Удивительно, но все бури, когда ничего не стоила человеческая жизнь и бывшего преподавателя академии Генерального штаба могли арестовать и поставить к стенке по любому доносу, благополучно пронеслись мимо Георгия Иосифовича. Он не приспосабливался к новой власти, как, впрочем, и к царской, не жалел утерянного, посчитав революцию социально оправданной и справедливой. Русская армия состояла из народа, и его обязанность как русского инженера, считал он, заключалась в том, чтобы она была хорошо вооружена и защищена от смертоносных средств противника. И когда на фронте он увидел, что массы армии пошли за большевиками, он спокойно избрал новый путь, как это сделали Брусилов, Зайончковский, Корк, Игнатьев и другие честные люди из русского генералитета и офицерского корпуса .
В гражданскую войну Георгий Иосифович служил в отделе вооружения Красной армии. Стиснутая кольцом интервентов, молодая республика испытывала острейшую нужду не только в хлебе, топливе, одежде, но и в пушках, винтовках, боеприпасах. Ружейным приемам обучали на палках, с палками же новобранцы шли на передовую, чтобы со временем обзавестись винтовкой убитого товарища. Иной специалист по взрывчатым веществам пришел бы в ужас от работы, за которую брался Ростовский. Взрывчатые вещества включали в себя сотни сложных смесей - аммиачную селитру, нитроглицерин, тротил, пикриновую кислоту, аммониты, гексогены, гремучую ртуть, коллоксилины, соли хлорной кислоты… Каждый компонент имел свой характер и норов. Один или в сочетании с другими применялся как начинка боеприпасов. На складах не было того или другого. Не хватало даже обычной серы для производства простейшего пороха! Приходилось искать суррогаты, вычислять пропорции, испытывать новые взрывчатые смеси, которые заменили бы, скажем, нитротолуол, тетразен, динитронафталин. И Ростовский находил. Его имя не вошло в историю гражданской войны, не попало в число отличившихся и награжденных. Но трудно представить, какой ценой оплатилась бы победа без патронов, снарядов, гранат, начиненных взрывчаткой Ростовского.
После войны Георгий Иосифович перешел на привычную преподавательскую работу. На желторотую настырную молодежь он смотрел с некоторой долей удивления. Однако с фатальным предвидением угадывал самородков и уже не выпускал из поля своего зрения, требуя от молодого курсанта или слушателя спартанской самоотдачи военной науке. Так произошло и с Павлом Клевцовым. Комбриг сразу отметил, что адъюнкт мыслит смело, первородно, упрямо ищет оригинальные решения.
Одно из главных решений пришло на больших маневрах, которые проводились зимой. Клевцов был направлен туда командиром саперной роты. "Боевые действия" разворачивались в самых неподходящих условиях - среди глубоких снегов, при жестоких морозах и сильных ветрах. Но самым тяжелым препятствием для наступавших оказались минные поля. Они простирались на многие километры. Противопехотные, противотанковые фугасы большой разрушительной мощности, хитроумные ловушки с разными способами взрывного действия приходилось обезвреживать щупами и электромагнитными миноискателями. Саперы цепочкой двигались впереди стрелковых и танковых подразделений, прослушивали каждый метр земли. Как только в наушниках раздавался сигнал, они разгребали снег, ковыряли мерзлую землю, вытаскивали и обезвреживали заряды. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы представить, как бы такое происходило в настоящем бою, в холоде, под навесным и кинжальным огнем, когда хочется поглубже зарыться в снег, спрятаться от белого света, хотя снег - защита ненадежная: в открытом поле сапер почти что голенький.
Адовая работа с миноискателем и щупом навязывала бы наступлению черепаший темп, каждый километр захваченного пространства оплачивался бы кровавой ценой.
"Вот если бы танк… Саперный танк!" - пришла мысль и зацепилась за сознание, как рыболовный крючок за одежду. Павел стал раздумывать над танком-миноискателем, танком-тральщиком, подобным морскому тральщику, что делает проходы для боевых кораблей. У сухопутного тральщика должен быть каток, точно такой же, как у дорожных машин. Укрепленный впереди танка, он будет давить и взрывать мины, сохраняя экипаж. По проторенной дороге пойдут линейные танки и пехота - без остановок, не сбавляя темпа, не давая опомниться врагу.
Вернувшись с маневров, Павел доложил своему руководителю о проекте танкового трала. Ростовский сказал:
- Сдается, теперь вы нашли для себя настоящую цель.
- Пожалуй, нашел. Миноискатель и щуп - уже вчерашний день. Что в наступлении главное? Темп. Значит, тральщики должны прийти на помощь саперам, как комбайны косцам.
По чертежам Павла изготовили один трал-каток, присоединили его к танку Т-28. Клевцов сам сел за рычаги и испытал каток в самых тяжелых условиях, приближенных к боевым. После испытаний Георгий Иосифович спросил:
- Вы довольны своим тралом?
- Нет, - напрямик ответил Павел. - Он резко ухудшает маневренность танка. Слабы тяги. Катки надо делать из броневой стали… Для преодоления окопов и больших воронок машине приходится пятиться назад, катки путаются в проволочных заграждениях, особенно в спиралях Бруно…
- Драконите трал, будто не сами придумали его.
- Я вижу недостатки и буду их устранять.
Снова поиски, расчеты, сомнения, находки… Снова заводской цех, где собирался новый трал.
Однако второй вариант отверг технический совет автобронетанкового управления, для кого, собственно, и выполнял заказ Павел. Слепая вера в несокрушимость Красной армии и боязнь ответственности у некоторых начальников, занявших руководящие посты в армии после репрессий 1937-1938 годов, часто сводили на нет многие лучшие начинания в области технического перевооружения наших военных сил. Фашистская Германия уже пользовалась первоклассными пикирующими бомбардировщиками, истребителями, танками, автоматическим оружием, показавшими себя на войне в Европе. У нас же производство новых видов вооружения затягивалось, как такое случилось уже с модифицированными истребителями Яковлева, Микояна и Лавочкина, штурмовиком Илюшина, танком Т-34 Кошкина, реактивным минометом "катюша", противотанковыми ружьями Дегтярева и Симонова… Что уж говорить о каком-то трале?!
- Помните: бойцовскими качествами должен обладать любой человек, но особенно изобретатель, тем более военный, - говорил Ростовский, стараясь поддержать Клевцова, а про себя решив, что надо обратиться к генералу Воробьеву , которого давно знал по академии и ценил за широту взглядов.
Михаил Петрович Воробьев в годы гражданской войны был бригадным и дивизионным инженером, закончил Военно-техническую академию, слыл в среде армейских специалистов человеком прогрессивным, творческим. Одно время возглавлял факультет в Военно-инженерной академии. Недавно его назначили начальником инженерных войск РККА.
С тех пор как они виделись, Воробьев мало изменился. Такой же моложавый, высокий, с крупным, тяжелым подбородком, прямым, твердым взглядом. Он стоял посреди кабинета, радостно приветствуя старого сослуживца. Обменявшись рукопожатиями, сели к столу. Генерал спросил:
- Ну, что привело вас ко мне? Просто так ведь не придете…
- Время ваше, Михаил Петрович, ценю. Мало его у нас с вами осталось, - и развернул перед Воробьевым чертежи противоминного трала.
- Постойте! Да я ведь что-то слышал про этот трал. Даже, кажется, фамилию изобретателя запомнил - не то Карцев, не то Клевцов…
- Вот-вот, Клевцов.
- Отзывы-то отрицательные.
- Как всегда, когда изобретение чего-то стоит.
- Ну, уж… - недоверчиво хмыкнул Воробьев.
- Вы меня, Михаил Петрович, знаете. Стану ли я кривить душой?
- До трала ли сейчас, Георгий Иосифович! Мне вот надо срочно найти толкового инженера, который бы разбирался в военной технике, чтобы отправить с делегацией в Германию.
- В чем же дело?
- Кандидата не нахожу. Туго с кадрами.
- Проще простого: Клевцов.
- Дался вам этот Клевцов! У него что - семь пядей во лбу?
- Восемь…
- А язык? Немецкий-то небось на уровне "Анна унд Марта баден"?
- Как раз знает, и очень хорошо.
- Гм… - Воробьев сделал пометку в настольном календаре.
- Все же посмотрите проект трала, Михаил Петрович, сами, - произнес профессор. - В наступлении по минным полям, на мой взгляд, ему цены не будет.
- Ну раз так просите, посмотрю, конечно.
6
Через несколько дней Павла вызвали к генералу Воробьеву. У начальника инженерных войск времени было мало, разговор был предельно кратким. Михаил Петрович спросил:
- Немецким владеете в совершенстве?
- Так точно.
- В Германию едет военно-торговая делегация. Профессор Ростовский рекомендовал вас переводчиком. Не возражаете?
- Благодарю за доверие.
- Эта поездка пойдет вам на пользу, - сказал Воробьев. - Счастливого пути.
В приемной адъютант сообщил, что на вокзале его найдет товарищ, которому Павел будет подчинен непосредственно. Он же выдал документы и деньги. Поезд отправлялся на следующий день вечером.
На Белорусском вокзале, как всегда летом, было много народу. Павел пробрался к своему вагону и стал оглядываться. "Как же меня узнают?" - беспокоился он. Нина провожать его не пошла - проводы стали плохо действовать на нее с тех пор, как уехал отец. Простились дома. Да и вообще провожающих делегацию было мало. Неожиданно откуда-то сбоку подошел малоприметный человек лет пятидесяти пяти с темными глазами, остро выглядывающими из-под седых бровей. Широкий нос, крупное улыбчивое лицо выдавали истинного славянина.
- Клевцов? Здоро́во! - Он протянул шершавую руку, во второй он держал большой фибровый чемодан. - Идем!
В купе он снял пиджак, развязал галстук, с облегчением опустился на диван.
- Давай знакомиться. Волков Алексей Владимирович. - Голос у него был какой-то ржавый, отрывистый. - Значит, ко мне в переводчики? Я вот до семнадцатого в "Крестах" сидел и на Таганке, семь лет ссылки отвалял, политграмоту одолел, а языкам не выучился.
Из чемодана Алексей Владимирович достал бутылку нарзана, разлил по стаканам:
- Пей - не болей!
Поезд тронулся. Павел тоже переоделся, остался в пижаме и тапочках. Волков долго смотрел на него с непонятной улыбкой, потом вдруг спросил с той долей простодушной хитринки, которая звала к откровенности:
- Где сейчас твои Вольфштадты?
- Там же, где жили, - не успев удивиться, ответил Павел.
- Что ж не навестил их?
- Некогда было.
- Плохо, Клевцов, плохо! - Он отвернулся, с минуту глядел на бегущие в окне подмосковные леса. - Они же тебя поили-кормили, в люди вывели…
- Да я в отпуске не был какой год!
- А жениться успел? - не то с осуждением, не то с одобрением проговорил Волков.
- Вы что? Рентгеном меня просвечивали? - Павел сердито засопел: он не любил, чтобы кто-нибудь вмешивался в его личные дела.
- Ладно, я ведь по-свойски. Знаю, работал много.
- Время такое, война на носу, - буркнул Павел.
Он, конечно, не мог знать подробностей предшествующих событий. Пакт о ненападении между СССР и Германией Клевцов, как и многие военные, воспринял с недоумением и тревогой. В газетах сообщалось о советско-англо-французских переговорах, и вдруг приехавший в двадцатых числах августа 1939 года фашистский министр иностранных дел Риббентроп подписывает договор о ненападении…
- Ты прав. - Волков, угадав состояние Павла, стал серьезным. - Гитлер без единого выстрела захватил Австрию и Чехословакию. После Мюнхена Чемберлен похвастался: мол, как в футболе, защитил английские ворота и перенес войну на восток. Тоже мне, вратарь от дипломатии… На самом же деле он вместе с французом Даладье подвел мир к войне. Но с нами воевать фашисты тогда не решились. Говорили, будто Гитлер сам собирался приехать в Москву, если бы сорвалась миссия Риббентропа. А вот Польшу они растерзали. Потом напали на Францию, бомбят Англию…
Всю дорогу Павла не покидала внутренняя напряженность. Это была его первая поездка в чужой мир, где фабриканты и лавочники, банкиры и полицейские жили по своим законам, о которых он знал лишь по газетам и книгам. Притом ехал не просто к немцам, а к фашистам, к которым с юности питал ненависть за расправы с тельмановцами, за провокацию с поджогом рейхстага и подлое судилище над Георгием Димитровым, за нападение на республиканскую Испанию…
Пробежали густые белорусские леса. Началась Польша. Замелькали хуторки с крышами из соломы и дранки, городки, над которыми сизыми утесами возвышались костелы, узкие полоски полей со снопами убранной ржи, копешками картофельной ботвы. Кое-где чернели трубы - остатки сожженных в боях прошлого года домов, валялись разбитые пушечные лафеты и брички без колес, опрокинутые полуторки-"фордики". Там, где поезд останавливался, набирал воду и уголь, разрушений было больше. Для авиации это были первые цели, а уже потом война растекалась по другим сторонам. Развалины кирпичных строений, порыжевшие ребра вагонов, раскиданные взрывами рельсы тянулись до границы рейха.
В Берлин въезжали рано утром. Сеял мелкий холодный дождь. Сквозь мозглую пелену виднелись четырехэтажные серые дома, ряды заводских труб, застекленные крыши цехов. Потом пошли здания повыше. Поезд замедлил ход и вскоре подтащился к Силезскому вокзалу. Делегацию встретили работники советского посольства. Павел обратил внимание на то, что в привокзальной толчее больше было пассажиров-немцев в мышино-зеленой военной или полувоенной форме, словно все жили армейским лагерем.
В посольстве членам делегации выдали адреса квартир, продовольственные карточки, ознакомили с распорядком работы. Павел с Алексеем Владимировичем поселился в пансионе на площади Виктории-Луизы. Программа была напряженная: встречи с представителями фирм, поездки по заводам, подписание договоров на поставки того или иного оборудования, на что охотно шли немцы в обмен на русский марганец, нефть и зерно.
Задолго до часа пик, в ранние утренние часы, выходили Волков и Клевцов из своего жилища и неторопливым, прогулочным шагом направлялись к торгпредству на Лиценбургерштрассе. При свете ночных фонарей, которые зажигали, когда не было воздушной тревоги, дворники, подобно матросам на кораблях, размеренно драили швабрами гранитные плиты тротуаров, угольщики на тележках развозили мешки с брикетами, оставляя их у подвалов котельных, дамы в простеньких жакетках или пожилые мужчины в шляпах-тирольках выгуливали собак.
- Ты обратил внимание на умение немцев экономить на всем? - спрашивал Владимир Алексеевич. - Бутылочка, пакетик, консервная банка - все идет на переработку! Любой лавочник принимает вторсырье и тут же расплачивается… А у нас в пансионе: входишь в подъезд - загорается лампочка, едва поднимешься на второй этаж - первая тухнет, горит уже другая… А какая деловитость на заводах! Ни болтовни, ни перекуров, ни простоев…
Иногда Волков, отмечая немецкие достоинства, вдруг с болью в голосе произносил:
- И все это делается для войны. Теперь фашистским волкам нечего рядиться в овечью шкуру…
Как-то раз Алексей Владимирович выложил на стол книги, купленные накануне. Он поднял книгу в светло-коричневом переплете с жирным орлом на обложке:
- Вот "Майн кампф" Гитлера. По ней фашисты учатся азбуке разбоя.
Павел полистал страницы, наткнулся на фразу:
"Все, что я делаю, направлено против России… Когда мы сегодня говорим о новой территории в Европе, мы должны иметь в виду главным образом Россию и приграничные с нею государства…"
Перевел ее Волкову.
- Вишь, как думает Гитлер? Откровеннее не скажешь. - Алексей Владимирович смял папиросу, вдавил ее в пепельницу.
Однажды после приема у президента рейхсбанка Яльмара Шахта Волков рассказал, к каким маневрам прибегали гитлеровцы, чтобы до поры скрыть подготовку к войне. В мае 1935 года был издан секретный закон о переводе всей экономики страны на военные рельсы. Под контроль Шахта попадали все сырьевые ресурсы, импорт стратегических товаров, ввоз валюты, накапливание горючего и создание запасов угля, производство синтетического бензина… Вся финансовая и торговая деятельность империи отныне контролировалась экономическим диктатором - банкиром Шахтом. Тут имперский владыка проявил всю свою ловкость. Германия еще была связана Версальским договором. Скрывая размеры средств, отпускаемых на военное строительство, он ввел так называемые счета "МЕФО" - от названия мифического синдиката "Металлургише форшунгсгезельшафт". Эти счета выписывались заказчиками армии, флота, авиации. Они принимались к оплате всеми германскими фирмами и гарантировались государством. Счета "МЕФО" не фигурировали ни в отчетах рейхсбанка, ни в цифрах бюджета. И вот в апреле 1938 года Шахт отменил финансирование по этой системе. Германия порвала и с Лигой Наций, и с Версальским договором. Вещи стали называться своими именами. Это означало: отныне Германия вставала на путь открытой подготовки к войне. Кликушеские упоминания Гитлера об единственной дороге, по которой шли тевтонские рыцари ради хлеба насущного и земли для германского плуга, были не просто литературно-патриотическими всплесками, а диктовались четкой политической целью ближайшего будущего.
Он, Алексей Владимирович Волков, успевший навоеваться с немцами и в Первую мировую войну, и в гражданскую, и после, ясно видел и понимал, какую трагедию готовят фашисты народам Европы.