Коротко говоря, абсолютное (религиозно-политическое) пространство состоит из сакральных и проклятых локусов – храмов, дворцов, памятных и надгробных монументов, особых, маркированных мест. Многие из которых "запретны". В пределе подобное пространство может просто обозначено, намечено, указано. Например, с помощью камня, воткнутого шеста (чья вертикаль сообщает данной точке пространства высшее достоинство), отверстия, просто ямы. Как правило, его контур задан и четко очерчен, а само оно имеет установленную, значимую форму (квадрата, кривой, шара, треугольника и т. п.). В рассматриваемых нами обществах все определяется, воспринимается, толкуется применительно к этим локусам. Абсолютное пространство не поддается пониманию как совокупность мест и знаков; такой анализ в корне неверен; это пространство, в котором ментальное и социальное неразличимы, которое содержит целиком все существование относящихся к нему групп (прежде всего города-государства) и которое следует понимать как таковое. В этом пространстве нет ни "окружающей среды", ни даже "населенного пункта", отдельного от глобальной текстуры. Различаются ли означающее и означаемое? Безусловно, нет – если понимать это как разграничение, проведенное интеллектом. Скрытое пространство святилища или дворца целиком "раскрывается" пространственным порядком, над которым оно господствует. Политическое означаемое задано в религиозном означающем. Следует ли их различать? Нет, символика еще не отделилась от знаков. "Расшифровка" пространства через связанное с ним время совершается в рамках действия, церемониала: в греческих процессиях, "теориях", то есть зрелищах. Ритуальная, жестикуляторная, а значит "бессознательная", но реальная расшифровка входит в использование такого пространства и в его зрительный образ. Не стоит приписывать греку, восходящему к Парфенону, поведение туриста, который "читает" или "декодирует" представшее ему зрелище в зависимости от своих эмоций и знаний, вероисповедания и национальности. На заре западного мира время включало в себя пространственный код, и наоборот. В тот период еще не было никакого сдвига к эстетству, никакого совмещения эмоций и "переживания" в рамках морали, никаких заранее заданных "расшифровок" произведения, которое когда-то переживалось и воспринималось непосредственно. Мы прибегаем к понятиям intuitus и habitus, чтобы до времени не использовать более поздние понятия, порожденные впоследствии интеллектом (intellectus), то есть чтобы избежать недоразумений и заблуждений. Когда время не отделено от пространства, смысл каждого из них проявляется в другом, причем непосредственно (без опосредования интеллектом).
Абсолютное пространство не регулировало пространство частное (семейное и индивидуальное). Давало ли оно ему значительную свободу? Абсолютное пространство не допускает различия между публичным и частным. Оно включает его в себя настолько, насколько так называемая частная жизнь сама имеет особый религиозно-политический статус: является домашним очагом. Невеликая свобода, позволяющая домам и иным жилищам более или менее скромно ютиться вокруг высоких или низких локусов.
В данном случае устройство пространства у римлян также оставляет больше места разнообразию. Но какой ценой?
IV. 3
Поэты в своей возвышенной риторике никогда не забывали о Пропасти, Бездне и их коррелятах – Горных пиках, Вершинах. Данте на заре западной культуры, с несравненной силой описывая Глубины и Высоты (Ад и Рай), слегка пренебрежительно обходит стороной поверхности и поверхностное; впоследствии их реабилитирует Ницше. На контрасте Тьмы и Света, Дьявольского и Божественного строится еще величественная поэтика Гюго. История этих изменчивых отношений между пространством и языком пока плохо изучена.
Хайдеггер в "Бытии и Времени" первым из философов исследовал Mundus – образ, символ, миф. И локус. Он рассматривал "Мир" скорее не как историк, но как философ, антрополог, социальный аналитик.
Mundus. Сакрально-проклятое место, вокруг которого расположилось италийское поселение. Это дыра: свалка отбросов, общественная помойка. Туда сбрасывают мусор, нечистоты, приговоренных к смерти, новорожденного, которого Отец отказывается воспитывать, "поднимать" (то есть оставляет на земле после рождения, а не поднимает над головой в знак второго рождения, уже не биологического, а социального). Дыра имеет глубокий смысл! Она связывает поселение, пространство на поверхности, свет, почву и территорию с подземными пространствами – скрытыми, тайными пространствами плодородия и смерти, начала и конца, рождения и погребения. Подобно кладбищу в более поздние, христианские времена… Это переходный локус: через него души умерших возвращаются в лоно земли, оттуда они выходят, чтобы возродиться. Локус времени, рождений и могил, вагина земли – матери и кормилицы, темный коридор, ведущий из глубин, пещера, выходящая к свету, устье, через которое изливаются тайные силы, уста мрака – mundus устрашает и возносит к славе. Он двойствен: величайшая грязь и величайшая чистота, жизнь и смерть, плодородие и разрушение, ужас и манящие чары. "Mundus est immundus".
Можно ли постичь это странное и мощное присутствие-отсутствие с помощью психоанализа пространства? Да, безусловно; однако не лучше ли будет, оставив в стороне позднейшую рационализацию, представить себе медленное истечение "истории", хранилище, напластование толкований с их ритмами и мифами, италиков, локализующих и фокусирующих свои страхи в безднах? Когда пустота становится центром, причем центром представления о "мире", этот странный факт не может объясняться действием одного-единственного элемента – психики. Подумать только, какое будущее заключало в себе такое пространство репрезентации!
Рим. Город заклинает и изгоняет подземные силы. Чтобы им противостоять, он создает их чувственную репрезентацию. Вечный город вбирает в свой военный, правовой, политический порядок природу, изображая ее. Солдат-гражданин, вождь и отец, отводит женскому началу специальное место в городском пространстве, в репрезентациях и в реальности. Mundus сыграл известную роль в формировании римского мира благодаря своей изнанке и корреляту – фигуре Отца. Отец обретает господство; он становится тем, что он есть, – вождем, солдатом-политиком, то есть Законом и Правом (навязывая их побежденным: организуя победу, раздавая трофеи, заново распределяя локусы, прежде всего землю). Pater-Rex не пассивно претерпевает мир, он переделывает его, пользуясь своей властью и своим правом: Собственность и Владение, Jus utendi et abutendi ограничены не "бытием" других, но правом тех из числа других, кто обладает такой же властью. Pater-Rex, а позже – император, магистрат и жрец заново объединяет вокруг себя пространство – пространство власти.
Так рождается пространственное (социальное) и ментальное устройство, которому суждено произвести западное общество (с его идеологиями). Иными словами: (римское) право, понятия Закона, Владения и Отцовства, юридического и морального.
Когда отцовство подчиняет своему юридическому закону (Закону) материнство, законом мысли становится абстракция. Господство Отца над земной поверхностью, имуществом, детьми, слугами и рабами, женщинами требует абстракции и предполагает ее. Женскому началу остается быт, воспроизводство жизни (вначале неразрывно, до неразличимости связанное с сельскохозяйственным производством), удовольствие и боль, земля и бездна. Отцовской власти сопутствует закон знаков, установленный для природы – с помощью письма, надписей, камня. Переход от материнства, не утратившего пока своего значения (кровные связи), к верховенству отцовства предполагает формирование ментального и социального пространства; в то же время возникает необходимость в частной собственности на земельные владения, в их распределении согласно абстрактным принципам, фиксирующим как границы владений, так и статус владельцев.
Рим. Urbs и Orbs. Античный город-государство осознается, воспринимается как imago mundI. Он объединяет, сосредоточивает все, что рассеяно вокруг него. Он вписан в некую местность и занимает четко определенное, ясно воспринимаемое положение по отношению к окружающему, то есть создает репрезентацию пространства; в мыслях горожан существует не то или иное пространство, но нечто более широкое – репрезентация пространства в целом, земли, мира. В городе же, напротив, формируются пространства репрезентации; свое время и пространство есть у женщин, у слуг и рабов, у детей. В представлении свободного гражданина, солдата и политика, мировой порядок заключен в пространстве и воплощен в его городе-государстве. Прикладное пространство, военный лагерь, подчиняется иному распорядку (жестко симметричное прямоугольное пространство с двумя осями – кардо и декуманусом).
Традиция гласит, что основание Рима совершается по определенному ритуалу. Основатель (Рем), очертив плугом круг, изымает фрагмент пространства из природы и наделяет его политическим смыслом. Основание города (подробности мы опускаем) целиком символично и всецело практично; реальность смыкается со смыслом, а непосредственное – с абстрактным.
Все выглядит так, словно понимание и созидание римского пространства основано на "интуиции". Orbs и Urbs: круговая, но не геометрическая форма. Вытекающая из нее пространственная и правовая рациональность получит развитие во всех основных и наиболее конкретных творениях римского мира: своде, арке, круге (цирке, circulus) и даже римской тоге – по крайней мере, в некоторые периоды она представляла собой круглый кусок ткани с прорезью для головы. Intuitus, противоположность habitus, означает в данном случае не теоретическую, по сути своей интеллектуальную интуицию, но (пространственную) практику, основанную на (также пространственных) репрезентациях.
Пускай путешественник, желающий понять, как зарождается пространство, осмотрит Рим не только мраморный, но и кирпичный; пусть он не только обратит свой взор на Колизей и Форум, несмотря на все их смысловое богатство, но и внимательно приглядится к Пантеону, не слишком задерживаясь на его мраморном фасаде. Изнутри этот знаменитый монумент – образ мира, возникающего в городе, мира, открытого небесным силам, вбирающего всех богов и все локусы. Пускай путешественник отложит путеводители и проанализирует конструкцию этого пространства – образующее его изумительное переплетение кривых, клубок аркад (несущих и нет). Рим являет образ рождения (производства) пространства. Какого? Строго заданного пространства власти. Политическое пространство устанавливается не только деяниями (когда физическое насилие порождает мир, законность, правопорядок); генезис подобного пространства предполагает наличие практики, изображений, символов, возведение зданий, городов, создание локальных социальных отношений.
Как ни парадоксально, именно интуиция в усложненном и обедненном виде станет габитусом. Репрезентация пространства, воплощенная в камне, Городе, патерналистском законе, Империи, превратится в пространство репрезентации. Оно погрузится во вновь обретенный Mundus в усугубленном виде, как инфернальная подземная пропасть. Такое пространство репрезентации, взятое как "основание", создаст почву для возникновения христианства – на протяжении долгого заката Империи и Города, усилиями гениального варвара Августина: "Mundus est immundus".
Подводя итог анализу Рима и римского мира, можно сказать, что в нем выделяется:
a) Двоякая пространственная практика. Urbs связан с сельской местностью, над которой он господствует, Дорогой – гражданской и военной. Римская дорога позволяет Urbs, народу и сенату, утвердить политический центр среди orbis terrarum. Сакральное огороженное пространство отделено от покоренной территории Воротами; они открывают вход и выход, через них проходит императорская дорога, ведущая из Urbs в Оrbs. На противоположном полюсе находится "частная" жизнь, правовое основание которой выстраивается в рамках "политического" общества и на тех же принципах – принципах собственности; римский Дом отвечает строго установленным потребностям.
b) Двоякая репрезентация пространства: кругообразные Оrbs и Urbs с их проемами и производными (арка и свод) и строго прямоугольный военный лагерь с двумя перпендикулярными осями (кардо и декуманусом), замкнутое, укрепленное пространство фортификаций.
c) Двоякое пространство репрезентации: доминирующее мужское начало – военное, властное, правовое; и включенное в общий порядок женское начало, не отвергнутое, но "низвергнутое" в землю, несущее рождение и смерть, "мир".
Три эти детерминанты соответствуют восприятию, осмыслению и переживанию в их всеобъемлющем единстве. Intuitus, в рамках и с помощью устоявшейся в ходе истории пространственной практики, превращается в habitus, вначале прочный, затем пришедший в упадок. На протяжении этого процесса и после на него воздействует intellectus – осмысление, проявляющееся в сочинении Витрувия, а также разного рода речах (Цицерон, Сенека). Эти три элемента с их денотатами и коннотациями влияют на производство пространства, и в результате их взаимодействия первоначальная интуиция становится почти системой: свод с его чарами, арка, акведук. В римском мире организация, мысль и производство пространства идут рука об руку и в почти одинаковом темпе. Под каким знаком? Прежде всего под знаком Закона, а не Логоса.
IV. 4
Христианство будет зиждиться на игре слов Mundus и immundus (в сочетании с другой, не менее известной и изощренной игрой вокруг понятий Логоса и Слова). Философия последующего периода – христианского общества – опирается на августиново разделение времени и пространства (субъекта и объекта), умаляющее роль последнего.
В более близкие к современности времена философы под влиянием Маркса переоценивали значение экономики; они то соединяли ее с историей (так называемый исторический материализм), то противопоставляли ее истории (вульгарный экономизм). Тем самым история как условие и фундамент экономики ускользала из их поля зрения. Логос и логика греческого происхождения? Право и закон, восходящие к римлянам? Их статус так и не был определен; одни их фетишизировали, другие развенчивали. Но и Логос, и Право не были лишь идеологиями: они порождали практики. Логика неотделима от знания, а право – от практической деятельности. Относятся ли они к антропологии, к чистой истории? Трудно сказать. Чтобы уточнить их статус, научной мысли следовало бы принимать в расчет пространство – то есть пространство "реальное", а не абстрактное, очищенное и опустошенное, пространство во всех его конкретных модальностях. Разве не были Логика и Право прежде всего формами пространственной организации, предполагающими и включающими в себя репрезентации пространства и пространства репрезентации?
Складывается поразительная во многих отношениях ситуация: "все мы", западные люди, наследники выдыхающейся традиции, приближаемся к концу нашего общества, нашей культуры и цивилизации, не умея даже толком ее описать (капитализм? Иудеохристианство? И то и другое? Культура бестелесности? Разрешительно-запретительное, противоречивое общество? Потребление под руководством бюрократии? и т. п.), и при этом считаем, что нам ближе греческий Логос и Космос, нежели римский Мир – которым "мы", однако, подспудно одержимы.
Греческий Полис с его акрополем и агорой родился из синойкизма (объединения поселений) на возвышенности. В ясном свете. Всегда недалеко от моря с его богатствами. Неведомое, далекое, опасное, но досягаемое будят любопытство, воображение и мысль в их неразрывном единстве.
В риторике позднейших эпох все, что в Греции и в других местах было результатом объединения и определенной практики, превратилось в загадку и чудо. Греческий город не изгоняет подземные силы; он возносится над ними и преодолевает их. А иногда – улавливает (как Элевсин). Пространство репрезентации и репрезентация пространства для граждан-горожан не совпадают, но гармонично сочетаются и согласуются. Мировой порядок и порядок города, дома, три его уровня или части – пространство физическое, пространство политическое (город и его территория) и пространство урбанистическое (внутренность поселения) – обретают единство. Не простое, однородное единство, но единство композиции и пропорций, предполагающее различия и иерархию. Знание и власть, социальная теория и социальная практика обретают общее измерение. То же относится и к времени, к ежедневным и праздничным ритмам, отвечающим устройству пространства, домашнему очагу, очагу общественному (булевтерию на агоре, открытому месту, предназначенному для собраний граждан, политическому центру), к храмам и стадионам.
Все общества, существовавшие в истории, преуменьшали значение женщин и ограничивали влияние женского начала. У греков оно сводится к плодородию поля, которым владеет и которое обрабатывает супруг; оно локализовано в доме – вокруг жертвенника, очага, омфала, круглого, замкнутого, фиксированного пространства; вокруг печи, последней приметы сумрачной бездны. Социальный статус претерпевает те же ограничения, что и статус символический и практический, и оба этих взаимосвязанных аспекта проявляются в спациальности (в пространственной практике).
Следовательно, подземный мир не исчезает. Дневной свет, Зевс и разум победили темные (хтонические) силы. Потерпевшие поражение Титаны ворочаются в глубинах инфернального мира. Страна мертвых полна теней, испивших из Леты. Греческому гению удалось локализовать, определить подземный мир, дать ему имя, подчинить его поверхности, горе, где пасется скот, пахотному полю, морю, которое бороздят форштевни кораблей, перевозящих богатства. Гений греков не господствует над ним, не присваивает себе, как в Риме, но держит его на расстоянии, отводит ему особое место (Дельфы, празднества вакханок). Смысл этих образов заключен не в литературе: напротив, ритуалы и мифологические произведения (от Гесиода до Платона) выражают в образах и символах то, что происходит в социальном пространстве. Рациональная концептуализация возникла у греков позже, когда их цивилизация (вместе с философией) уже клонилась к закату.