Нас здесь интересует одна сторона дела – уязвимость "освобожденного от догм" рационального мышления перед манипуляцией. Эта опасность (беззащитность разума перед "происками дьявола") побуждала Гёте к поиску особого типа научного мировоззрения, соединяющего знание и ценности. Путь, предложенный Гёте, оказался тупиковым, но важно само его предупреждение.
Немецкий ученый В.Гейзенберг, наблюдавший соблазн фашизма, напоминает: "Еще и сегодня Гёте может научить нас тому, что не следует допускать вырождения всех других познавательных органов за счет развития одного рационального анализа, что надо, напротив, постигать действительность всеми дарованными нам органами и уповать на то, что в таком случае и открывшаяся нам действительность отобразит сущностное, "единое, благое, истинное".
В.Гейзенберг подчеркивает важную мысль: нигилизм, разрушая механизмы защиты сознания против манипуляции, в определенных условиях может привести не к рассыпанию общества, не к беспорядочному броуновскому движению потерявших ориентиры людей. Результатом может быть и соединение масс в толпу общей волей, направленной на странные, чуть ли не безумные цели. Он пишет:
"Характерной чертой любого нигилистического направления является отсутствие твердой общей основы, которая направляла бы деятельность личности. В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами. Такое изменение воззрений людей, по-видимому, некоторым образом связано с развитием научного мышления".
Ясно, насколько "раскованным" становится мышление, с которого снята цензура устойчивых этических норм. Поразительная легкость, с которой в ходе реформы люди верили в экономические авантюры (например, в финансовые "пирамиды"), во многом объясняется тем, что на время удалось отключить в массовом сознании этические контролирующие механизмы – тот внутренний голос, который спрашивает: "А хорошо ли это?"
Можно сказать, что проблема добра и зла была устранена из мыслительного процесса, все свелось к упрощенным рациональным критериям – "эффективности", "рентабельности" и т. п. Так, задолго до реформы начались разговоры о желательности безработицы, но в этих разговорах считалось дурным тоном рассмотреть вопрос в этической плоскости, поразмышлять о страданиях людей, которых безработица коснется.
Внеисторичностъ очищенного от традиции рационального мышления приводит к тому, что человек теряет способность поместить события в систему координат, "привязанную" к каким-то жестким, абсолютным стандартам. Все становится относительным и взвешивается гирями неопределенного веса. Например, считалось общепринятым, что павшие в 1989–1990 гг. режимы ГДР, Чехословакии и Венгрии были "тоталитарными и репрессивными диктатурами". Эти понятия, будь они помещены в жесткую систему координат, означали бы, что в стране была задушена несогласная с официальной идеологией общественная мысль, а угрожающие режиму действия оппозиции жестоко подавлялись.
Как же согласуется это с тем очевидным фактом, что на политической арене этих стран действовали давно оформившиеся довольно массовые идеологические течения, оппозиционные власти? И какими репрессиями против оппозиции пытались защитить себя эти режимы? Очевидцы "бархатной революции" в Праге говорили, что количество ударов полицейскими дубинками было таково, что на Западе это вообще не считалась бы заслуживающим внимания инцидентом. При демонстрации против введенного Тэтчер нового жилищного налога в Лондоне побитых было в сотни раз больше. Но общественное сознание чехов, воспитанное в условиях "репрессивной диктатуры", было таково, что министр внутренних дел ЧССР был снят с должности и отдан за эти удары под суд. Получается, что если принять единое определение "репрессивной диктатуры", отталкиваясь от реальности Чехословакии, то респектабельные государства Запада следовало бы в этой системе координат называть кровавыми режимами.
Мысленное выстраивание подобных "жестких" систем координат, включающих этическое измерение, – важное условие сохранения рациональности и логики при воздействии манипуляторов сознанием. Поэтому одной из вспомогательных программ манипуляции является релятивизация, "размягчение" или даже разрушение этих систем координат. Так подрывается важная защита рационального мышления. Затем идеолог сам, при помощи манипулятивной риторики (например, многократного повторения какого-то утверждения, не допускающего сомнений) навязывает аудитории свою, желательную для него систему координат – и направляет мышление по нужному ему руслу.
Сейчас, читая центральную прессу конца 80-х годов, поражаешься, насколько безапелляционно утверждались очевидно ложные или по меньшей мере очень сомнительные тезисы. Так, видный тогда идеолог Г.Лисичкин утверждал в 1989 г. в газете "Известия": "Подоходный налог с зарплаты – это ведь очевидно – не только лишен смысла, но он… вреден и опасен". Этот странный и нелогичный тезис был выдвинут только для того, чтобы бросить тень еще на одну, очень частную, сторону советской социальной системы (подоходный налог). Но заявлен он без тени сомнения – и на людей действует, как заклинание.
Тем же непререкаемым тоном заявляет, тоже в 1989 г. в "Известиях", Б.Федоров, ставший впоследствии известен как министр финансов РФ: "Очевидно, что эффективным может быть только подлинно независимое предприятие, не связанное идущими сверху нормативами распределения прибыли и планами-госзаказами". Смысл понятен – предприятие советского типа не может быть эффективным. Методологически это утверждение смысла не имеет, поскольку различны критерии эффективности советского и капиталистического предприятия (последнее имеет целью прибыль).
Но еще важнее, что и в рамках капиталистической системы утверждение Федорова не то что не очевидно, а просто ложно. Давно уже прошла эпоха "подлинно независимых предприятий" или, как ее иногда называют, эпоха дикого капитализма. Предприятие теперь, как правило, действует в составе корпорации, часто транснациональной, оно связано множеством нормативов и выполняет заказы, мало чем отличающиеся от государственных. Именно поэтому оно и может быть эффективным. А если корпорация плохо планирует производство, плохо распределяет заказы, ошибочно устанавливает "идущие сверху нормативы", то эффективность предприятий падает.
Однако люди верили нелогичным и даже иррациональным утверждениям и не делали своих собственных простых умозаключений. Например, люди поверили, будто частные предприятия обязательно эффективнее государственных – поверили просто вследствие частого повторения в СМИ этого утверждения. А ведь оно не подкрепляется ни логически, ни эмпирически, и верить ему значило нарушать нормы рационального мышления.
Профессор МГУ В.М.Кульков пишет в 1997 г.: "В ходе приватизации упорно внушалась мысль о заведомой неэффективности государственной собственности. Между тем анализ функционирования предприятий по четырем крупнейшим странам Западной Европы (в середине 80-х гг.) показывает, что соотношение показателей производительности труда в государственном и частном секторах было в пользу первого: в ФРГ оно составило 1,34, во Франции – 1,30, в Италии – 1,21, в Великобритании – 1,91, в среднем по четырем странам – 1,44".
Как видим, разница по важному показателю не просто велика, она огромна – как же можно было этим не заинтересоваться, размышляя о таком кардинальном изменении, как приватизация всей отечественной промышленности. А ведь уже были известны результаты сравнения эффективности государственных и частных предприятий, проведенного двумя группами иностранных экспертов в Польше – в ходе приватизации промышленности и после нее. В исследовании Лондонской экономической школы не удалось прийти ни к какому выводу. В исследовании МВФ был сделан вывод о более высокой эффективности государственных предприятий. Об эффективности частных предприятий в РФ по сравнению с государственными хотя бы середины 80-х годов и говорить нечего – результаты налицо.
Таким образом, рациональное логическое мышление уязвимо, посредством манипуляции в него можно внедрять "программы-вирусы", так что люди, отталкиваясь от очевидных фактов, приходят к ложному, а иногда и абсурдному умозаключению, противоречащему их интересам.
§ 2. Некогерентность умозаключений
Одним из главных признаков рационального мышления является связность, внутренняя непротиворечивость умозаключений. Речь идет не о том, чтобы рассуждения не включали в себя диалектических противоречий, а о необходимости выстраивать такую цепочку логических шагов, чтобы одно звено умозаключения было соизмеримо с другими, могло взаимодействовать с ними, образуя систему. Это обеспечивается совместимостью и соизмеримостью использованных понятий и отсутствием разрывов в логике.
Утверждения, высказанные на языке несоизмеримых понятий и с провалами в логике, не связываются в непротиворечивые умозаключения. Они некогерентны (incoherent). Самым точным русским аналогом этого латинского слова было бы примерно такое выражение: "рассуждения, в которых концы с концами не вяжутся". Во время перестройки некогерентность рассуждений стала типичным свойством рассуждений на общественно-политические темы. Иногда она бывала слегка скрыта обильными словами, иногда была столь "чеканной", что высказывание приобретало черты абсурда.
Положение у нас тяжелое – даже в среде специалистов из-за некогерентности рассуждений не возникает диалога, чтобы договориться хотя бы по немногим главным вопросам. Вот советник Президента по экономическим вопросам А.Илларионов говорит в интервью (в апреле 1999 г.): "Выбор, сделанный весной 1992 года, оказался выбором в пользу социализма… – социализма в общепринятом международном понимании этого слова. В эти годы были колебания в экономической политике, она сдвигалась то "вправо", то "влево". Но суть ее оставалась прежней – социалистической".
Политика Гайдара и Чубайса – это социализм! Причем "в общепринятом международном понимании этого слова". Почти очевидно, что это – абсурд, несоизмеримость понятий.
Мэр Москвы Ю.М.Лужков выдвинул лозунг: "Работать по-капиталистически, а распределять по-социалистически".
Даже крайний популизм не требует такой некогерентности. Ведь производство и распределение составляют две стороны одного экономического уклада, это вещи неразрывно связанные. Не может самый добрый капиталист позволить "распределять по-социалистически" – он в этом случае сразу перестанет быть капиталистом (а значит, не сможет никого заставить "работать по-капиталистически").
Депутат Верховного Совета СССР экономист Н.П.Шмелев писал в важной книге "На переломе: перестройка экономики в СССР" (М., 1989), критикуя сельское хозяйство: ".Второй по численности в мире парк тракторов используется хуже, чем где-либо". Почему же "хуже, чем где-либо", если средняя нагрузка пашни (в гектарах) на один трактор была в СССР в 1988 г. в 10 раз больше, чем в Западной Европе, в 7 раз больше, чем в Польше и в 46 раз больше, чем в Японии?
Развивая в той же книге тезис о якобы избыточном производстве стали в СССР, Н.П.Шмелев пишет: "Мы производим и потребляем в 1,5–2 раза больше стали и цемента, чем США, но по выпуску изделий из них отстаем в 2 и более раза". Это утверждение некогерентно. Невозможно "потреблять" в 2 раза больше стали, чем США, но при этом "выпускать изделий из стали" в 2 раза меньше, ибо сталь потребляется только в виде изделий – рельсов, арматуры, стального листа и т. д. Кроме того, производство и потребление стали – совершенно разные категории. Потребляется весь стальной фонд – вся сталь, накопленная в стране за столетие, "работающая" в зданиях и конструкциях, машинном парке и железнодорожных путях. Годовое производство стали – это лишь прирост фонда, поток. Увеличив в 70-80-е годы производство стали, СССР стал постепенно ликвидировать огромное накопленное за XX век отставание от США в величине металлического фонда.
Вот ряд других примеров некогерентности. Академик Т.И.Заславская в конце 1995 г. на международном форуме "Россия в поисках будущего" делает главный, программный доклад. Она говорит о дефиците, который якобы преодолен благодаря повышению цен: "Это – крупное социальное достижение… Но за насыщение потребительского рынка людям пришлось заплатить обесцениванием сбережений и резким падением реальных доходов. Сейчас средний доход российской семьи в три раза ниже уровня, позволяющего, согласно общественному мнению, жить нормально".
Это – типичный случай некогерентного утверждения. Согласно оратору, людей сбросили в бедность, они не могут покупать продукты и, таким образом, выброшены с рынка – и социолог называет это "крупным социальным достижением"!
Вдумаемся также в такое умозаключение академика Т.И.Заславской, сделанное в том же докладе (1995 г.):
"Что касается экономических интересов и поведения массовых социальных групп, то проведенная приватизация пока не оказала на них существенного влияния… Прямую зависимость заработка от личных усилий видят лишь 7 % работников, остальные считают главными путями к успеху использование родственных и социальных связей, спекуляцию, мошенничество и т. д.".
Итак, сам докладчик утверждает, что 93 % работников не могут теперь жить так, как жили до приватизации, за счет честного труда ("личных усилий"), а вынуждены искать сомнительные (порой преступные) источники дохода – но в то же время социолог считает, что приватизация не повлияла на экономическое поведение. Где же логика? Ведь из первой части утверждения прямо вытекает, что приватизация повлияла на экономическое поведение подавляющего большинства граждан самым кардинальным образом. Скорее всего, некогерентность вызвана здесь давлением аутистического сознания. Докладчик видит только приятные изменения, а если влияние приватизации "на экономические интересы и поведение массовых социальных групп" ей неприятно, то она этого влияния просто не видит и потому о нем не говорит.
Иногда СМИ задают стандарт некогерентности. Вдруг по всем каналам телевидения и газетам проходит с большим шумом какое-нибудь нелепое сообщение – как тест на состояние массового сознания. Если все его принимают без удивления, не задавая вопросов, значит, бессвязность мышления находится на должном уровне. Вот в ноябре 2000 г. по телевидению и по радио передавалось "патриотическое" известие. Российские истребители над Тихим океаном "взломали" ПВО американского авианосного соединения и облетели авианосец "Энтерпрайз". Говорилось даже, что наши самолеты сфотографировали корабль, а это "равнозначно уничтожению авианосца". Газета "Завтра" высказалась скромнее: "Эту проверку американцы не выдержали. В боевой обстановке такая беспечность обернулась бы для них как минимум тяжелыми повреждениями основных ударных единиц".
Тут же говорится, что такие облеты не противоречат международному праву и что раньше "подобная практика была достаточно регулярной". Если так, то чего ожидало российское телевидение и газеты от американских кораблей? Чтобы они сбили российские самолеты – вопреки международному праву и регулярной практике таких облетов? Как иначе они могли не допустить облета? У них, разумеется, и в мыслях такого не могло быть. Может быть, они тоже "сфотографировали" российские самолеты – следует ли из этого, что эти самолеты "уничтожены"? Откуда видно, что "в боевой обстановке" российские самолеты смогли бы облететь авианосец? И зачем его вообще облетать, если ракеты против кораблей запускаются самолетами за десятки километров, из-за горизонта?
Введение количественной меры, которая не вяжется с реальностью или другими, словесными частями утверждения, усиливает его некогерентность. Так же действует бессмысленное применение специальных терминов и понятий. Вот выдержки из статьи в академическом журнале о воздействии экологии на здоровье населения руководителя сектора из Института социально-политических исследований РАН (СОЦИС, 1994, № 11): "С какими же заболеваниями связано присутствие в воде различных химических элементов? Если в воде имеется какая-либо концентрация солей, она представляет собой полимер. Незримая опасность такой воды заключается в том, что она обладает способностью полимеризовать в организме человека все другие компоненты биологических жидкостей. И тогда получается не просто полимерная, а многополимерная вода".
Некогерентность рассуждений наблюдается даже в серьезных трудах видных ученых-гуманитариев. Вот книга доктора юридических наук Б.В.Курашвили "Историческая логика сталинизма", одно из лучших произведений левой печати. Однако и здесь бросается в глаза некогерентность важных утверждений. Вот некоторые места.
Военный коммунизм, согласно Б. Курашвили, это "авторитарно-утопический социализм. В целом, увы, несостоятельный". Как же так? Ведь военный коммунизм – насильственное изъятие излишков хлеба у крестьян и его уравнительное, внерыночное распределение среди горожан для спасения их от голодной смерти, поскольку рыночное распределение разрушено войной. Что здесь утопического? Это мера, которая применяется под давлением крайних обстоятельств, в условиях бедствия – полная противоположность утопическим проектам. И что здесь "социалистического"? Военный коммунизм вводили и буржуазные либералы (якобинцы и жирондисты) во Франции, и буржуазные милитаристы в Германии. И почему же он "увы, несостоятельный"? На каких весах взвешен смысл спасения миллионов горожан и похлебки для Красной Армии? А в Отечественную войну карточная система– тоже "увы, несостоятельна"?
Диктатура пролетариата 1917–1920 гг. всем была бы хороша, но, как пишет Б.В.Курашвили, "увы, пренебрегала демократическими процедурами, правами человека". Как это "увы", если в этом – суть любой диктатуры? Сам автор здесь же признает: "Тогда иное было практически невозможно". Но если так, то именно о наивных попытках соблюсти в тех условиях права человека, то есть пытаться сделать нечто невозможное, следовало бы сказать "увы".
На втором этапе построения советской системы, по мнению Б.В.Курашвили, ущерб от нарушения законов марксизма (революция в крестьянской стране была Марксом не предусмотрена) был как-то преодолен, но затем процесс пошел неправильно: "В закономерное течение революционного процесса мощно вмешался внешний фактор. Общество было искусственно возвращено в подобие первой фазы революции, ибо других способов форсированного развития не было видно… Сложилась теоретически аномальная, противоестественная, но исторически оказавшаяся неизбежной модель нового общественного строя – авторитарно-мобилизационный социализм с тоталитарными извращениями".