Мировая Воля - это могучий творческий принцип, порождающий все вещи и процессы, но изначально в ней коренится нечто ущербное, негативное. Она как бы вечно "голодна", заявляет о ней Шопенгауэр по аналогии с физиологическим состоянием человека и вообще животных. Он антропоморфизирует свою теорию бытия, и если у Парацельса человек выступал в качестве микрокосмоса, то у Шопенгауэра космос уподобляется макроантропосу. Некая квазибиологическая активность, смутный прообраз потребности выживания, как "слепое влечение, темный, глухой позыв, вне всякой непосредственной познаваемости", вне всякой планомерности, но вечно неудовлетворенная и ненасытная - такова Мировая Воля. Нечто похожее мы найдем во взглядах на мир французского философа начала XIX в. Мен де Бирана, а также немецких философов-пантеистов середины прошлого столетия Фехнера и Лотце, но это только отдаленное сходство, потому что только у Шопенгауэра Воля устремлена на реализацию своей мощи так, что в своих проявлениях сама себя разделяет, разрушает, однако вновь и вновь продолжает свои бесконечные искания и борения.
Различными формами процесса этой самореализации Мировой Воли служат, по Шопенгауэру, всемирное тяготение, магнетизм и прочие разнообразные физические силы, химическое сродство, воля к жизни и борьба за существование в органическом мире, тропизмы растений и инстинкты животных, и сильнейшие из последних - пищевой и половой, а затем - аффекты людей, их мстительность и властолюбие (мотив, впоследствии использованный Ф. Ницше). В конце концов фактов, свидетельствующих об активности, присущей действительности в самом ее фундаменте и во всех ее "надстройках", приводилось в истории философии после Лейбница огромное количество, о них повсюду свидетельствует сама жизнь, и собрать их заново было совсем не трудно. Важно иное - та особенная интерпретация, которую этим фактам дал Шопенгауэр, и та концепция, в которую их он включил. А концепция его проводила ту мысль, что, воплощаясь в многообразии всевозможных процессов и событий, Мировая Воля как "вещь в себе" оказывается совсем не вещью: умопостигаемый сверхобъект не есть "вещь", и далеко не "в себе", так как Воля обнаруживает себя подчас в очень ярких красноречивых формах. Но и это не все: обнаруживая себя в себе, она себя также невольно маскирует тем, что в ее обнаружениях все более выступает черта, казалось бы, совсем чуждая ее желаниям, устремлениям и порывам: в своих проявлениях она все более страдает и ощущает себя мучительно несчастной.
Отчего это происходит? От того, что чем более совершенный и сознательный уровень обнаружений Мировой Воли достигается, тем более жестокий для нее самой и притом морально отрицательный характер они приобретают. Чем более развиты в интеллектуальном и эмоциональном отношении люди, тем сильнее их нравственные коллизии и страдания. Социальная жизнь проникнута скудоумием и пошлостью, завистью и лицемерием. Забота о ближних и борьба за счастье угнетенных то и дело оказываются на поверку искательством собственной выгоды, патриотические призывы - маской своекорыстного национализма, парламентская болтовня - прикрытием самого беззастенчивого группового и личного эгоизма, выспренная демонстрация религиозных чувств - маскировкой ханжеской бессовестности. Большинство философов стремятся не к тому, чтобы обнаружить истину, но лишь к тому чтобы утвердить свое материальное благополучие, и ради этого они приобретают показную эрудицию, демонстрируют мнимую оригинальность, а больше всего стараются угодить вкусам публики. Они готовы пресмыкаться перед государством и церковью. Жизнь людей в обществе., полна нужды, страха, горя и страданий. Тревоги чередуются с разочарованиями, а отделяющие их друг от другая моменты удовлетворения своих желаний мимолетны и, приносят затем скуку и новые страдания. Люди портят друг другу жизнь, и Шопенгауэр повторяет слова древнеримского драматурга Плавта, повторенные затем английским философом XVII в. Томасом Гоббсом: "Человек человеку волк".
Невозможно отрицать, что франкфуртский затворник очень метко обрисовал современную ему буржуазную действительность, а заодно и темные стороны всей промышленной цивилизации вообще. Он почувствовал и то, что объективному исследованию этих отрицательных черт человеческого общежития упорно препятствуют, говоря словами К. Маркса, "самые яростные, самые низменные и самые отвратительные страсти человеческой души - фурий частного интереса". Сам Шопенгауэр отнюдь не помышлял о каком-либо ином, помимо существующего капиталистического общества, и когда в знаменитой 46-й главе второго тома "Мира как воли и представления", названной им "О ничтожестве и горестях жизни", отрицает возможность существенного улучшения жизни людей, а в не менее широко известной 44-й главе нацело развенчивает половую любовь, сводя ее к коварной "ловушке" природы, цель которой заставить людей обеспечить продолжение рода (хотя он и ратует за иную любовь - любовь как сострадание к отдельным людям и ко всему человечеству), вся его критика носит не социальный, но только обобщенно антропологический характер. Чужды ему и гегелевская вера в общечеловеческий разум, и прекраснодушная надежда многих позитивистов XIX в. на то, что счастье людям принесут успехи естественных наук. Чуждо ему и марксистское убеждение, что классовая борьба в истории на протяжении многих веков служила двигателем социального развития. Не верит Шопенгауэр и в спасительные последствия длительного гражданского мира. Да и возможен ли. он вообще? Вопреки распространенным в XIX в. буржуазно-либеральным иллюзиям о скором повсеместном торжестве воплощенных в жизнь идей- процесса, Шопенгауэр напоминает о том, что новые поколения людей то и дело повторяют ошибки прошлых поколений, научное познание то и дело заходит в тупик, а в руках морально ущербных людей достижения наук приносят зло. В области морали прогресса на протяжении последних веков не достигнуто вообще, что и видно по широчайшей распространенности бесчеловечной эксплуатации, кровопролитных войн, яростных насилий и садистских истязаний. Ненависть и злоба правят в обществе свой бал, и пока не видно, что этому Приходит конец.
Шопенгауэр считал, что Мировой Воле присуща "нелепость", она лишена смысла и ведет себя совершенно абсурдным образом. Мировую Волю не интересует ни прошлое, ни будущее. А происходящие во времени, и пространстве события истории лишены связи и значения. Поток событий во времени - это пестрая смена одних случайных происшествий другими, подобная вереницам кучевых облаков на небе в ветреную погоду (Ницше потом сравнил ход исторических событий с мелкой зыбью на поверхности моря). Вечное беспокойство и постоянная неуверенность пронизывают все сущее. Неудовлетворенность и тревога никогда не оставляют людей в их суетных исканиях, надеждах и разочарованиях.
Этот крайний шопенгауэровский антиисторизм опирается на убеждение в том, что в исторических событиях отсутствует какая-либо закономерность, все диктуется случайностями, которые сталкиваются друг с другом, сплетаются и соединяются в произвольные конгломераты. Все мечты и ожидания людей терпят крушения под обломками этих конгломератов и сменяются новыми, но столь же напрасными мечтами и ожиданиями. Провозвестник нацистской идеологии Людвиг Клагес в первой половине XX в. вновь воспроизвел шопенгауэровский антиисторизм, соединив его с ницшеанским волюнтаризмом. Получилась авантюристическая идеология. Конечно, в истории немало иррациональных сцеплений и жестоких случайностей, но к ним она все-таки, вопреки мнению Шопенгауэра и Клагеса, конечно, Не сводится. Чем больший отрезок истории мы возьмем, тем более определенным становится тот факт, что закономерности историческому процессу все-таки свойственны, а случайности, соединяясь друг с другом, либо "создают ткань" этих закономерностей, либо дополняют их разнообразием частностей, либо, наконец, ими преодолеваются, то есть действием этих закономерностей побеждаются. Каковы же эти закономерности и вытекающие из них действия необходимости? Сторонники догматического прочтения исторического материализма ссылаются обычно и прежде всего на такие две закономерности, как смена общественно-экономических формаций и убыстрение общего хода процессов истории. В соединении друг с другом две эти закономерности служили одним из оснований утверждения о том, что социализм в Советском Союзе уже построен, переход к коммунистическому обществу уже не за горами и вскоре наступит "царство свободы", заменяющее собой навсегда "царство необходимости". В действительности закономерностей исторического процесса гораздо больше, и они несравненно сложнее. Среди них следует указать на закономерности взаимодействия сосуществующих формаций, различные для разных эпох и столь для нашего времени еще мало разгаданные. А эти взаимодействия придают ожидающему нас довольно близкому будущему во многом неожиданный характер. Как бы то ни было, видеть в истории всего лишь вереницу случайностей, как это было свойственно Шопенгауэру, было бы неправильно.
Шопенгауэр представляет себе механизм происходящих событий следующим образом: явления Воли отравляют друг другу существование, губительно действуют друг на друга и друг с другом борются, но через их посредство Воля находится в состоянии борьбы и сама с собой, происходит ее внутреннее "раздвоение в самой себе". Молодой Ницше, несомненно испытавший на себе влияние Шопенгауэра, писал потом, что в самом основании бытия лежит трагическое противоречие раздвоенности. Мир - это "слепой великан, который корчится в муках, терзается своими собственными страстями, от боли грызет самого себя…" - так характеризовал действительность русский мыслитель, один из видных представителей эмигрантского зарубежья, С. Л. Франк в книге "Смысл жизни" (1925). И если даже кто-то обретет в результате борьбы победу и радость, это счастье призрачно, потому что оно достигается ценой горя и страданий других людей, и оно безнравственно, если окупается несчастьем хотя бы одного человека. И давайте вспомним в этой связи знаменитую беседу Ивана и Алеши Карамазовы в романе Достоевского, где речь шла о построении "здания судьбы человечества" на мучениях "одного только крохотного созданьица", ребеночка. Но о жестокости мира говорят и факты страданий других живых существ.
Шопенгауэр предвосхитил кризис цивилизации, которую ныне толкают в пучину бессмысленного хаоса грозные глобальные проблемы, коль скоро разрешение их откладывается, и у него сложилось то мироощущение, которое выразили с еще большей резкостью основатели современных нам экзистенциалистской и франкфуртской философских школ. По-другому выразил это мироощущение С. Л. Франк: "Все наши страсти и сильнейшие влечения обманчиво выдают себя за что-то абсолютно важное и драгоценное для нас, сулят нам радость и успокоение, если мы добьемся их удовлетворения, и все потом, задним числом, когда уже поздно исправить ошибку, обнаруживают свою иллюзорность, ложность своего притязания исчерпать собою глубочайшее стремление нашего существа и дать, через свое удовлетворение, полноту и прочность нашему бытию. Отсюда неизбежное для всех людей меланхолическое, втайне глубоко и безысходно трагическое сознание, выражаемое французской поговоркой: "si jeunesse savait, si vieillesse pouvait" - "сознание обманутых надежд, недостижимости истинного счастья на земле". Здесь выражен трагизм человеческой жизни для всех эпох, осознаваемый, впрочем, именно в нашем, двадцатом, веке с наибольшей силой и остротой.
Итак, Шопенгауэр - философ мировой скорби, но это не унылая скорбь Кьеркегора, которая сродни словам Екклезиаста: наш мир - это "суета сует - все суета" (Еккл., I, 1). Это скорее своего рода героический пессимизм, близкий к стоицизму, присущему философии Хайдеггера. Шопенгауэр обосновывает свои пессимистические взгляды и определенным пониманием времени и пространства. Время враждебно человеку; оно обнаруживает тщету любых упований и изрекает свой безжалостный приговор над самым дорогим и святым для нас. Пространство разделяет самых близких друг другу людей так же и тем, что сталкивает их интересы. Свою лепту в диссонансы жизни вносит и причинность. Она, подобно маятнику, перебрасывает людей от одних состояний к другим, им против0положным. Причинность - самая губительная основа человеческих горестей.
Шопенгауэр не делает того вывода, что в жизни абсолютно все безнадежно. Но какие же надежды он хочет возродить в сердцах людей? Характер этих надежд определяется прежде всего апелляцией к чувству человеческого достоинства. А затем - утверждениями насчет запредельной Мировой Воли. Философ использует известную статью Канта "Об изначально злом в человеческой природе" (1792) и продолжает ход рассуждений ее автора в направлении того вывода, что зло коренится в самом мировом начале, в двойственности Воли, в ее диссонансе и разладе с самой собой. В ней укоренено как тождество мучителя и мученика, так и их взаимопротивоположность. Шопенгауэр считает даже, что в притеснителе воля страдает "еще более, в той мере, в какой сознание обладает большей ясностью и определенностью и воля большей стремительностью".
В окружающем нас мире, по мнению философа, происходят вечные повторения трагических состояний, и в их повторениях виновата именно Воля. Мысль о "вечном возвращении" в истории выскажет потом Фридрих Ницше. Неотъемлемым составным элементом того варианта "трагической диалектики", который был создан Шопенгауэром, является понятие вины Мировой Воли. Возникновение Вселенной и жизни в ней - это стихийное неосознанное, а затем и сознаваемое грехопадение, и только отчасти оно искупается страданиями, выпадающими на долю живущих в мире существ. Уже сам тот факт, что область явлений существует, требует вынесения "мирового приговора", а затем и его исполнения - приговора над явлениями, а через посредство явлений - и над сущностью. Все дело Мировой Воли само по себе есть преступление, хотя этот преступник сам по себе неразумен и, казалось бы, не может за себя отвечать, но, создавая способный на порождение разумных существ космос, мир "майи" себя обманывает, отделяя и отдаляя последствия своих действий от их причины, однако это не может его оправдать. Преступник должен быть наказан, и это значит, что ему надлежит наказать самого себя. В философии Гегеля Мировой Разум, благодаря своей "хитрости", поднимается "выше добра и зла", у Шопенгауэра же Мировая Воля, вследствие своей изначальной преступности, погрязает в зле, и ей остается проявить некую хитрость в отношении себя, чтобы освободиться от зла и связанных с ним страданий. Освобождение должно быть достигнуто самоубийством Мировой Воли.
Как же это может быть достигнуто? Привести в исполнение приговор над Волей, а тем самым и избавить себя и людей от страданий сама Воля не в состоянии, это могут осуществить только люди как составные звенья мира явлений. Эта их деятельность будет вполне морально оправдана, потому что она будет означать искупление Волей своей вины перед собой. В чем же должна заключаться названная деятельность?
Философ мировой скорби считает, что людям надлежит направить присущую им жизненную энергию и против самой этой энергии, а через посредство этого и против ее источника - Мировой Воли. Высшие проявления Воли следует обратить на борьбу против ее ядра, что, по мнению Шопенгауэра, подсказывается уже тем фактом, что и в природе более развитые существа (скажем, хищники) уничтожают менее развитых (травоядных животных). Отчужденная жизнь, если использовать гегелевскую форму выражения, должна довести себя до состояния полного самоотчуждения, феномен воли призван упразднить саму Волю.
Но какими действиями можно этого добиться? Прежде всего необходимо средствами философского познания выяснить саму стоящую перед людьми задачу. Затем надо пройти по двум следующим друг за другом ступеням самоуничтожения Воли. Первая из этих ступеней - эстетическое созерцание, вторая - моральное самосовершенствование и благодаря этому переделка своего поведения в надлежащем направлении. На самом верху второй ступени намечается переход в состояние, близкое к религиозному самоотречению, и это при несомненном общем атеистическом умонастроении Шопенгауэра! Таким образом складывается некоторое подобие схемы, возникшей у датского философа Серена Кьеркегора, согласно которой в жизни ищущего истину человека последовательно сменяются эстетический, этический и религиозный стили жизни. Они составляют - различные образцы человеческого поведения, и из них только последний из образцов обещает спасение. Но перед нами только отдаленное подобие, потому что Кьеркегор уповал на возвращение к Богу, а Шопенгауэр надеется на то, что будет достигнуто полное уничтожение всего существующего.
Эстетика Шопенгауэра изложена в помещенных в настоящем издании параграфах первого тома "Мира как воли и представлениях, в 31-39-й главах второго тома, а также в 19-й главе второго тома "Parerga und Parali-pomena". Отправным пунктом шопенгауэровского построения учения об искусстве стала первая часть "Критики способности суждения" (1789–1790) Канта, но содержание эстетики теоретика Мировой Воли в самом главном определяется характером философской системы франкфуртского затворника. Эстетическое созерцание должно быть совершенно свободным от всякой заинтересованности в любых утилитарно значимых результатах и независимым от каких-либо эгоистических чувств. Этот тезис соответствует положениям аналитики прекрасного у Канта. Соответствия могут быть обнаружены и дальше, но затем они исчезают.