Рассматривая влияние отлагательного и отменительного условий на динамику правоотношения, необходимо заметить, что ст. 157 ГК РФ говорит о связи с отлагательным (отменительным) условием возникновения или прекращения прав и обязанностей. Однако при этом важно учесть – законодатель иногда использует формулировку "возникновение прав и обязанностей", когда речь идет о возникновении правоотношения. Например, ст. 8 Гражданского кодекса РФ называется "Основания возникновения гражданских прав и обязанностей", хотя речь в ней идет о возникновении правоотношения. Доктрина и практика традиционно рассматривают в качестве отлагательного и отменительного условий обстоятельство, в зависимость от которого стороны поставили возникновение или прекращение всего правоотношения в целом.
Поэтому предлагается принять за исходное при дальнейшем рассуждении, что, по общему правилу, в зависимость от наступления условия стороны ставят возникновение или прекращение правоотношения в целом.
Однако гражданские правоотношения, как известно, не исчерпываются обязательствами. Статья 157 ГК РФ находится в общей части гражданского права. Возможно ли связать с наступлением отлагательного условия возникновение, а с наступлением отменительного условия – прекращение вещного правоотношения или исключительного права?
Формальных оснований ограничивать сферу действия отлагательного или отменительного условия только возникновением или прекращением обязательственного отношения нет, однако дозволение связывать с отлагательным (или отменительным) условием возникновение или прекращение вещного права выводится в результате систематического толкования ст. 157 ГК РФ и оставляет определенные сомнения.
Германская доктрина различает сделки обязательственные и распорядительные. Обязательственные сделки влекут возникновение, изменение или прекращение обязательства. В противоположность им сделки распорядительные выступают формой перехода или обременения вещного права. Германские юристы равным образом допускают отлагательные и отменительные условия как в обязательственных сделках, так и в сделках распорядительных. Поскольку отлагательные и отменительные условия в понимании германских юристов могут состоять и в волевых действиях сторон, исполнение обязательства, в том числе и действия по оплате вещи, могут составлять отлагательное условие распорядительной сделки [202] .
Эти выводы иностранной цивилистики позволяют понять истоки тех определений, которые существовали в дореволюционной цивилистической доктрине. Так, в частности, В.М. Хвостов полагал допустимой передачу права собственности под отменительным условием [203] .
Однако заимствование этой германской теории вряд ли целесообразно.
Во-первых, в отечественной доктрине понятие вещной сделки как разновидности распорядительной сделки не является общепризнанным, а передача вещи во исполнение обязательства считается скорее юридическим поступком, чем сделкой.
Последний вывод нуждается в подтверждении.
В отечественной цивилистике имеются две основные точки зрения о правовой природе передачи вещи.
Первая точка зрения состоит в том, что передача вещи – это вещный договор или вещная сделка [204] . Эта точка зрения в дореволюционной литературе отстаивалась, в частности, В.М. Хвостовым, Ю.С. Гамбаровым, И.Н. Трепициным [205] .
Е.А. Флейшиц определила вспомогательные сделки как сделки, которые совершаются для реализации ранее существовавшего между сторонами правоотношения (в частности, для исполнения обязательства [206] ) и отнесла передачу к вспомогательным сделкам. При этом Е.А. Флейшиц отметила, что передача служит реализации правоотношений, существующих в силу основной сделки, и не является основанием приобретения.
Б.Б. Черепахин писал, что "важное значение имеет деление односторонних сделок на распорядительные и обязательственные. Распорядительные сделки приводят к абсолютно-правовым последствиям, в частности, к переносу или установлению права собственности, права залога, права на патент. Обязательственные сделки производят обязательственные последствия" [207] .
В современной цивилистике вывод о том, что передача – это вещная (распорядительная [208] ) сделка, поддержан многими авторами, в числе которых: Д.О. Тузов [209] , В.А. Слыщенков [210] , В.В. Бердников [211] , И.В. Бекленищева [212] .
Д.О. Тузов, рассматривая последствия недействительности сделки, пишет: "Для применения реституции и конфискации необходимо, чтобы по недействительной сделке состоялось имущественное предоставление (хотя бы частичное). В противном случае ни реституция, ни конфискация невозможны. Поэтому данные меры являются правовыми последствиями безосновательного предоставления, а не той сделки, в связи с которой это предоставление совершено [213] . И.В. Бекленищева под распорядительными договорами предлагает понимать "такие распорядительные акты, которые требуют выражения взаимной воли двух сторон и опосредуют переход от одного лица к другому имущественных прав" [214] .
Близкой к этой точке зрения можно признать позицию С.В. Сарбаша [215] , который избегает определения исполнения как вещной сделки, но поддерживает аргументы тех авторов, которые используют более широкое, чем вещный договор, понятие "распорядительный договор". С.В. Сарбаш определяет исполнение обязательства как особую правопрекращающую (ремиссионную) двустороннюю вторичную сделку, обнимающую собой волеизъявление сторон, направленное на исполнение обязательства. По мнению автора, исполнение, как сделка, не порождает никаких новых прав и обязанностей сторон по отношению друг к другу (т. е. не создает требования и долга). Правовым эффектом этой сделки является получение права на объект (для случаев, когда обязательство предусматривает передачу или создание прав) и прекращение обязательства исполнением [216] .
Иная точка зрения о природе передачи вещи высказана О.А. Красавчиковым. Профессор Красавчиков писал, что "важнейшим юридическим поступком… является исполнение должником лежащей на нем по обязательству имущественной (а иногда и неимущественной) обязанности [217] .
Т.И. Илларионова не признавала передачу сделкой, отмечая, что в обширной категории актов осуществления права и исполнения обязанностей не все действия требуют распространения на них режима сделок, поскольку либо они не наделены необходимой регламентирующей силой, либо на них распространяется иной правовой режим [218] . М.И. Брагинский также рассматривает исполнение как юридический поступок и отмечает, что должник, который перевел банку сумму, соответствующую полученному кредиту, не вправе ссылаться на то, что он это сделал по ошибке [219] . И.А. Полуяхтов предложил действие по исполнению обязательства считать распорядительным поступком [220] .
Правоприменительная практика избегает использовать понятие сделки к действию по исполнению обязательства. В частности, не применяется ст. 168 ГК РФ к передаче имущества [221] . Не признаются сделкой действия по зачислению денежных средств на счет [222] , списанию денежных средств со счета [223] .
Проблема разграничения сделки и юридического поступка имеет важнейшее практическое значение. Вывод о том, что передача вещи – это сделка, повлечет применение к передаче всех норм гражданского права о сделках, в том числе – и норм об основаниях и последствиях недействительности сделки.
При решении вопроса о допустимости самостоятельного оспаривания передачи высказываются противоположные выводы: одни авторы (в частности, И.В. Бекленищева) считают, что передача вещи как распорядительная сделка может быть ничтожной и оспоримой [224] ; другие авторы (в частности, С.В. Сарбаш) отмечают, что не все нормы гражданского законодательства о сделках применимы к передаче.
С.В. Сарбаш пишет, что подведение исполнения под имеющееся регулирование известных гражданско-правовых институтов (сделок, договоров) приведет к негативному результату. Действия по исполнению обязательства не вполне подходят ни под нормативное регулирование сделок, ни под нормативное регулирование договоров. Но если исполнение обязательства вывести из-под регулирования позитивным правом соответствующих гражданско-правовых институтов (сделок, договоров), то оно в значительной степени окажется в правовом вакууме [225] .
Хотелось бы предложить несколько доводов в поддержку высказанного О.А. Красавчиковым вывода, согласно которому передача вещи во исполнение обязательства составляет юридический поступок.
Авторы, признающие исполнение обязательства сделкой, особое внимание обращают на волевой, правомерный характер исполнения обязательства [226] . Однако юридический поступок, также как и сделка, – это волевое, правомерное действие. Волевой характер юридического поступка подчеркивался О.А. Красавчиковым. Он также бесспорно признается в современной литературе по теории государства и права [227] .
Отличие юридического поступка от сделки состоит в факультативности направленности поступка на юридические последствия.
Факультативность направленности передачи на юридические последствия можно проследить именно применительно к передаче, поскольку С.В. Сарбаш отмечает направленность исполнения на прекращение обязательства [228] (эту направленность условно можно назвать "ретроспективной"), а В.В. Бердников, напротив, отметил направленность исполнения на возникновение у приобретателя права собственности ("перспективная" направленность) [229] .
Следовательно, факультативность направленности воли при передаче состоит в том, что воля лица может быть направлена как на прекращение обязательства, так и на приобретение ограниченного вещного права или права собственности.
Далее, особенность передачи как юридического факта состоит в ее зависимости от основания приобретения права собственности. Б.Б. Черепахин отметил, что передача имеет не абстрактный, а каузальный характер [230] , Е.А. Флейшиц подчеркнула, что передача не составляет "достаточного основания", титула владения [231] . Тем самым качество сделки признается за действием, которое само по себе, независимо от основной сделки, юридического последствия не имеет. Более того, передача не всегда выполняет и "транспортную" функцию (т. е. влечет переход права), поскольку в силу диспозитивности ст. 223 ГК РФ право собственности у приобретателя движимой вещи по договору может возникнуть в момент заключения договора или в момент оплаты вещи, если это предусмотрено договором.
Эти доводы не означают отрицания категории распорядительной сделки в целом. Хотелось бы лишь показать, что воля сторон передать (приобрести) вещное право формируется и выражается при совершении основной сделки; а система традиции "отодвигает" момент реализации этой воли. Имеет ли передача движимой вещи вещные последствия, – этот вопрос решается при заключении обязательственного договора. Следовательно, направленность воли имеет при передаче именно факультативное значение.
Вывод о том, что передача составляет сделку, повлечет серьезные практические затруднения. Возникнет необходимость дважды (при совершении обязательственной и вещной сделок) проверять право– и дееспособность стороны сделки, полномочия органа юридического лица; соблюдать организационные процедуры, которые требуются, например, в случае совершения хозяйственным обществом крупных сделок. Это усложнение неизбежно будет связано с дестабилизацией гражданского оборота, неуверенностью сторон правоотношения в наличии у них прав и обязанностей.
Возможно возражение: не все нормы гражданского права о сделках могут быть применены к передаче. Но если признать, что передача – это сделка, применять к передаче только отдельные ("избранные") нормы станет возможно лишь тогда, когда это будет прямо указано в законе.
Видится возможным высказать опасение, что первоначальная реакция правоприменительной практики на признание передачи вещи сделкой будет заключаться именно в применении к передаче всех норм о порядке совершения крупной сделки, сделки, в которой имеется заинтересованность, об условиях действительности сделки, об одобрении сделки и т. п. норм. Несомненно, такое "максимальное" применение норм о сделках к передаче вещи не может не повлечь, как правильно пишет С.В. Сарбаш, нестабильности в экономике, незащищенности прав и законных интересов участников гражданского оборота [232] .
Между тем еще М.М. Агарков признавал, что к юридическим поступкам могут применяться отдельные нормы гражданского законодательства о сделках, поскольку юридический поступок, как и сделка, – действие волевое [233] . Также О.А. Красавчиков распространял на юридические поступки отдельные нормы о сделках, отмечая, например, что для совершения нематериальных поступков требуется наличие у лица дееспособности [234] .
Учитывая особенности передачи вещи как действия, которое совершается во исполнение основной, первоначальной (обязательственной) сделки и не составляет (в отечественном законодательстве и отечественной доктрине) основания приобретения права (титула владения), представляется, что теоретической основой применения к передаче вещи отдельных норм гражданского права о сделках должно стать именно понятие юридического поступка.
С позиций юридической техники представляется более правильным вывод о том, что передача составляет юридический поступок. Он позволит избежать "огульного" применения к передаче всех норм о сделках и не помешает применению к передаче отдельных, точно определенных норм о сделках, прежде всего – норм, затрагивающих субъективную сторону действия.
Характеристика передачи вещи в качестве юридического поступка позволит избежать противоречия, состоящего в том, что сторона обязательства обязана совершить передачу, и, следовательно, значительное количество сделок изымается из-под действия принципа свободы договора.
С.В. Сарбаш видит в данной ситуации самоограничение субъекта договорных отношений собственной волей, сравнимое с самоограничением, вызванным предварительным договором [235] . В таком случае, однако, может возникнуть проблема конкуренции требования о понуждении к заключении договора (ст. 445 ГК РФ) и требования об исполнении обязательства в натуре (ст. 398 ГК РФ). Особенно велика опасность такой конкуренции в том случае, если вещь передана в титульное владение третьего лица.
Квалификация исполнения в качестве сделки будет связана с целым рядом подобных вопросов и проблем, которые, конечно же, могут быть разрешены правоприменительной практикой [236] . Но, возможно, было бы более целесообразно не создавать возможности возникновения таких проблем. Для того чтобы избежать возможных затруднений, связанных с распространением на передачу всех норм гражданского законодательства о сделке, и вместе с тем не оставлять без защиты сторону сделки в случае совершения передачи под влиянием насилия, угрозы, оптимальным видится правовая квалификация передачи вещи в качестве юридического поступка. Правовая квалификация передачи вещи как юридического поступка может стать основой применения к передаче отдельных, строго определенных норм о недействительности сделки, что, в свою очередь, исключит неустойчивость судебной практики и позволит обеспечить сторонам сделки уверенность в защите их прав и законных интересов.
Представляется, что при определении юридического поступка слишком большое внимание обращается на субъективную сторону, отношение собственника и приобретателя к действию или бездействию. Признак направленности сделки на юридические последствия в результате подменяется признаком осведомленности лица о юридических последствиях действия или бездействия. Даже профессор В.А. Рясенцев, определяя юридическую природу признания долга, писал, что признание долга, по общему правилу, не является сделкой, так как "подавляющее большинство лиц, признающих свой долг, не имеют в виду перерыва исковой давности, поскольку не знают этого правила. Они подтверждают наличие обязанности" [237] .
Любой юридический поступок может быть отмечен хотя бы косвенным желанием юридических последствий либо сознанием вероятности юридических последствий. При повышенном внимании критерию направленности воли на юридические последствия среди правомерных действий места для юридических поступков практически не останется. В частности, показательно, что уничтожение вещи предлагается считать сделкой, так как право собственности – это юридическое отношение, и, как следствие, уничтожение вещи направлено на прекращение правоотношения (т. е. юридические последствия) [238] . С таким максимальным расширением предметной области понятия "сделка" вряд ли можно безоговорочно согласиться.
Возможно, критерий направленности воли сторон на юридические последствия не стоит раскрывать через субъективное отношение лица к своему действию или бездействию.
Соглашаясь с О.А. Красавчиковым в том, что юридический поступок – это правомерное юридическое действие, с которым нормы права связывают юридические последствия независимо от того, было ли направлено это действие на указанные последствия или нет [239] , можно высказать предположение: ключевое значение в разграничении юридических поступков и сделок принадлежит не субъективному отношению лица к своему правомерному действию, а указанию закона, который, в отдельных случаях, не принимает во внимание направленность воли сторон. Если верно это предположение, то критерий отграничения юридических поступков от сделок состоит именно в отсутствии проводимой законом связи между направленностью воли сторон на юридические последствия и юридическими последствиями.
В таком случае можно выяснить, почему закон придает направленности воли сторон на юридические последствия только факультативное значение?
С.С. Алексеев, поддерживая предложенное М.М. Агарковым деление правомерных действий в зависимости от того, с каким конкретным "элементом" правомерного действия связываются юридические последствия, отметил: таким "элементом" может быть и направленность воли, и сам факт действия [240] .
В зависимости от связи юридического поступка со сделкой или иным актом индивидуального регулирования можно различить две группы юридических поступков. Во-первых, юридические поступки, не направленные на реализацию акта индивидуального регулирования. Возможность совершения этих поступков предусмотрена законом. К ним относится создание, переработка и уничтожение вещи, создание произведения литературы, науки или искусства. Поскольку результат юридического поступка (например, создание вещи) важен для третьих лиц сам по себе, вне зависимости от намерения лица, закон, как представляется, придает направленности воли лица на юридические последствия лишь факультативное значение. Во-вторых, юридические поступки, направленные на реализацию акта индивидуального регулирования, – это поступки, возможность совершения которых предусмотрена не только нормами права, но и сделкой или иным актом индивидуального регулирования. Эти юридические поступки направлены на реализацию установленной ранее сторонами модели поведения. Сделкой или административным актом устанавливается не только возможность, но иногда и необходимость совершения юридического поступка, и, в частности, передача вещи составляет обязанность продавца.