ГЛАВА ПЯТАЯ
О ВСТРЕЧЕ НОРСМОРА СО МНОЙ И КЛАРОЙ
С первыми проблесками дня я ушел с открытого места в свою обычную засаду, чтобы там в дюнах дождаться прихода Клары. Утро было пасмурное, ненастное и тоскливое; ветер стих перед рассветом, но потом усилился и налетал порывами с побережья; море начало успокаиваться, но дождь все еще хлестал немилосердно. По всему простору отмелей не видно было ни души. Но я был уверен, что где-то по соседству притаились враги. Фонарь, так неожиданно и внезапно ослепивший меня во сне, и шляпа, занесенная ветром на берег с Грэденской топи, - этих двух предупреждений было вполне достаточно, чтобы судить, какая опасность угрожает Кларе и всем обитателям павильона.
Было, должно быть, половина или без четверти восемь, когда дверь отворилась и милая девушка пошла ко мне, пробиваясь сквозь дождь. Я встретил ее на берегу.
- Едва удалось вырваться, - сказала она. - Не хотели пускать меня по дождю.
- Клара, - спросил я. - Вы не боитесь?
- Нет, - сказала она так просто, что это меня успокоило.
Жена моя была самая храбрая, самая лучшая из женщин; по опыту я убедился, что качества эти далеко не всегда совместимы, а у нее редкое бесстрашие соединялось с чисто женской нежностью и обаянием.
Я рассказал ей все происшедшее со вчерашнего утра, и, хотя щеки ее заметно побледнели, она сохранила полное спокойствие.
- Теперь вы видите, что мне ничто не угрожает, - сказал я под конец,
- мне они не хотят зла. В противном случае я был бы уже мертв.
Она положила мне руку на плечо.
- А я в это время крепко спала! - воскликнула она.
То, как она это сказала, привело меня в восторг. Я обнял ее и привлек к себе. Прежде чем мы опомнились, ее руки были у меня на плечах и я поцеловал ее. И все же и тогда ни слова не было сказано нами о любви. И сейчас я ощущаю прикосновение ее щеки, мокрой и холодной от дождя, и часто потом, когда она умывалась, я целовал ее, в память того утра на морском берегу. Теперь, когда я лишился ее и в одиночестве кончаю свой жизненный путь, я вспоминаю нежность и глубину того чувства, которое соединяло нас, и это умеряет горечь моей потери.
Так прошло, быть может, несколько секунд - время влюбленных летит быстро, - а затем нас вспугнул раздавшийся вблизи громкий смех. Смех был не веселый, а натянутый, скрывавший недоброе чувство. Мы обернулись, хотя моя левая рука все еще обнимала талию Клары и она не пыталась высвободиться, и в нескольких шагах от себя увидели Норсмора. Он стоял, опустив голову, заложив руки за спину, и даже ноздри у него побелели от ярости.
- А! Кессилис! - сказал он, когда я повернулся к нему.
- Он самый, - сказал я без всякого смущения.
- Так вот как, мисс Хеддлстон, - продолжал он медленно и злобно, - вот как вы храните верность вашему отцу и слово, данное вами мне! Вот как цените вы жизнь вашего отца! И вы настолько увлечены этим молодым джентльменом, что готовы пренебречь своей репутацией, законами приличия и самой элементарной осмотрительностью…
- Мисс Хеддлстон… - начал я, стараясь прервать его, но он, в свою очередь грубо оборвал меня.
- А вы помолчите! - сказал он. - Я обращаюсь к этой девушке.
- Эта девушка, как вы ее называете, моя жена, - сказал я, и моя жена крепче прижалась ко мне; я понял, что она одобряет мои слова.
- Ваша кто? - крикнул он. - Вы лжете!
- Норсмор, - сказал я, - мы все знаем ваш бешеный нрав, но меня не проймут никакие ваши оскорбления. Поэтому советую вам говорить потише: я уверен, что нас слушают.
Он оглянулся, и видно было, что мое замечание несколько утишило его ярость.
- Что вы хотите сказать? - спросил он.
Я ответил одним словом:
- Итальянцы.
Он крепко выбранился и перевел взгляд с меня на Клару.
- Мистер Кессилис знает все, что я знаю, - сказала моя жена.
- А мне хотелось бы знать, - начал он, - какого черта мистер Кессилис явился сюда и какого черта он здесь намеревается делать? Вы изволили заявить, что женаты, - этому я не верю. А если это так, Грэденская топь вас скоро разведет: четыре с половиной минуты, Кессилис. У меня собственное кладбище для друзей!
- Итальянец тонул несколько дольше, - сказал я.
Он посмотрел на меня, слегка озадаченный, и потом почти вежливо попросил меня рассказать все, что я знаю.
- У вас все козыри в игре, мистер Кессилис, - добавил он.
Я, конечно, согласился удовлетворить его любопытство, и он выслушал меня, не в силах удержать восклицаний, когда я рассказывал ему, как очутился в Грэдене, как он чуть не заколол меня в вечер высадки, и о том, что я узнал об итальянцах.
- Так! - сказал он, когда я кончил. - Теперь дело ясное, ошибки быть не может. А что, осмелюсь спросить, вы намереваетесь делать?
- Я думаю остаться с вами и предложить свою помощь, - ответил я.
- Вы храбрый человек, - отозвался он с какой-то странной интонацией.
- Я не боюсь.
- Так, значит, - протянул он, - насколько я понимаю, вы поженились? И вы решитесь сказать это мне прямо в глаза, мисс Хеддлстон?
- Мы еще не обвенчаны, - сказала Клара, - но сделаем это при первой возможности.
- Браво! - закричал Норсмор. - А уговор? Черт возьми, вы ведь неглупая девушка, с вами можно говорить начистоту! Как насчет уговора? Вы не хуже меня знаете, от чего зависит жизнь вашего отца. Стоит мне только умыть руки и удалиться, как его прирежут еще до наступления ночи.
- Все это так, мистер Норсмор, - нисколько не теряясь, ответила она.
- Но только вы этого никогда не сделаете. Уговор этот недостоин джентльмена, а вы, несмотря ни на что, джентльмен, и вы никогда не покинете человека, которому сами же протянули руку помощи.
- Вот как! - сказал он. - Так вы полагаете, что я предоставлю вам мою яхту задаром? Вы полагаете, что я стану рисковать своей жизнью и свободой ради прекрасных глаз старого джентльмена, а потом, чего доброго, буду шафером на вашей свадьбе? Что ж, - добавил он с какой-то кривой усмешкой, - положим, что вы способны поверить этому. Но спросите вот Кессилиса. Онто знает меня. Можно ли мне довериться? Так ли я безобиден и совестлив? Так ли я добр?
- Я знаю, что вы много говорите и, случается, очень глупо, - ответила Клара. - Но я знаю, что вы джентльмен, и ни капельки не боюсь.
Он посмотрел на нее с каким-то странным одобрением и восхищением, потом обернулся ко мне.
- Ну, а вы думаете, что я уступлю ее без борьбы. Фрэнк? - сказал он.
- Говорю вам вперед: берегитесь! Когда мы с вами схватимся во второй раз…
- То это будет уже в третий, - прервал я его с усмешкой.
- Да, верно, в третий, - сказал он. - Я совсем забыл. Ну что же, третий раз - решительный!
- Вы хотите сказать, что в третий раз вы кликнете на помощь команду вашей яхты?
- Вы слышите его? - спросил он, обернувшись к моей жене.
- Я слышу, что двое мужчин разговаривают, как трусы, - сказала она. - Я бы презирала себя, если бы думала или говорила так, как вы. И ни один из вас сам не верит ни слову из того, что говорит, и тем это противнее и глупее!
- Вот это женщина! - воскликнул Норсмор. - Но пока еще она не миссис Кессилис. Молчу, молчу. Сейчас не мое время говорить.
Тут моя жена изумила меня.
- Мне пора уходить, - вдруг сказала она. - Мы слишком надолго оставили отца одного. И помните: вы должны быть друзьями, если каждый из вас считает себя моим другом.
Позднее она объяснила мне, почему поступила именно так. При ней, говорила она, мы продолжали бы ссориться, и я полагаю, что она была права, потому что, когда она ушла, мы сразу перешли на дружеский тон.
Норсмор смотрел ей вслед, пока она уходила по песчаным дюнам.
- Нет другой такой женщины в целом свете! - воскликнул он, сопровождая эти слова проклятием. - Надо же было придумать!
Я, со своей стороны, воспользовался случаем, чтобы выяснить обстановку.
- Скажите, Норсмор, - сказал я, - похоже, что все мы сильно влопались?
- Не без того, милейший, - выразительно ответил он, глядя мне прямо в глаза. - Сам Вельзевул со всеми его чертями! Можете мне поверить, что я трясусь за свою жизнь.
- Скажите мне только, - сказал я, - чего им надо, этим итальянцам? Чего им надо от мистера Хэддлстона?
- Так вы не знаете? - вскричал он. - Старый мошенник хранил деньги карбонариев - двести восемьдесят тысяч - и, разумеется, просадил их, играя на бирже. На эти деньги собирались поднять восстание где-то в Триденте или Парме. Ну-с, восстание не состоялось, а обманутые устремились за мистером Хеддлстоном. Нам чертовски посчастливится, если мы убережем нашу шкуру!
- Карбонарии! - воскликнул я. - Это - дело серьезное!
- Еще бы! - сказал Норсмор. - А теперь вот что: как я сказал вам, мы в отчаянном положении, и помощи вашей я буду рад. Если мне и не удастся спасти Хеддлстона, то девушку надо непременно спасти. Идемте к нам в павильон, и вот вам моя рука: я буду вам другом, пока старик не будет спасен или мертв. Но, - добавил он, - после этого вы снова мой соперник, и предупреждаю - тогда берегитесь!
- Идет, - сказал я, и мы пожали друг другу руки.
- Ну, а теперь скорее в нашу крепость, - сказал Норсмор и повел меня туда сквозь дождь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
О ТОМ, КАК Я БЫЛ ПРЕДСТАВЛЕН СТАРИКУ
Мы были впущены в павильон Кларой, и при этом меня поразила тщательность и надежность обороны. Очень крепкая, но легко отодвигаемая баррикада ограждала дверь от всякого вторжения, а ставни столовой, как я разглядел при слабом свете лампы, были укреплены еще старательней: доски были подперты брусьями и поперечинами, которые укреплялись, в свою очередь, целой системой скреп и подпорок. Это было прочное и хорошо рассчитанное устройство, и я не мог скрыть своего восхищения.
- Это я орудовал, - сказал Норсмор. - Помните, в саду были толстые доски? Ну так вот они. Узнаете?
- Я и не подозревал в вас таких талантов.
- Вы вооружены? - спросил он, указывая на целый арсенал ружей и револьверов, в образцовом порядке стоявших у стен и лежавших на буфете.
- Спасибо, - сказал я. - Со времени нашей последней встречи я хожу вооруженным. Но, сказать по правде, я больше думаю о том, что со вчерашнего дня ничего не ел.
Норсмор достал холодного мяса, за которое я рьяно принялся, и бутылку старого бургундского, от которого я, промокший до нитки, тоже не отказался. Я всегда принципиально придерживался крайней умеренности, но неразумно доводить принцип до абсурда, и на этот раз я осушил бутылку на три четверти. За едой я все еще продолжал восхищаться тем, как подготовлена оборона.
- Мы способны выдержать осаду, - сказал я.
- Пожалуй, - протянул Норсмор. - Недолгую осаду - пожалуй. Пугает меня не слабость обороны, а полная безвыходность положения. Если мы начнем стрелять, то, как ни пустынна эта местность, кто-нибудь, наверное, услышит, а тогда не все ли равно - умереть за тюремной решеткой или под ножом карбонария? Таков выбор. Чертовски плохо у нас иметь против себя закон, я это много раз говорил старому джентльмену. Он, впрочем, сам того же мнения.
- Кстати, - спросил я, - что он за человек?
- Это вы о Хеддлстоне? - спросил Норсмор. - Порочен до мозга костей. По мне, пусть хоть завтра же ему свернут шею все черти, какие только есть в Италии! В это дело я впутался не ради него. Вы меня понимаете? Я уговорился получить руку этой барышни и своего добьюсь!
- Это-то я понимаю, - сказал я. - Но как отнесется мистер Хеддлстон к моему вторжению?
- Предоставьте это Кларе, - сказал Норсмор.
Я чуть было не отвесил ему пощечину за эту грубую фамильярность, но я был связан перемирием, как, впрочем, и Норсмор, так что, пока не исчезла опасность, в наших отношениях не было ни облачка. Я отдаю ему должное с чувством самого искреннего удовлетворения, да и сам не без гордости вспоминаю, как вел себя в этом деле. Ведь вряд ли можно было представить себе положение более щекотливое и раздражающее.
Как только я покончил с едой, мы отправились осматривать нижний этаж. Мы перепробовали все подпорки у окон, кое-где сделали незначительные исправления, и удары молотка зловеще раздавались по всему дому. Я, помнится, предложил проделать бойницы, но Норсмор сказал, что они уже проделаны в ставнях верхнего этажа. Этот осмотр был мало приятен и привел меня в уныние. Надо было защищать две двери и пять окон, а нас, считая и Клару, было только четверо против неизвестного числа врагов. Я поделился своими опасениями с Норсмором, который невозмутимо уверил меня, что полностью разделяет их.
- Еще до наступления утра, - сказал он, - все мы будем перебиты и погребены в Грэденской топи. Наш приговор подписан.
Я не мог не содрогнуться при упоминании о зыбучих песках, но напомнил Норсмору, что наши враги пощадили меня ночью в лесу.
- Не обольщайтесь надеждой, - сказал он. - Тогда вы не были в одной лодке со старым джентльменом, а теперь в нее уселись. Всех нас ожидает топь, помяните мое слово.
Я еще больше испугался за Клару, а тут как раз ее милый голосок позвал нас наверх. Норсмор указал мне дорогу и, поднявшись по лестнице, постучал в дверь комнаты, которую называли "дядюшкиной спальней", так как строитель павильона предназначал ее специально для себя.
- Входите, Норсмор, входите, дорогой мистер Кессилис, - послышался голос.
Распахнув дверь, Норсмор пропустил меня вперед. Входя, я увидел, что Клара выскользнула через боковую дверь в смежную комнату, где была ее спальня. На кровати, которая не стояла уже возле окна, где я ее в последний раз видел, а была сдвинута к задней стене, сидел Бернард Хеддлстон, обанкротившийся банкир. Я только мельком видел его в колеблющемся свете фонаря на берегу, но узнал без труда. Лицо у него было продолговатое и болезненно желтое, окаймленное длинной рыжей бородой и бакенбардами. Приплюснутый нос и широкие скулы придавали ему какой-то калмыцкий вид, а его светлые глаза лихорадочно блестели. На нем была черная шелковая ермолка, перед ним на кровати лежала огромная библия, заложенная золотыми очками, а на низкой этажерке у постели громоздилась кипа книг. Зеленые занавеси отбрасывали на его щеки мертвенные блики. Он сидел, обложенный подушками, согнув свое длинное туловище так, что голова находилась ниже колен. Я думаю, что, не умри он другой смертью, его все равно через несколько недель доконала бы чахотка.
Он протянул мне руку, длинную, тощую и до отвращения волосатую.
- Входите, входите, мистер Кессилис, - сказал он. - Еще один покровитель, гм… еще один покровитель. Друг моей дочери, мистер Кессилис, для меня всегда желанный гость. Как они собрались вокруг меня, друзья моей дочери! Да благословит и наградит их за это небо!
Конечно, я протянул ему руку, я не мог не сделать этого, но та симпатия, которую я готов был питать к отцу Клары, была развеяна его видом и неискренним, льстивым тоном.
- Кессилис очень полезный человек, - сказал Норсмор. - Один стоит десяти.
- Вот и я это слышал! - с жаром вскричал мистер Хеддлстон. - Так и дочь мне говорила. Ах, мистер Кессилис, как видите, грех мой обратился против меня! Я грешен, очень грешен, но каюсь в своих прегрешениях. Нам всем надо будет предстать перед судом всевышнего, мистер Кессилис. Я и то запоздал, но явлюсь на суд с покорностью и смирением…
- Слышали, слышали! - грубо прервал его Норсмор.
- Нет, нет, дорогой Норсмор! - закричал банкир. - Не говорите так, не старайтесь поколебать меня. Не забудьте, дорогой, милый мальчик, не забудьте, что сегодня же я могу быть призван моим создателем.
Противно было смотреть на его волнение, но я начинал возмущаться тем, как Норсмор, взгляды которого мне были хорошо известны и вызывали у меня только презрение, продолжал высмеивать покаянное настроение жалкого старика.
- Полноте, дорогой Хеддлстон, - сказал он. - Вы несправедливы к себе. Вы душой и телом человек мира сего и обучились всем грехам еще до того, как я родился. Совесть ваша выдублена, как южноамериканская кожа, но только вы позабыли выдубить и вашу печень, а отсюда, поверьте мне, и все ваши терзания.
- Шутник, шутник, негодник этакий! - сказал мистер Хеддлстон, погрозив пальцем. - Конечно, я не ригорист и всегда ненавидел эту породу, но и в грехе я никогда не терял лучших чувств. Я вел дурную жизнь, мистер Кессилис, не стану отрицать этого, но все началось после смерти моей жены, а вы знаете, каково приходится вдовцу. Грешен, каюсь. Но ведь не отъявленный же злодей. И уж если на то пошло… Что это? - внезапно прервал он себя, подняв руку, растопырив пальцы, напряженно и боязливо вслушиваясь. - Нет, слава богу, это только дождь, - помолчав немного, добавил он с невыразимым облегчением.
Несколько секунд он лежал, откинувшись на подушки, близкий к обмороку. Потом немного пришел в себя и несколько дрожащим голосом снова принялся благодарить меня за участие, которое я собирался принять в его защите,
- Один вопрос, сэр, - сказал я, когда он на минуту остановился. - Скажите, правда ли, что деньги и теперь при вас?
Вопрос этот ему очень не понравился, но он нехотя согласился, что небольшая сумма у него есть.
- Так вот, - продолжал я, - ведь они добиваются своих денег? Почему бы их не отдать?
- Увы! - ответил он, покачивая головой. - Я уже пытался сделать это, мистер Кессилис, но нет! Как это ни ужасно, они жаждут крови!
- Хеддлстон, не надо передергивать, - сказал Норсмор. - Вам следовало бы добавить, что вы предлагали тысяч на двести меньше, чем вы им должны. О разнице стоило бы упомянуть: это, как говорится, кругленькая сумма. И эти итальянцы рассуждают по-своему вполне резонно. Им кажется, как, впрочем, и мне, что раз уж они здесь, они могут получить и деньги и кровь - и баста.
- А деньги в павильоне? - спросил я.
- Тут. Но лучше бы им быть на дне моря, - сказал Норсмор и внезапно закричал на мистера Хеддлстона, к которому я стоял спиной: - Что это вы мне строите гримасы? Вы что, думаете, что Кессилис предаст вас?
Мистер Хеддлстон поспешил уверить, что ничего такого ему и в голову не приходило.
- Ну то-то же! - угрюмо оборвал его Норсмор. - Вы рискуете в конце концов наскучить нам. Что вы хотели предложить? - обратился он ко мне.
- Я собирался предложить вам на сегодня вот что, - сказал я. - Давайте-ка вынесем эти деньги, сколько их есть, и положим перед дверьми павильона. И если придут карбонарии, ну что ж, деньги-то ведь принадлежат им…
- Нет, нет, - завопил мистер Хеддлстон, - не им! Во всяком случае, не только им, но всем кредиторам. Все они имеют право на свою долю.
- Слушайте, Хеддлстон, - сказал Норсмор, - к чему эти небылицы?
- Но как же моя дочь? - стонал презренный старик.
- О дочери можете не беспокоиться. Перед вами два жениха, из которых ей придется выбирать, - Кессилис и я, и оба мы не нищие. А что касается вас самого, то, по правде говоря, вы не имеете права ни на один грош, и к тому же, если я не ошибаюсь, вам и жить-то осталось недолго.