Он пожал плечами и пробормотал:
- Не знаю.
- Ты не знаешь? Как этого можно не знать? Либо честно, либо нет. Что тут знать-то?
Мэттью вновь пожал плечами, надеясь, что старая поговорка неверна и на самом деле пожатие плечами сэкономит время.
- Наверное, честно…
Казалось, он хочет добавить что-то еще, но Джули вновь вмешалась:
- Как ты можешь такое говорить, если возмущаешься каждый раз, когда я к тебе обращаюсь? - Она подождала пару секунд, ожидая ответа. - Разве я прошу чего-то совершенно неразумного? Так или не так? А?
После каждого вопросительного знака следовала пауза в полторы секунды, чтобы он мог ответить, если пожелает.
Не воспользовавшись этими микроскопическими возможностями, Мэттью вообще перестал пожимать плечами, решив ссутулиться еще больше.
Видя, куда это может завести, я решил вмешаться и попросил Мэттью ненадолго выйти из кабинета, пока я поговорю о нем с его мамой. Нет смысла об этом лгать.
- Джули, - сказал я. - У нас есть два варианта. Первый: я могу быть невероятно вежливым и избегать острых углов, потому что не хочу вас обидеть.
Она посмотрела на меня.
- А второй?
- Я буду говорить откровенно, не беспокоясь о том, что вы обидитесь, и скажу то, что думаю.
- Давайте так, - ответила она. - Мне кажется, я знаю, что вы думаете.
- Это может быть неприятно.
- Я уже взрослая.
- Уверены?
- Да.
Я кивнул:
- Хорошо.
- И что вы думаете?
- Вы можете просто заткнуться и дать мальчику время ответить?
Несколько секунд она смотрела на меня, и на краткий миг я решил, что составил о ней неверное впечатление, а потом расхохоталась.
Уф…
- Серьезно, - продолжил я, когда она смолкла. - Вы хорошая мама и очень его любите. Он знает это и тоже любит вас. Здесь все понятно. Но вы же не даете ему ничего сказать, даже обдумать то, что вы говорите.
- Я даю, - возразила она. - Но он мне не отвечает. Что делать, если он ничего не говорит?
- Например, замолчать? - сказал я с интонацией, которую можно было прочесть и как вопрос, и как совет.
- Если я это сделаю, тогда никто не скажет ни слова.
- Да, такая вероятность существует. Но есть и другая вероятность: если вы перестанете так много болтать, он сможет сказать чуть больше.
- Сомневаюсь, - ответила Джули. - Если я ничего не буду говорить, в нашем доме воцарится тишина.
На этот раз я пожал плечами.
- Мне так не кажется. По-моему, настоящая проблема в том, что вы попали в типичный порочный круг.
- В какой же?
- Вы говорите слишком много - он замыкается; вы говорите еще больше - он еще больше замыкается, и так далее.
- Я говорю не слишком много, - ответила она. - Просто я задаю ему вопросы.
Я кивнул.
- Все это так, но вы не даете ему ответить.
Она нахмурилась.
- И сколько ему надо времени?
Я вновь пожал плечами.
- От минуты до двух дней.
Она смотрела на меня так, словно я пошутил. Но я не шутил.
- Это нелепо, - ответила она.
- Знаю, но другого выхода нет.
- Мне кажется, настоящая проблема в том, что ему надо научиться быть открытым в своих чувствах и вести себя более вежливо.
- С этим я согласен, по крайней мере относительно вежливости, - ответил я. - Но вы должны пересмотреть свои представления о скорости общения и объеме слов.
- Конечно, я могу говорить немного медленнее, но и ему надо научиться четче объяснять, что с ним происходит.
В тот момент наши позиции были противоположными, и ничего хорошего из спора "Я прав, а ты - нет" получиться не могло.
Пришло время сменить направление.
- Могу я задать личный вопрос? - спросил я.
- Да.
- Он оставляет на полу в туалете капли мочи?
Она рассмеялась.
- Постоянно. Это с ума меня сводит!
- Знаете, почему он это делает?
Она покачала головой.
- Кроме того, что он невнимательный поросенок? Нет.
- Я вам объясню…
Мы вернемся к неприятной теме капель мочи немного позже, а сейчас давайте сосредоточимся на любопытном парадоксе: почему мамы, зная о своих проблемах, часто не желают принимать советы, способные реально изменить ситуацию?
Дело здесь не только в мамах, но и во мне. А также в вас. По правде говоря, в нас всех. Видите ли, несмотря на то, что мы считаем себя объективными, рациональными, сознательными и разумными людьми, на самом деле мы не такие. Мы наивно полагаем, что наш мозг - желеобразный серый компьютер, использующийся с чистыми, осознанными намерениями, однако существует доказательство, что он отнюдь не объективный компьютер, а коварный манипулятор.
Австралийский когнитивный нейробиолог доктор Корделия Файн в своей увлекательной книге, полной тщательного анализа и невероятных открытий, убедительно объясняет, что наш мозг тщеславен, эмоционален, аморален, обманчив, упрям, скрытен, податлив и слеп. Оказывается, он в буквальном смысле себе на уме.
Нам нравится считать, что мы видим мир таким, какой он есть, и принимаем решения, основываясь на фактах, однако наш мозг активно защищает нас от жестокой реальности. Мы быстро находим недостатки в других и плохо умеем искать их в себе. Как часто вы обсуждаете со своей второй половиной, близким другом или тем маленьким "я", что живет у вас в голове, недостатки знакомых вам родителей? Держу пари, что если я попрошу назвать недостатки вашей большой семьи, друзей, коллег, соседей и даже совершеннейших незнакомцев, которых вы мельком видели в кафе, вам будет гораздо легче сделать это, чем привести список своих собственных.
Возможно, мозг запрограммирован охранять наши хрупкие эго, фильтруя факты и прибегая к разнообразным уловкам, чтобы мы всегда видели себя в лучшем свете. Это не значит, что мы эгоистические хвастуны, которые при каждой возможности раздуваются от гордости; по мнению доктора Корделии Файн, все гораздо тоньше. К примеру, о самих себе мы чаще помним положительные вещи и забываем качества, которые считаются не слишком хорошими. А если мы действительно совершаем что-то плохое, мозг активно защищается и ищет оправданий: "Да, я сделал это, но все не так уж плохо, потому что…"
Причина, по которой я привожу в своих книгах многочисленные случаи из практики, в том, что нам гораздо легче увидеть чужие ошибки, нежели свои собственные. Если я приведу пример с вами, то немедленно столкнусь со встроенными психологическими механизмами, защищающими вас от видения тех неправильных вещей, которые вы делаете.
Я такой же. Я даю людям серьезные, благоразумные советы по воспитанию детей, а потом прихожу домой и совершаю те же самые ошибки. В три часа дня я могу проповедовать терпение и понимание, а через несколько часов затеять полноценную ссору с собственными детьми.
И если вы меня спросите, я начну пороть какую-нибудь чушь о том, что мой поступок был не таким уж плохим по такой-то причине или даже полезным по какой-нибудь другой. Именно поэтому, когда у меня возникают проблемы с сыновьями, я притворяюсь, что моя семья - это клиент, только так я могу отвлечь свой тщеславный мозг от функции защиты. Я должен его обмануть, притворившись, что это сделал не я, а затем, разобравшись в проблеме, использовать решение на практике.
Кроме того, нас сбивают с толку собственные эмоции. Чем больше мы возбуждаемся, тем ниже наша способность разумно оценивать ситуацию. Также мы (я имею в виду обобщенное "мы") упрямы до чертиков. Упрямая природа наших мозгов непосредственно связана с тем, о чем я здесь рассуждаю. Вы скорее примете мой совет, если я говорю то, с чем вы согласны, и найдете сотни причин не обратить внимания на сказанное, если у вас другое мнение. В итоге вы можете прийти к выводу: "Что ж, ему ведь положено так говорить".
Исследования подтверждают: мы отлично находим объяснения тому, что люди, думающие так же, как мы, лучше разбираются в проблемах, и убедительно доказываем, почему те, с кем мы не согласны, ничего не соображают.
Как я уже говорил, дело не только в вас, дело и во мне. Такое поведение не имеет ничего общего с гендером, поскольку свойственно всем людям. Я рассказываю это лишь для того, чтобы вы, читая книгу, об этом не забывали. Воспринимайте мои советы с открытым разумом и помните, что ваш мозг непременно постарается отфильтровать наименее комфортную для себя информацию.
Кстати, о неприятных истинах: настало время поговорить о некоторых из них.
4
Мой стеклянный дом и пригоршня камней
Учитывая, что следующие две сотни страниц я собираюсь объяснять мамам, как воспитывать детей, начать мне следует с собственных родительских недостатков. Конечно, я бы выглядел гораздо привлекательнее, если бы наврал с три короба о своих талантах, однако это неправильно. Думаю, гораздо полезнее, если мои недостатки будут известны с самого начала. Вторая причина, по которой мне представляется важным коснуться этой темы, заключается в том, что недостатки помогут воспринимать мою персону в определенном контексте. Контекст важен, очень важен, ибо он придает форму идее.
Семьям, которые ко мне приходят, я рекомендую с осторожностью относиться к любым советам по воспитанию детей, кто бы их ни давал, в том числе я. Особенно я. Вы должны что-то знать о человеке, дающем вам такие советы. Все мы в этом деле продавцы подержанных автомобилей, поэтому вам следует знать, в чем состоит наш интерес, какую бы идею или мнение мы ни пытались вам продать.
Что до меня, то по иронии судьбы я все больше времени провожу за написанием книг о воспитании детей. Ирония здесь в том, что эти книги и есть немалая часть проблемы. Мы настолько боимся сделать что-то неправильно, что иногда лучшим выходом из ситуации кажется создание аспирантских курсов в университете, где нас бы обучали воспитывать детей.
Несмотря на множество исполненных благими намерениями советов, родители становятся все менее уверенными в себе. Если знание - сила, то почему я встречаю все больше семейных пар, в той или иной степени испытывающих чувство беспомощности?
Я давно заметил, что мы - наиболее информированное поколение родителей. Мы вынуждены противостоять тому, о чем наши собственные родители даже не подозревали. Не зная о расстройстве дефицита внимания с гиперактивностью, о самоуважении и об эффекте Моцарта, они просто занимались нашим воспитанием, не обремененные подобными проблемами. Мамы очень подвержены волнению, и мы об этом еще поговорим, а пока я только замечу, что их слишком давно посадили на диету из тревожной информации. Иногда это делает человека сильнее, а иногда просто вызывает ненужное беспокойство.
Значит, мой ответ на проблему чрезмерного количества книг - написать еще одну книгу?
Верно, так и есть.
(Здесь возникает неприятная тишина.)
Так что же я за родитель?
Но прежде, чем мы начнем, я расскажу вам, какой я сын. Мой отец был хорошим человеком - строителем, музыкантом, большим поклонником спорта. Они с моей матерью прожили вместе сорок три года и вырастили четверех детей: моего старшего брата, меня, нашего младшего брата и младшую сестру. Отец участвовал в моей жизни, как это было принято в то время у хороших отцов. Не помню, чтобы мы строили башню из "Лего" в шесть утра, подобно современным папам, но я никогда, ни на секунду не сомневался, что он на моей стороне. Ни на секунду.
Единственная проблема, связанная у меня с отцом, - я хочу, чтобы он и сейчас был рядом. Он умер в 2003 году, но не проходит и дня, чтобы я не сожалел, как мало он побыл дедушкой моих сыновей.
Мама принадлежит к тому типу мам, которых я бы пожелал всем людям, поскольку тогда мир стал бы гораздо лучше. Она никогда не работала, и дело здесь не столько в политике, сколько в том, что в городе не было работы, позволявшей растить четверых детей. Наша семья была небогатой, и я уверен, что второй источник дохода позволил бы нам жить чуть свободнее. В детстве мама сводила меня с ума беспокойствами и волнениями, но лишь позже я понял, что подобным образом ведут себя все хорошие мамы. Она волнуется до сих пор и, наверное, будет волноваться всегда. Часто она говорит, что я выгляжу усталым, что я слишком много работаю или слишком быстро ем. Она будет волноваться, поскольку такова судьба всех хороших матерей.
Единственная проблема, которую мы так и не смогли решить, заключается в том, что она постоянно корит меня за торопливость в еде. В остальном моя мама просто замечательная. Мне понадобилось много времени, чтобы понять одну простую вещь: она замечательная именно потому, что все еще волнуется из-за скорости поглощения мною пищи.
Так что же я за родитель?
У меня двое сыновей, сейчас им шесть и девять лет. Я люблю их больше всего на свете, однако они нередко вынуждают меня мечтать о том, чтобы сбежать на край света и спрятаться в тихом солнечном месте, где можно начать новую, спокойную, бездетную жизнь.
Странно, не правда ли? Те, кого мы любим больше всего, рождают в нас желание спасаться от них бегством.
Мне нравится беседовать с моими сыновьями об обезьянах. Не знаю почему - просто так сложилось. Особенно мне нравится рассказывать старшему сыну сказки о Матумбе, короле обезьян (произносится как "Матуммммба"). Он всем сердцем ненавидит эти истории. Они сводят его с ума, и по причине, которую мне трудно объяснить, я стремлюсь рассказывать их как можно чаще.
Я испытываю почти неконтролируемое желание лгать своему младшему сыну, когда он задает мне вопросы.
- Папа, - говорит он.
- Что, сынок?
- Где мама? - спрашивает он, заметив, что его матери нет в комнате.
- Она сбежала, чтобы стать пиратом, - отвечаю я. - Она выколола себе глаз, сменила руку на крюк и приклеила к плечу попугая. Она обещала принести нам сокровища, чтобы мы пришли с ними в "Макдоналдс" и наелись чизбургеров, превратившись в пару старых, толстых обезьян.
К счастью для него, он разобрался в моей насквозь лживой сущности и научился переспрашивать до тех пор, пока не получал вменяемого ответа.
Подозреваю, однажды эта ложь приведет к трагедии.
- Беги, сын! - закричу я изо всех сил. - На нас напали львы! Беги скорее!
Он посмотрит на меня и ухмыльнется:
- Ну да, конечно.
А теперь, оставив в покое ложь и обезьян, позвольте мне привести несколько примеров того, насколько никудышным родителем я время от времени бываю.
Когда моему старшему сыну было полтора года, мы отправились на прогулку. Он сидел у меня за спиной в детском ранце с металлической рамкой, и когда мы вернулись к машине, я снял рюкзак и поставил его на землю. К сожалению, мы находились на холме, и это, в сочетании с центром тяжести, расположенным в его большой голове, привело к тому, что, как только я отвернулся, он наклонился вперед и упал на цементную дорожку лицом вниз. Ой.
Как ни странно, я сделал то же самое, гуляя с младшим сыном, когда ему было примерно столько же лет. Еще раз ой.
Однажды я сознательно позволил своему трехлетнему ребенку врезаться на велосипеде в бамбуковый куст. Он игнорировал технику торможения, и я решил, что, если он во что-нибудь врежется, подобный опыт стимулирует его обучение.
К сожалению, один бамбуковый побег сломался как раз на уровне его глаз, и он благополучно в него врезался. Были слезы, кровь, но глаза остались целы. А меня ожидала выволочка от его мамы.
Я кричу на своих дорогих мальчиков.
Они могут настолько меня разозлить, что как-то раз я был вынужден лечь, чтобы успокоить раскалывающуюся голову. Полагаю, у меня едва не случился инсульт из-за стука и пульсирующей боли глубоко в мозге.
Время от времени я теряю их в людных местах. Сделать это нетрудно, поскольку они находятся ниже уровня глаз, и мне постоянно приходится смотреть вниз.
У меня есть опасная тенденция погружаться в свой внутренний мир и периодически забывать, что моя главная работа - они. Вчера вечером, когда мой старший сын спросил, можем ли мы поговорить перед сном, я отделался от него, сославшись на работу над книгой. Я сказал: "Не сегодня; давай в другой раз".
Позже, когда я пришел пожелать ему спокойной ночи, он читал, и я спросил, нравится ли ему книга. Он справедливо заметил, что, если бы меня это действительно интересовало, я бы не отказался с ним поговорить.
Такие ситуации ставят вас на место; нередко вы даже испытываете боль.
Тем вечером мы проговорили полчаса и оба почувствовали себя гораздо лучше, чем после тысячи слов этой рукописи. Не поймите меня неправильно: работа меня интересует, но он интересует меня гораздо больше. Хотя, если "Нью-Йорк таймс" объявит эту книгу бестселлeром, мне придется пересмотреть свои жизненные приоритеты.
Я могу продолжать, но вы наверняка поняли мою мысль. Никто из нас не идеален, и я не исключение. Я совершал множество глупостей в воспитании детей, но они, как и любые дети, сознают, что планы не всегда сбываются. Они делают так, чтобы я выжил, воспитывая их, а я стараюсь сделать так, чтобы выжили они. Все мы обязаны беречь свое физическое и психическое здоровье.
У любых родителей - и у вас, и у меня - были свои провалы.
Если, читая книгу, вы почувствуете раздражение, если решите, что по отношению к вам это нечестно, успокойте себя тем, что вы не роняли детей на землю головой вниз, как это делал я.
А если роняли, вы такой же разгильдяй.
Часть 2
Большой спор о мальчиках
Если у вас сын, вы, вероятно, слышали о рушащихся небесах или о том, что тучи уходят, а из-за них появляется солнце. Состояние дел современных мальчиков порождает прямо противоположные мнения, и сложно разобраться, кому доверять.
В этой части книги мы сосредоточимся на спорах, утверждениях и возражениях.
Мы обратимся к статистике, выясним, что она означает и какое отношение эти данные имеют к вашему сыну.
Мы узнаем последние новости нейробиологии, касающиеся наших детей. Существует множество утверждений самых разных людей, и мы должны хорошо разбираться в подобных вопросах, чтобы понимать, насколько можно довериться их мнению.
Мы отправимся в воображаемое путешествие в Висконсин, чтобы предотвратить угрозу международного терроризма, расследуем уличное преступление и узнаем кое-что интересное о том, сколь разными могут быть мальчики и девочки.
Наконец, мы изучим тот аспект споров о мальчиках, где они становятся наиболее жаркими, - школа. Хорошо ли мальчики учатся? Действительно ли наши школы враждебно относятся к культуре мальчишек? Правда ли, что они терпят неудачу за неудачей? Не послужит ли решением проблемы раздельное обучение?
Все это, а также интересная история о жуках, убивающих своих детей.
И напоследок немного оптимизма - по моему скромному мнению, в этой части действительно можно найти повод для оптимизма.