Чужеземец . Но в свою очередь частная охота не бывает ли, с одной стороны, требующей вознаграждения, а с другой – приносящей дары?
Теэтет . Не понимаю.
Чужеземец . Видно, ты еще не обратил внимания на охоту влюбленных.
Теэтет . В каком отношении?
Чужеземец . В том, что за кем влюбленные охотятся, тем они делают подарки.
Теэтет . Ты говоришь сущую правду.
Чужеземец . Ну, так пусть этот вид будет называться любовным искусством.
Теэтет . Уж конечно.
Чужеземец . А тот вид получения вознаграждения, при котором вступают в общение с кем-либо для того, чтобы ему угодить, и при этом всегда приманкою делают удовольствие, а в награду добиваются единственно лишь пропитания для себя в виде лести, все мы, думаю я, могли бы назвать своего рода искусством услаждающим.
Теэтет . Да и как не назвать?
Чужеземец . А когда объявляют, что вступают в общение с другим ради добродетели, но в награду требуют деньги, не справедливо ли назвать этот род получения наград другим именем?
Теэтет . Конечно!
Чужеземец . Каким же? Попытайся сказать.
Теэтет . Да это ясно: мне кажется, что мы дошли до софиста. Назвав этот род так, я дал ему, думаю, надлежащее имя.
Чужеземец . Согласно, Теэтет, с теперешним нашим объяснением, выходит, что охота, принадлежащая к искусствам приобретения, подчинения, охоты, охоты на животных, сухопутной охоты, охоты за людьми, за отдельными лицами, к искусству продавать за деньги, к мнимому воспитанию – иными словами, охота за богатыми и славными юношами должна быть названа софистикою.
Теэтет . Совершенно верно.
Чужеземец . Посмотрим еще и вот с какой стороны: ведь то, что мы теперь исследуем, принадлежит не к маловажному искусству, но к искусству весьма разностороннему, так что оно и в прежних наших утверждениях казалось не тем родом, за который мы его теперь признаем, но иным.
Теэтет . Каким образом?
Чужеземец . Приобретающее искусство у нас было двоякого вида: одна часть заключала в себе охоту, другая – обмен.
Теэтет . Да, было так.
Чужеземец . Назовем же далее два вида обмена: один – дарственный, другой – торговый.
Теэтет . Назовем это так.
Чужеземец . Но мы и торговлю разделим надвое.
Теэтет . Каким образом?
Чужеземец . Различая, с одной стороны, торговлю тех, кто продает собственные изделия, а с другой – меновую торговлю, в которой обмениваются чужие изделия.
Теэтет . Ну конечно.
Чужеземец . Что же? Меновая торговля внутри города, которая составляет почти половину всей меновой торговли, не называется ли мелочной?
Теэтет . Да.
Чужеземец . А обмен между городами посредством купли и продажи не есть ли торговля крупная?
Теэтет . Почему же нет?
Чужеземец . Но разве мы не обратили внимания, что одна часть крупной торговли продает и обменивает на деньги то, чем питается и в чем имеет нужду тело, а другая – то, чем питается и в чем имеет нужду душа?
Теэтет . Что ты имеешь в виду?
Чужеземец . Того вида торговли, который касается души, мы, быть может, не знаем, но о другом-то имеем понятие.
Теэтет . Да.
Чужеземец . Мы скажем затем, что все музыкальное искусство, которое все время перевозится из города в город, покупается там и тут, а также живопись, фокусничество и многие другие нужные для души вещи, ввозимые и продаваемые частью для забавы, а частью для серьезных занятий, в отношении того, кто их ввозит и ими торгует, могут не меньше, чем торговля пищей и питьем, вполне оправдать имя купца.
Теэтет . Ты говоришь совершенно верно.
Чужеземец . Так не назовешь ли ты тем же именем и того, кто скупает знания и, переезжая из города в город, обменивает их, на деньги?
Теэтет . Несомненно, так.
Чужеземец . А в этой торговле духовными товарами не должно ли по всей справедливости назвать одну часть ее искусством показа, а другую, правда не менее забавную, чем первая, но представляющую собой не что иное, как торговлю знаниями, не следует ли назвать каким-нибудь именем, сродным самому делу?
Теэтет . Несомненно, следует.
Чужеземец . Так ту часть этой торговли знаниями, которая имеет дело с познанием всех прочих искусств, должно назвать одним именем, а ту, которая имеет дело с добродетелью, другим.
Теэтет . Как же иначе?
Чужеземец . Название "торговля искусствами"., конечно, подошло бы к той, которая имеет дело со всем остальным, а для другой, имеющей дело с добродетелью, ты сам потрудись сказать имя.
Теэтет . Да какое же другое имя можно назвать, не делая ошибки, помимо. того, что исследуемое нами теперь – это софистический род?
Чужеземец . Никакого другого назвать нельзя. Давай же возьмем в совокупности все это и скажем, что, во-вторых, софистика оказалась искусством приобретать, менять, продавать, торговать вообще, торговать духовными товарами, а именно рассуждениями и знаниями, касающимися добродетели.
Теэтет . Именно так.
Чужеземец . В-третьих, я думаю, что, если ктонибудь поселится в городе и станет отчасти покупать, а отчасти сам изготовлять и продавать знания об этих самых вещах и поставит себе целью добывать себе этим средства к жизни, ты не назовешь его каким-либо иным именем, помимо того, о котором только что было сказано.
Теэтет . Почему бы и не назвать так?
Чужеземец . Стало быть, и тот род приобретающего искусства, который занимается меной и продажей чужих или собственных изделий, в обоих случаях, Коль скоро оно занимается продажей познаний о таких вещах, ты, очевидно, всегда будешь называть софистическим.
Теэтет . Несомненно. Ведь надо быть последовательным в рассуждении.
Чужеземец . Посмотрим еще, не походит ли исследуемый нами теперь род на что-либо подобное.
Теэтет . На что именно?
Чужеземец . Частью приобретающего искусства у нас была борьба.
Теэтет . Конечно, была.
Чужеземец . Так не будет лишним разделить ее на две части.
Теэтет . Скажи, на какие?
Чужеземец . Допустим, что одна из них – состязание, а другая сражение.
Теэтет . Так.
Чужеземец . Допустим также, что той части сражения, где выступает тело против тела, довольно уместно и подобает дать какое-нибудь название… ну, например, применение силы.
Теэтет . Да.
Чужеземец . А той, где слова выступают против слов, какое другое, Теэтет, можно дать имя, как не спор?
Теэтет . Никакого.
Чужеземец . Но ту часть [борьбы], которая имеет дело со спорами, надо считать двоякой.
Теэтет . Как?
Чужеземец . Поскольку она происходит всенародно и длинные речи выступают против длинных речей, и притом по вопросам о справедливости и несправедливости, это – судебное прение.
Теэтет . Да.
Чужеземец . Напротив, ту, которая относится к частным беседам и распадается на вопросы и ответы, имеем ли мы обыкновение называть иначе, чем искусством прекословия?
Теэтет . Нет, вовсе не имеем.
Чужеземец . А вся та часть искусства прекословия, которая заключается в препирательстве по поводу обыденных дел и проявляется в этом просто и безыскусственно, хотя и должна считаться отдельным видом – таким признало ее наше рассуждение, однако не получила наименования от тех, кто жил прежде, да и от нас теперь недостойна его получить.
Теэтет . Это правда. Ведь она распадается на слишком малые и разнообразные части.
Чужеземец . Но ту, в которой есть искусство и состоит она в препирательстве о справедливом и несправедливом и обо всем остальном, не привыкли ли мы называть искусством словопрения?
Теэтет . Как же нет?
Чужеземец . Но одна часть искусства словопрения истребляет деньги, а другая – наживает их.
Теэтет . Совершенно верно.
Чужеземец . Так попытаемся же сказать имя, каким должно называть каждую.
Теэтет . Да, это нужно.
Чужеземец . Я полагаю, что та часть этого искусства, которая ради удовольствия подобного времяпрепровождения заставляет пренебрегать домашними делами и способ выражения которой вызывает у большинства слушателей неудовольствие, называется – то мое мнение – не иначе как болтовней.
Теэтет . Конечно, она называется как-нибудь так.
Чужеземец . А противоположную этой часть, наживающую деньги от частных споров, попытайся теперь назвать ты.
Теэтет . Да что ж другое и на этот раз можно сказать, не делая ошибки, кроме того, что опять, в четвертый раз, появляется тот же самый удивительный, преследуемый нами софист?
Чужеземец . Так, стало быть, как показало исследование, и на этот раз софист, видно, есть не что иное, как род [людей], наживающих деньги при помощи искусств словопрения, прекословия, спора, сражения, борьбы и приобретения.
Теэтет . Совершенно верно.
Чужеземец . Видишь, как справедливо говорят, что зверь этот пестр и что, по пословице, его нельзя поймать одной рукой.
Теэтет . Значит, надо обеими.
Чужеземец . Конечно, надо, и по возможности следует делать так, чтобы преследование его велось неотступно. Например, вот так. Скажи мне: называем ли мы как-то некоторые занятия рабов?
Теэтет . И даже многие. Но о каких именно из этих названий ты спрашиваешь?
Чужеземец . Например, о таких: мы говорим "процеживать", "просеивать", "провеивать", "отделять".
Теэтет . Как же иначе?
Чужеземец . И сверх того еще "чесать", "прясть". "ткать"; существует и множество других подобные названий, относящихся, как мы знаем, к искусствам Не правда ли?
Теэтет . Что же ты спрашиваешь и желаешь разъяснить по поводу этих примеров?
Чужеземец . Все искусства вообще, о которые, было сказано, думаю я, называются разделяющими.
Теэтет . Да.
Чужеземец . По моему мнению, так как все это сводится к одному искусству, то надо бы удостоить его и одним именем.
Теэтет . Каким же?
Чужеземец . Это – искусство различать.
Теэтет . Пусть будет так.
Чужеземец . Посмотри-ка: не могли ли бы мы каким-нибудь образом в свою очередь усмотреть два его вида?
Теэтет . Слишком же скорого ты требуешь от меня соображения.
Чужеземец . Но ведь в упомянутых искусствах различения одно может отличать худшее от лучшего, другое – подобное от подобного же.
Теэтет . Теперь, когда это сказано, мне так кажется.
Чужеземец . Для одного из этих различений я не знаю ходячего имени, а для другого, которое лучшее оставляет, а худшее устраняет, знаю.
Теэтет . Скажи, какое?
Чужеземец . Всякое подобное различение, думаю я, у всех носит название некоего очищения.
Теэтет . Да, это так называется.
Чужеземец . Но не заметит ли каждый, что очистительный вид искусства в свою очередь двоякий?
Теэтет . Да, на досуге, быть может, и заметит. Я же пока не вижу.
Чужеземец . И однако, многие виды очищений, касающиеся тел, следует обозначить одним именем.
Теэтет . Какие и каким?
Чужеземец . Прежде всего, очищения у живых существ всего того, что находится у них внутри тел и что правильно выделяется, очищаясь благодаря гимнастике и врачеванию; затем, очищения всего внешнего, о чем и говорить неловко, совершающиеся при помощи банного искусства; наконец, очищения неодушевленных тел, о которых до мелочей заботится валяльное и все вообще искусство украшения, получившее множество имен, кажущихся смешными.
Теэтет . И даже очень.
Чужеземец . Без сомнения, так, Теэтет. Однако методу нашего исследования искусство омывать губкой подлежит не меньше, но и не больше, чем искусство приготовлять лекарства, хотя бы одно из них приносило нам очищением малую пользу, а другое – великую. Ведь этот метод, пытаясь с целью приобретения знания уразуметь сродное и несродное во всех искусствах, ценит ради этого все их одинаково, и, поскольку они подобны между собой, не считает одни смешнее других; он вовсе не находит, что тот, кто объясняет охоту на примере предводительства войсками, почтеннее того, кто поясняет ее на примере ловли вшей, хотя в большинстве случаев считает первого напыщеннее. Да вот и теперь ты спросил, каким именем нам назвать все те способности, удел которых очищать как неодушевленное, так и одушевленное тело, и для этого метода совершенно безразлично, какое выражение покажется самым благопристойным, лишь бы оно, оставив в стороне очищения души, объединило собою то, что очищает все остальное. Ведь теперь он пытается отделить очищение мысли от остальных очищений, если только мы понимаем, чего он желает.
Теэтет . Я понял и соглашаюсь, что существует два вида очищения, из которых один касается души и отличен от того, который касается тела.
Чужеземец . Превосходно. Выслушай от меня и следующее: сделай попытку опять разделить то, о чем мы говорим, надвое.
Теэтет . Я попытаюсь делить с тобою вместе, куда бы ты меня ни направил.
Чужеземец . Не считаем ли мы, что порочность души – это нечто отличное от ее добродетели?
Теэтет . Как же нет?
Чужеземец . Но ведь очищение состояло в том, чтобы выбрасывать все негодное и оставлять иное.
Теэтет . Да, конечно.
Чужеземец . Так стало быть, если мы найдем какой-либо способ устранения зла из души, то назвав его очищением, мы выразимся удачно.
Теэтет . И даже очень.
Чужеземец . Должно, однако, назвать два вида зла, относящегося к душе.
Теэтет . Какие?
Чужеземец . Один – проявляющийся как болезнь в теле, другой – как безобразие.
Теэтет . Не понял.
Чужеземец . Быть может, ты не считаешь болезнь и разлад одним и тем же?
Теэтет . И на это не знаю, что мне отвечать.
Чужеземец . Разве разлад это не раздор, возникающий вследствие какой-либо порчи – среди того, что сродно по своей природе?
Теэтет . Да.
Чужеземец . А безобразие – разве это не род несоразмерности, неприглядный во всех отношениях?
Теэтет . Да, именно это.
Чужеземец . Что же? Не замечаем ли мы, что в душе людей негодных мнения находятся в раздоре с желаниями, воля – с удовольствиями, рассудок со страданиями и все это – между собой?
Теэтет . Весьма даже.
Чужеземец . Но ведь все это по необходимости родственно друг другу.
Теэтет . Как же нет?
Чужеземец . Стало быть, называя разлад и болезнь души пороком, мы выразимся правильно.
Теэтет . Конечно, вполне правильно.
Чужеземец . Что же? Обо всех тех вещах, которые, находясь в движении и имея перед собою какую-то цель, к достижению которой и стремятся, при каждом порыве минуют ее и ошибаются, скажем ли мы, что это случается с ними вследствие соразмерности вещи и цели или, наоборот, вследствие несоразмерности?
Теэтет . Ясно, что вследствие несоразмерности.
Чужеземец . Но ведь мы знаем, что всякая душа заблуждается во всем не по доброй воле.
Теэтет . Бесспорно.
Чужеземец . Заблуждение же есть не что иное, как отклонение мысли, когда душа стремится к истине, но проносится мимо понимания.
Теэтет . Несомненно.
Чужеземец . Стало быть, заблуждающуюся душу должно считать безобразною и несоразмерною.
Теэтет . По-видимому.
Чужеземец . Итак, в ней есть, видно, эти два рода зла. Один, который многие называют пороком, это, как весьма очевидно, ее болезнь.
Теэтет . Да.
Чужеземец . А другой называют заблуждением, но соглашаться с тем, что это – зло, свойственное только душе, не желают.
Теэтет . Конечно, должно согласиться с тем, в чем я, когда ты это недавно сказал, усомнился, а именно что есть два рода зла в душе и что трусость, своеволие и несправедливость, все вместе, надо считать гнездящейся в нас болезнью, а состояния частого и разнообразного заблуждения – безобразием.
Чужеземец . Не существует ли против этих двух состояний, по крайней мере для тела, неких двух искусств?
Теэтет . Каких это?
Чужеземец . Против безобразия – гимнастика, против болезни врачевание?
Теэтет . Это ясно.
Чужеземец . Так не существует ли и против высокомерия, несправедливости и трусости из всех искусств по природе своей самое подходящее – карательное – правосудие?
Теэтет . Вероятно, по крайней мере если говорить согласно с людским мнением.
Чужеземец . Что же? А против всякого вообще заблуждения можно ли правильнее назвать другое какое-либо искусство, кроме искусства обучать?
Теэтет . Нет, нельзя.
Чужеземец . Ну хорошо. Должно ли, однако, утверждать, что в искусстве обучать существует один род, или надо говорить, что их больше и что в этом случае самые важные в нем – два каких-то рода? Рассмотри.
Теэтет . Рассматриваю.
Чужеземец . И мне кажется, что мы скорее всего могли бы найти их вот как.
Теэтет . Как?