения в желательном направлении. Анархизм по своей сути – адогматическое, апофактическое, расчищающее путь мировоззрение, исполненное пафосом свободы и борьбы. Ликвидация опеки над личностью и отчуждения личности во всех его формах – основной постулат анархизма (при этом современный анархизм далек от старых иллюзий о "гарантированности" прогресса и от "финалистических" утопий). Если прогресс вообще возможен, если возможно какое-то благо, то – на путях свободы, а не рабства, опеки и отчуждения – таково анархическое кредо сегодня".
Отношение человека к праву всегда было связано с психологическими драмами: существует искушение злоупотребить субъективным правом и пренебречь обязанностями по отношению к другому. К законам в России никогда не было уважения, их нарушение в известной степени определенными стратами даже одобряется. Конфликт человека и общества трихотомичен: он проявляется через конфликт человека и государства, конфликт человека и закона, конфликт человека и права.
Государство является формой управления обществом на определенной территории. Сущность государства проявляется в насильственном подавлении лиц, препятствующих планам публичной власти. Действующие от имени государства субъекты публичной власти не мотивированы на реализацию интересов большинства населения, поскольку их статус и карьера напрямую не зависят от мнения обычных людей. Можно поставить под сомнение любое исследование так называемого "мнения населения". Социологические исследования, результаты голосований, итоги выборов в силу совокупности причин не могут отразить действительное мнение всех или хотя бы количественного большинства. Зачастую заказчики социологических опросов политического характера (тот, кто платит) принципиально оговаривают предсказуемые результаты. Результаты выборов практически проверить невозможно, опыт показывает, что оспаривание их результатов (независимо от содержательной составляющей) бесперспективно.
У подавляющего большинства населения отсутствует возможность целенаправленно и конструктивно влиять на принятие решений субъектами публичной власти. Нормоприменителями в государстве являются судьи и сотрудники исполнительных органов. Демонстрации, пикеты, митинги, голодовки и иные формы актов отчаяния (бессилия) со стороны населения зачастую пресекаются публичной властью, их организаторы преследуются, становятся фигурантами административных и уголовных дел. Современная пирамида власти любого государства представляет собой замкнутую систему, нуждающуюся в населении преимущественно для формирования бюджета, подтверждения своей легитимности и заполнения штата обслуживающего персонала.
Причина противостояния обычного человека и государства кроится в новой форме отношений социального рабовладения, где собственником благ (денег, жилья, должностей и т. п.) выступает государство, эксплуатирующее человека, предоставляющее ему прожиточный минимум только в случае соблюдения установленного характера взаимоотношений. Постиндустриальное государство представляет известную опасность для законопослушного населения, поскольку субъекты власти, наделенные практически неограниченными полномочиями, не считают себя связанными нормами, изданными для населения. Это приводит к неустранимому конфликту между государством (пирамидой субъектов публичной власти) и обычным человеком.
Закон есть требование публичной власти к населению. Конфликт человека и закона проявляется в том, что человек не в состоянии повлиять ни на процесс создания текста закона (поскольку текст создается специальным органом без участия обычного человека), ни на легальное толкование этого текста в правоприменительной практике (поскольку толкование осуществляют субъекты публичной власти, отстраненные от обычного человека: исполнительные органы и суды, действующие в пользу публичной власти). Вышеизложенное убеждение не опровергается теорией так называемой представительной демократии, согласно которой население избирает своих представителей, представители постулируют закон, а исполнительные органы и суды применяют этот закон в интересах населения. Ни в одном из почти двухсот земных государств такая последовательность не действует. Идея представительной демократии, теоретическая возможность защитить себя при помощи закона от произвола государства не находит практического подтверждения в жизни обычного человека. Факты и закономерности взаимодействия человека с субъектами публичной власти в XXI веке с неизбежностью свидетельствуют о тотальной независимости публичной власти от населения государства.
Право не является продуктом исключительно государства и не совпадает с законом, являющимся важным, но только одним из нескольких источников права. Право есть способ и результат взаимодействия людей, порождающего субъективные права и обязанности. Правоотношения суть взаимодействия людей по поводу их субъективных прав и обязанностей. Именно в выборе субъектов и содержания правоотношений человек может найти коммуникационные возможности (социальную страту), соответствующие его представлению о надлежащем праве. Многие сделки даже в современном мире осуществляются "на честном слове", договоры скрепляются рукопожатием. Разветвленная система регламентации частной жизни граждан (в том числе предпринимательской деятельности) не приводит с неизбежностью к защите людей друг от друга и от государства.
Право – это система норм, в формировании которой население принимает активное участие. Можно сказать, что право имманентно культуре соответствующего этноса. Государство как иерархия публичной власти находится в руках тех, кто формулирует, интерпретирует и применяет нормы-приказы. Конфликт изданной субъектом публичной власти нормы-приказа и субъективного права обычного человека на первый взгляд вполне предрешен, – обычный человек уступит или будет сметен "отрядами вооруженных людей". Но в практической жизнедеятельности жернова правосудия могут давать сбой и случаются казусы фрагментарного торжества нормативной системы обычного человека над императивом публичной власти.
Обычный человек при формулировании "личного правила" выявляет наиболее понятный и близкий его мировосприятию источник права, в дальнейшем преимущественно ориентируясь на него. Обыденное правопонимание не оперирует научными категориями государства, закона, права, закономерностями их возникновения и функционирования. Понимание этих феноменов сводится к личным представлениям о существующем и желаемом. Напряженность и внутренний конфликт трихотомии государство-закон-право может быть скрыт от людей, не занимающихся специальными исследованиями. Несовершенство и субъективизм человека в познании общественных закономерностей не снимается систематическим и фундаментальным образованием. Проблема скорее заключается в разнообразии подходов к пониманию означенных феноменов. Представления одних людей о праве, применении закона и функционировании государства подчас не находят единства с представлениями других людей. "Нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательствах, чем та, что все существующее для познания, то есть весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением. Естественно, это относится и к настоящему, и ко всякому прошлому, и ко всякому будущему, относится и к самому отдаленному, и к близкому: ибо это распространяется на самое время и пространство, в которых только и находятся все эти различия. Все, что принадлежит миру, неизбежно отмечено печатью этой обусловленности субъектом и существует только для субъекта. Мир есть представление".