Выйти из-под гипноза тоналя и научиться управлять "деланием" - одна из первейших задач в учении дона Хуана. Дальше мы будем много говорить о методах и приемах, об уловках и хитростях, применяемых магами, чтобы осуществить это неслыханное и невероятное дело, но вначале попробуйте просто представить себе, что такое достижение возможно. Дон Хуан особо подчеркивал необходимость убежденности в том, что наш взгляд можно освободить. Он говорил об этом так: "Наши глаза - это глаза тоналя или, точнее, - наши глаза выдрессированы тоналем. Поэтому тональ считает их своими. Одним из источников твоего замешательства и неудобства является то, что твой тональ не отступается от твоих глаз. В день, когда он это сделает, твой нагуаль выиграет великую битву. Твоей помехой, или, лучше сказать, помехой каждого является стремление построить мир согласно правилам тоналя. Поэтому каждый раз, когда мы сталкиваемся с нагуалем, мы сходим с дороги, чтобы сделать наши таза застывшими и бескомпромиссными. Я должен взывать к той части твоего тоналя, которая понимает эту дилемму, а ты должен сделать усилие, чтобы освободить глаза. Тут нужно убедить тональ, что есть другие миры, которые могут проходить перед теми же самыми окнами. Нагуаль показал тебе это сегодня утром. Поэтому отпусти свой глаза на свободу. Пусть они будут настоящими окнами. Глаза могут быть окнами, чтобы заглядывать в хаос или заглядывать в эту бесконечность." (IV, 176)
Стоит попробовать, не так ли?
ГЛАВА 3. "БЕЗУМНЫЕ РЕЧИ" ДОНА ХУАНА
Что лучше: пена или дом?
Давай-ка вместе поразмыслим!
Тогда, дай Бог, все наши мысли
Исчезнут в небе голубом.
Борис Гребенщиков.
1. Кое-что о пользе надувательств
Чванливая самонадеянность, с которой мы навешиваем ярлыки направо и налево, судим обо всем на свете, будто проницательнее нашего разума ничего нет, смешит просто до слез и вызывает желание как-нибудь встряхнуть самовлюбленного невежду - скажем, дать пинка, сбить с толку, обескуражить, довести до обалдения. Потому что через интеллектуальное убеждение к большинству из нас не пробиться. Мы только и знаем, что недоверчиво хмыкать, пожимать плечами и произносить глубокомысленные речи о том, что надо жить реальной жизнью, а не блуждать в мире малоправдоподобных фантазий. Обычно мы очень легко определяем, что возможно, что невозможно, где правда и где вымысел. Никому и в голову не приходит, что на самом-то деле мы мало смыслим в подобных вещах, что все наши критерии - самообман, фикция и надувательство, а втолковать "нормальному" человеку, что он ничего не знает об окружающей его действительности, - дало безнадежное. Даже в тех случаях, когда наш ум достаточно гибок и готов принять неожиданные интеллектуальные версии, мы всегда остаемся в плену условного наклонения, и не потому, что недоверчивы или упрямы (хотя и такое бывает нередко), а просто в силу великого груза инерции, накопленного за годы беспрекословного утверждения общепринятой модели мира. Попробуйте превратить в условность вещи, которые казались очевидными с самого детства и устойчиво подтверждались всем предыдущим опытом? Однодело - играть с теориями, концепциями, умозаключениями - тут мы чувствуем себя в безопасности и можем дать волю фантазии; когда же посягают на саму сущность воспринимаемого, все в нас становится на дыбы, и огромная энергия подсознательного блокирует любую попытку к изменению. Тональ - бдительный и упрямый сторож, его так просто не проведешь.
В этой главе мы будем говорить об искусстве надувательств, которое в традиции дона Хуана применяется к тоналю ученика, чтобы заставить эту строптивую часть человеческого существа уступить свою абсолютную власть и занять более подобающее ей положение гибкого и послушного помощника.
Вообще же, для полного и гармоничного эффекта работа с тоналем проводится как снаружи, так и изнутри. Более того, "внутренние" методы (т. е. то, что ученик проделывает со своим тоналем сам) являются центральными и решающими, а "внешние" (хитрые проделки учителя) закладывают фундамент для грядущей трансформации, расшатывая иллюзорную незыблемость здания тоналя. Внутренняя работа настолько объемна, сложна и многоаспектна, что составляет целое направление в системе дона Хуана, и нам придется посвятить ей специальный раздел в этом исследовании. Здесь же мы обсудим в основном те манипуляции, которые производит учитель с психикой неофита. В некоторых случаях это намеки на что-то действительно важное, украшенные, правда, изрядной толикой таинственности и своеобразного романтизма (как еще произвести впечатление на скучающего умника?), а иногда - чистое надувательство, игра в жутковатую сказку, которая бывает порой эффективнее, чем целый курс внятных и убедительных лекций. Вы сомневаетесь? Вспомните, что говорил об этом дон Хуан: "… он объяснил, что мир нашей саморефлексии или нашего разума очень хрупок и держится лишь на нескольких ключевых идеях, которые образуют его основополагающий порядок. Когда такие идеи рушатся, этот основополагающий порядок перестает существовать." (VIII, 159)
Проблема заключается в том, что разговоры не производят на наш тональ никакого впечатления, в счет идут только действия. Дон Хуан ставит перед собой задачу произвести разъидентификацию знаков и знаковых структур, из которых состоит описание мира у его ученика, и это осуществимо только в наличии ситуативного контекста, имитирующего независимое движение действительности. Учитель просто вынужден обманывать ученика для того, чтобы обойти его сопротивляющееся сознание, чтобы незаметным образом подвести его к признанию условности всего им воспринимаемого безо всяких исключений. Эмоционально-чувственное переживание проявившейся условности вызывает серьезные нарушения в работе перцептивных стереотипов. Иными словами, происходит дезавтоматизация фундаментальных психических процессов, гарантирующих "здравый рассудок" личности и замкнутость воспринимаемого ею мира. Как вы уже догадались, это дело крайне опасное. Расшатывание тоналя - это искусство ходить по краю пропасти, заглядывать в нее, не пугаясь головокружения, и все же не свернуть себе шею. Парадоксально, но для того, чтобы не попасть в число пациентов психиатрических клиник, нам необходимо особого рода легкомыслие, которое обеспечивает подвижность фиксации внимания и поверхностность эмоциональной реакции. Не так уж часто человек обладает набором этих качеств совокупно с проницательностью и способностью к внимательному наблюдению. Именно учитель, управляя ситуацией и вниманием ученика, должен обеспечить тонкий баланс между интенсивностью воздействия и способностью к самоконтролю в экстремальных условиях. Нельзя не сказать, что дон Хуан справлялся с этим мастерски. Он последовательно разрушил все ключевые стереотипы восприятия у Кастанеды, то есть, говоря откровенно, провел его через серию настоящих кошмаров и, тем не менее, не сделал из него неврастеника и психопата. Достаточно вспомнить хотя бы эпизод, где дон Хуан превращается в слабоумного старика, чтобы преподать Карлосу важный урок "безжалостности" и одновременно развалить одну из важнейших идей, на которой держится ординарное описание мира, - идею непрерывности.
"В нашем сознании, - говорит дон Хуан, - мир держится на том, что мы уверены в своей неизменности. Мы еще можем согласиться с тем, что наше поведение можно как-то изменить, что могут изменяться наши реакции и мнения, но идея изменения внешности или идея возможности быть кем-то другим не является частью основополагающего порядка нашей саморефлексии. Как только маг прерывает этот порядок, мир разума останавливается.
<…>Дон Хуан напомнил мне, что когда-то он познакомил меня с понятием остановки мира. Он сказал, что остановка мира является такой же необходимостью для мага, как для меня - чтение и письмо. Она заключается в том, что в ткань повседневного поведения привносится какой-то диссонирующий элемент с целью всколыхнуть обычно монотонное течение повседневной жизни - событий, разложенных нашим разумом по полочкам нашего сознания.
Диссонирующий элемент называется "неделанием", или противоположностью "деланию". (Вспомните о наших рассуждениях по поводу "делания" в предыдущей главе. Принципиальный шаг от "делания" к "неделанию" мы осуществляем здесь впервые, и вы еще много раз станете свидетелями удивительных метаморфоз, порождаемых этим шагом на пути к овладению магией. - А. К.) "Делание" - это все, что является частью целого, в котором мы отдаем себе отчет. "Неделание", в свою очередь, есть элемент, не принадлежащий к этому строго очерченному целому." (VIII, 159–160)
Здесь мы должны познакомиться с одним очень часто встречающимся у дона Хуана термином - инвентаризационным списком человеческого тоналя. Эта условная номинация заключает в себе грандиозное хранилище специальным образом отобранной и рассортированной информации. То есть, всякий комплекс сенсорных сигналов внутри нашего мозга немедленно соотносится с автоматически приписанным ему продуктом - охватывающим все аспекты, варианты и ситуации, связанные с принятым к осознанию комплексом; содержащим все известные индивидуальному и общечеловеческому опыту способы манипулирования с ним; его потенциальную валентность в мире описания - т. е. возможность сочетаемости с другими сенсорными комплексами, исходя из законов (опять-таки) описания, или невозможность сочетания его с теми пунктами инвентаризационного списка, что имеют иную семантическую сферу, иную формально-логическую основу для манипуляций. Инвентаризационный список - это центральные структуры, несущие костяки психических "программ" личности. Ключевые стереотипы, позволяющие интегрировать различные программы человека, в свою очередь, относятся к простейшим элементам так называемой метапрограммы, от изменения которой зависит весь строй переживания, стимулов и реакций индивида, от которой, в конечном счете, зависит весь спектр социальной адаптированности личности, разделяемость другими ее "реальности", т. е., попросту говоря, ее психическое здоровье. Инвентаризационный список в данном случае должен был попасть под управление "трансформированной" метапрограммы, - метапрограммы с усиленным аппаратом допустимых неопределенностей, позволяющей гибко соединять пункты списка любым парадоксальным способом, чтобы тем самым "создать" ряды условных парадигм, в любой момент готовых переиначить установленную сетку связей. Мутация такого элемента метапрограммы, как непрерывность, освободила от прежних схем значительную часть списка.
"Маги знают о том, что если инвентаризационный список среднего человека разрушается, такой человек или расширяет его, или же рушится его собственный мир саморефлексии. Обычный человек стремится включить в свой список новые темы, если они не противоречат основополагающему порядку этой описи. Однако если темы противоречат друг другу, разум человека рушится. Инвентаризационная опись - это разум. И маги принимают это во внимание, когда пытаются разбить зеркало саморефлексии.
Он объяснил, что в тот день он тщательно отобрал средства для разрушения моей непрерывности. Он постепенно преобразился в по-настоящему немощного старика, а затем, с целью усиления моей непрерывности, взял меня с собой в ресторан, где все знали его таким стариком." (VIII, 160)
Мистификация, применяемая доном Хуаном, поражает по сути саму рациональность человека. К различным приемам воздействия на ординарный интеллект с целью приостановить его однообразный, замкнутый на себе труд, прибегали многие мистические школы. Чего стоят одни лишь дзэнские коаны, каждый из которых демонстрирует нескрываемое презрение к умственным потугам человека. То же показывают нам даосские парадоксы, исполненные туманных намеков на тщетности мышления, опирающегося на человеческие категории. Дзэновский коан, как прием интеллектуальный, ведет к снятию во всех видах формально-логических связей, чтобы остановить разум. Например:
"Однажды монах спросил Шао-шаня: "Существует ли высказывание, которое не было бы ни истинным, ни ложным?" Шао-шань ответил: "В белом облаке не увидишь ни следа уродства."
Или замечательный пример коана, направленного на разрушение умственных интерпретаций по поводу воспринимаемого:
"Три монаха: Сю-фэнь, Чжинь-шань и Йень-тоу - встретились в саду храма. Сю-фэнь увидел ведро с водой и указал на него. Чжинь-шань сказал: "Вода чиста и отражает образ Луны." "Нет, нет, сказал Сю-фэнь, - это не вода, это не Луна." Йень-тоу перевернул ведро."
И все же дзэнские парадоксализмы в целом призывают нас вовлечься в некую формальную игру, где смыслы разрушают друг друга в собственном пространстве мышления. Мы как бы и не выходим наружу - в реальную действительность, убеждаясь только в наличии безусловной свободы движения символов среди расшатанных рамок интеллектуального механизма. Конечно, и это служит достаточно серьезным намеком на причудливую природу текучей Реальности, но мы все равно только догадываемся. Конкретные метаморфозы в восприятии и переживании восприятия неактуальны, если внимание погружено в абстрактную игру, вызывающую внутренне обусловленное оцепенение.
Впрочем, мы тут сталкиваемся, скорее всего, с особой чертой психологической культуры Востока, где интровертированность сознания всегда представлялась совершенно необходимым условием любых постижений и трансформаций духовного мира субъекта. Как подходит к рациональности дон Хуан, мы увидим из следующего отрывка. Его подход напрямую связан с ситуацией, охватывает приемы "грубого" физического воздействия, провоцирует эмоциональные всплески, - словом, использует всю целостность существа для нужного ему эффекта. Видно, интеллектуальных парадоксов недостаточно, чтобы всесторонне переменить механизм перцептивного переживания внешней Реальности.
"Я неоднократно повторял, что слишком большая рациональность является помехой, - сказал он. - Человеческие существа обладают очень глубоким чувством магии. Мы сами являемся частью тайны. Рациональность есть лишь наружный тонкий слой. Если мы удалим этот слой, то под ним обнаружим мага. Однако некоторые из нас с большим трудом могут проникнуть под поверхностный слой - другие же делают это с большой легкостью. Ты и я очень похожи в этом отношении - оба мы должны были трудиться до кровавого пота, прежде чем избавиться от саморефлексии.
Я объяснил ему, что для меня держаться за свою рациональность вопрос жизни и смерти. Важность этого для меня только возросла, когда я стал постигать мир магии.
Дон Хуан заметил, что тогда, в Гуаймасе, моя рациональность стала для него исключительным испытанием. С самого начала дон Хуан должен был пустить в ход все известные ему средства, чтобы подорвать ее. С этой целью он начал сильно давить ладонями на мои плечи и почти пригнул меня к земле тяжестью своего тела. Этот грубый физический маневр послужил первым толчком для моего тела. В сочетании со страхом, вызванным отсутствием непрерывности, такой прием пробил стену моей рациональности.
- Но только нарушить рациональность было недостаточно, - продолжал дон Хуан. - Мне было известно, что для того, чтобы твоя точка сборки достигла места без жалости, я должен был полностью прервать твою непрерывность. Все это произошло, когда я по-настоящему стал стариком и заставил тебя бегать по городу, а под конец разозлился и ударил тебя.
Ты был шокирован, однако находился на пути к мгновенному возвращению в нормальное состояние, и тогда я нанес последний удар по твоему зеркалу саморефлексии. Я завопил, что ты убийца. Я не ожидал, что ты убежишь, забыв о твоей склонности к вспышкам ярости." (VIII, 162–163)
Как видите, этот эксперимент (как и множество ему подобных, нередко применявшихся в работе с Карлосом Кастанедой) больше всего напоминает тщательно разыгранный спектакль с привлечением богатого контекста (действующих лиц, реквизита и декораций). Он нерасторжим с внешней реальностью, и все естественное развитие интриги охватывает воспринимаемый мир испытуемого со всех сторон: даже невинные прохожие и стражи порядка оказываются вовлеченными в дьявольские планы хитроумного мага. Теоретические уроки преподаются намного позже, а порой - не преподаются совсем, словно интеллектуальные штудии должны привлекаться лишь на заключительных этапах работы, когда сумасбродность учителя, его каверзные выходки и нелепая буффонада уже приняты учеником как само собой разумеющееся, а приобретенная гибкость обнаружила свои преимущества и уже не желает отказываться от них.