С точкой зрения А. Арнио солидарен его шведский коллега Александр Пеценик (Aleksander Peczenik). В своей книге "О праве и разуме" он приходит к следующим выводам, которые мы читаем целесообразным привести полностью: "Как было сказано ранее, предпосылки, из которых исходят юристы, принадлежат правовой парадигме. Позвольте мне добавить, что некоторые предпосылки также принадлежат к этой парадигме, но не потому, что обладают особым правовым характером, а потому что не вызывают возражений ни у одного нормального юриста. Более того, в своей совокупности очевидные и предполагаемые предпосылки образуют ядро юридической теории, напоминая в определенной степени ядра теорий в лакатовском смысле. Таким образом, это ядро включает в себя некие фундаментальные моральные взгляды, обычно принимаемые как юристами, так и людьми, которые выносят моральные суждения. Кроме того, оно включает в себя предпосылку о том, что правовое обоснование подтверждается действующим правом. Оно также содержит фундаментальные юридические взгляды на правовую силу источников права и правовые нормы, касающиеся обоснования. Наконец, оно включает в себя некие фундаментальные оценочные взгляды, касающиеся, прежде всего, правовой определенности и справедливости. Если кто-то собирается представить правовое обоснование, он не может одновременно ставить под вопрос обширную часть этого ядра теории. Точно так же нельзя в одно и то же время подвергать сомнению большую часть законов, прецедентов и других важных источников права. Источники права, таким образом, могут рассматриваться как другая часть ядра юридической теории, если нет намерения рассматривать их, напротив, как данные наблюдения юристов. Большая роль предпосылок, допускаемых в правовом обосновании, делает право более точным в сравнении с чисто моральным суждением. Последнее является более неустойчивым, оно не основано ни на одной установленной парадигме".
Подчеркнем, что в правовой парадигме сосуществуют два вида ценностей: собственно правовые, на основании которых оценивается любая правовая деятельность с точки зрения ее соответствия профессиональным стандартам, и внеправовые, общественные ценности, которые не только довлеют извне, навязываются праву, но и нередко привносятся в профессиональную деятельность самими юристами, разделяющими со своими современниками и соотечественниками один и тот же "жизненный мир" (Lebenswelt). Таким образом, помимо собственных или профессиональных ценностей, часть ценностных ориентиров право заимствует из идеалов и ориентиров общества с последующим переводом на свой язык. Ценности находят свое выражение и в нормах права, и в его принципах, но их статус и роль обычно более полно раскрываются в правовой доктрине.
Наконец, остается четвертый элемент парадигмы – навыки, которые определяют то, каким образом корпус норм применяется к конкретным ситуациям. Конечно, наиболее показательным является применение норм в суде, однако в действительности практикующий юрист применяет их ежедневно, и если дело не доходит до суда или принятые им решения не вызывают нарекания со стороны проверяющих и контролирующих органов, то это как раз и означает, что его не подвели навыки, что он правильно применяет существующие нормы.
На наш взгляд, у концепции научных революций Куна есть несколько преимуществ, которые определили ее долговременный успех.
Первое преимущество заключается в сближении понятия парадигмы с понятием мировоззрения и языковой игры, что не позволяет окончательно "дешифровать" парадигму или выразить ее на рациональном языке. Неслучайно Кун признавал влияние, которое оказала лекция К. Поланьи о "молчаливом знании" (tacit knowledge), на формирование идеи научной парадигмы. В 1961 году Кун выразил свое отношение к идеям венгерского ученого и философа в следующих словах: "Г-н Поланьи неоднократно подчеркивал незаменимую роль, которую играет в исследовании то, что он называет "молчаливый компонент" научного знания. Он представляет собой невыраженную и, возможно, невыразимую часть того, что ученый привносит в исследуемую им проблему: ту часть, которая познается не на основе предписаний, а главным образом на основе примеров и практики". В этих простых словах нашло свое отражение то, что объединяло концепции Куна и Поланьи, а именно – отказ от научного позитивизма в пользу гуманизации и историзации научного познания.
Парадигма имеет дело не с логически совершенным, объективным и чистым знанием, а с исторически обусловленной картиной мира или мировоззрением. Сторонники различных парадигм, по Куну, ведут свои исследования в различных мирах, и именно поэтому конкурирующие парадигмы являются несовместимыми. Как предел обобщений мировоззрение чаще всего удостаивалось внимания философов, но в 20 веке, вместе с "лингвистическим поворотом" было воспринято также и научным сообществом. Связь концепции Куна с мировоззрением отмечали различные исследователи. Эрвин Ханг (Erwin Hung) назвал концепцию Куна "мировоззренческой революцией" (Weltanschauung revolution), а Флойд Меррелл (Floyd Merrell) "мировоззренческой гипотезой" (Weltanschauung hypothesis).
Понимание парадигмы как мировоззрения предопределяет неосуществимость досконального ее анализа, невозможность выделения жестко определенного и конечного числа компонентов. Такая задача обречена на провал, потому что подход в этом случае не соответствует своему предмету исследования. И потому что какая-то часть мировоззрения всегда остается латентной, принципиально невыразимой и потому что мировоззрение – это всегда некая целостность, несводимая к своим частям. Выделение в парадигме конкретных элементов и их описание по указанной причине остаются в значительной мере относительными. Помимо концептуального словаря, онтологии, ценностей и образцов, научные парадигмы включают в себя принципы, убеждения, стандарты, общепризнанные теории, общекультурное мировоззрение, неявные аксиомы, предрассудки и т. д.
В этой связи парадигмы с мировоззрением, на наш взгляд, содержится ответ на вопрос, почему даже после написания книги, когда поставленные в ней проблемы продолжали волновать самого Куна и получили широкий резонанс в научном сообществе, проблемы, связанные со структурой парадигмы так и не стали предметом подробных исследований. Аналогия с мировоззрением, понимание "дисциплинарной матрицы" как определенного видения мира позволяет Куну охарактеризовать смену парадигмы как "обращение", т. е. не рациональный вывод, осуществленный благодаря системе аргументов, а скачкообразно осуществляемая смена убеждений или переключение видения.
Нельзя также не обратить внимания на языковой аспект понятия "парадигма". Концептуальный словарь, о котором пишет Кун, нельзя освоить, выучив определения соответствующих понятий. Чтобы стать членом сообщества, понимать и использовать его словарь, требуется воспитание, поскольку обучение заключает в себе не только и не столько знание дефиниций, сколько овладение навыками правильного использования.
Использование определенного понятийного и ценностного словаря определяет не только согласие с одними теориями и неприятие других, но также аргументацию и риторику, которые используются для такого принятия или отрицания.
Наконец, у концепции Куна есть еще одно преимущество, как нам представляется, не до конца осознанное самим автором, которое заключается в активном использовании социально-психологического описания. Предметом исследования Куна является не столько научная революция как история смены теоретических моделей, сколько революция как феномен жизни научного сообщества.
Все три аспекта – мировоззренческий, языковой и социально-психологический – неразрывно связаны и позволяют прояснить, как именно работает парадигма, как подчиняет себе членов сообщества, как и благодаря чему расшатывается, уступая место новой целостности того же порядка. Сами по себе ни мировоззрение как целостность, ни ценности невыразимы. Анализу может быть подвергнуто лишь то, в чем они находят свое выражение.
В случае права, как нам представляется, смену парадигмы в первую очередь определяют такие ее элементы, как принципы и ценности. Нормы как символические обобщения в праве вторичны. Принципы и ценности в гораздо большей степени отражают мировоззренческую установку той или иной правовой парадигмы.
Приходится признать, что однозначного понимания принципов права не существует. В начале 20 века о практической пользе принципов писал российский юрист Вениамин Михайлович Хвостов: "Весьма важным является открытие общих руководящих принципов права, по отношению к которым отдельные нормы представляются лишь частными выводами… При помощи отыскания общего принципа, лежащего в основе существующих узаконений, можно обогатить самый материал существующих норм: раз установлен общий принцип, из него можно вывести следствия, которые раньше законодателем не были подмечены, создать новые институты, аналогичные с раньше существовавшими". В последние годы все большее распространение получает истолкование принципов как разновидности норм права. Нормативный подход к принципам убедительно обосновывает О.А. Кузнецова в своей монографии "Нормы-принципы российского гражданского права". Автор понимает нормы-принципы как "результат текстуального закрепления принципов права" и полагает, что включение принципов непосредственно в закон является крайне актуальным для правоприменительной практики. Отметим, что, наряду с нормами-принципами, О.А. Кузнецова признает существование также и принципов-идей, которые не имеют законодательной формулировки. Представление о принципах как об определенном виде норм права резко критиковал крупный российский цивилист Вениамин Петрович Грибанов. В своей работе 1967 года "Принципы осуществления гражданских прав" он писал: "Отождествление правового принципа с нормой права практически равнозначно отрицанию правовых принципов вообще, признанию того, что принципов этих как таковых не существует, а есть только правовые нормы, различающиеся между собой более общим или более конкретным содержанием. Однако между правовыми нормами и правовыми принципами есть существенное различие, которое, прежде всего, состоит в том, что нормы права (определенные правила поведения) составляют содержание определенной системы, отрасли или института права, тогда как правовые принципы выражают сущность права, его социальную природу, классовую направленность. Поэтому в известном смысле можно сказать, что правовые принципы и нормы права соответственно выражают "дух" и "букву" закона". Но если В.П. Грибанов считает определяющим для принципов права их ускоренность в социальном контексте, современный исследователь Е.В. Скурко рассматривает как важнейший признак принципов их соотнесенность с моральными ценностями. В своей книге "Принципы права" Е.В. Скурко определяет принципы права как "отражение в категориях правового сознания, правового мышления профессионального юриста моральных норм юридического сообщества, обобщающих правила, определяющие собой границу и форму перехода общественных отношений – в правовые, фактов и событий – в юридические факты и субъективные права".
На ценностное содержание принципов права обращает свое внимание немецкий ученый Клаус-Вильгельм Канарис (Claus-Wilhelm Canaris). С его точки зрения, два признака отличают правовые нормы от принципов. В отличие от норм принципы напрямую отсылают к определенным ценностям, а их смысловое взаимодействие с другими нормами основано не на логике иерархического подчинения, а на горизонтальной логике дополнения и ограничения.
Сходные размышления о природе правовых принципов мы находим у шведского ученого А. Пеценика, который использует выражение "ценностный принцип" (value principle), подчеркивая тем самым неразрывную связь между правовыми принципами и ценностями: "Каждый принцип выражает определенный идеал или, другими словами, ценность, к примеру, он провозглашает, что равенство, свобода и достоинство обладают ценностью. Ценность может быть определена как критерий оценки… Говоря о принципах или ценностях, близкое по смыслу содержание можно выразить с использованием двух различных терминологий. Разница будет состоять только в одном: принцип будет говорить о том, что primafacie является обязательным, а ценность решать, что будет primafacie лучшим".
Известный российский правовед Н.М. Коркунов был убежден, что моральная оценка является неотъемлемой стороной права. "В действительности право никогда не обособляется вполне от нравственности. Разграничение интересов не может не считаться с нравственной их оценкой, не может быть основано только на отрицательном требовании некасательства до чужих интересов, до чужой воли, потому что естественное состояние людей не есть вовсе состояние нашей обособленности. Общение людей не создается действием их сознательной воли, а обусловлено обыкновенными условиями, установляющими взаимную зависимость людей помимо их воли. Поэтому и разграничение их интересов не может быть достигнуто одним лишь недопущением произвольного вмешательства в чужие интересы".
Для понимания устойчивости парадигмы первостепенную роль играет второй из упомянутых признаков, которые приписываются принципам. Именно в этом значение понимает нормы и принципы юридический позитивизм: не мораль определяет справедливость правовых установлений, а только их соответствие системе в целом, внутренняя когерентность. Первостепенной задачей с точки зрения позитивизма является различение правовых и неправовых явлений. Так, определяя предмет теории права, Г.Ф. Шершеневич отмечал: "Вниманию исследователя подлежит только то право, которое действует, но не то право, которое должно бы действовать. Этим ограничением избегается при определении понятия опасность смешения права с правовым идеалом, со справедливостью". С так понимаемыми принципами непосредственно связаны ценности права – те установления, которые определяют существование права как системы и его единообразное применение, обусловленное внутренней логикой системы. Стоит обратить внимание на то, что Кун, выделяя в парадигме такой элемент как ценности, имел в виду, прежде всего, не моральные, а как раз сугубо научные ценности, такие как согласованность научных положений или способность решать головоломки.