Из записей Джохора
Много энергии отнял я у гигантов и не ожидал более увидеть ни следов скорбных поселений, ни жалких обитателей их. Без задержки перемещался я по потерявшим четкую границу с воздухом пескам, видел, как растет пустыня, как сгущается мрак скал, но ни следа зелени, ни следа жизни вообще не обнаружил. Пустыни росли так же, как и на Шикасте: там, где истреблялись и вымирали леса, пересыхали реки и озера. Залы гигантов напоминали мираж, увенчанные зубцами разваливающиеся башни и стены призраками вибрировали в раскаленном воздухе, а я несся меж ними, как гонимый ветром мыльный пузырь. В большом зале маячили в полумраке, исчезали троны и короны, вымпелы и знамена, и вот вместо обманчивого видения князей и Джарсума передо мной лишь песок, звучит в ушах его змеиное шипенье. Мелькнули в воздухе призраки старых друзей, лицо Джарсума, исчезли снова. Я ждал повторения видения, вытянув вперед руку, чтобы уловить призрачную конечность Джарсума, и он появился, я заглянул в его огромные глаза. Я окликнул гиганта, желая успокоить, сообщить, что не зря он и его друзья существовали на свете, что они помогли нам, ускорили наши деяния и упрочили их результаты, но… конец. Они исчезли бесповоротно, и больше не возродятся никогда.
Я последовал далее, к границам Шикасты, пренебрегая возможностями проскользнуть в иные зоны, особенно в Четвертую и Пятую. Память подсовывала приятные впечатления от посещения этих зон, и я боролся с искушениями, не позволяя себе соблазниться и свернуть.
В довершение ко всему впереди простиралась особо неприятная область Шестой зоны.
На всем протяжении границ с Шикастой маячат толпы суматошных призраков, с которыми встречаться никому не в радость. Призраки эти - души, неспособные разорвать связи с планетой. Зачастую они даже не сознают, что покинули ее, ведут себя, как золотые рыбки, оказавшиеся вне аквариума, желающие вернуться, но не способные на это, не понимающие, как они очутились снаружи и как им попасть обратно. Словно голодающие на пиру. Но если пища и события реальны, то незваные гости эти нереальны, лишь видения в реальном мире. Эти бедные привидения мухами вьются над планетой. У них свои пристрастия, они предпочитают определенные места, определенные ситуации, события. Роятся вокруг гордых и могучих, ибо кто-то йз них был гордым и могучим и рвется обратно, другие, оскорбленные и обиженные, не оставлены жаждой мести. Много мстительных упырей вьется вокруг властных центров Шикасты. Садизм, жестокость, насильственная смерть… Толпы, толпы впитывают их гнусные миазмы, наслаждаются ими… Секс! Толпы, толпы… Обжорство: толпы в кухнях, в едальнях всяческого рода… В общем, не обижены вниманием базовые страсти. Есть, конечно, и духи с более возвышенными устремлениями, в семье не без урода.
Вьются призраки вокруг совокупляющихся любовников, наслаждаются ласками, взглядами, вздохами, звуками - их не интересует жестокость, боль, они созвучны волнам Канопуса, но их уловили сети Шикасты и до самой смерти не могли они выпутаться из этих сетей. Среди зачарованных созерцателей шныряют безобразные паразиты, суккубы и инкубы, разной специализации вампиры, научившиеся питаться энергией Шикасты.
Вокруг меня призраки, которым дарования или обстоятельства позволили развиться в разного рода художников. Музыканты и сказители, создатели изображений на плоскости или в объеме. Да, воистину они достойны жалости. Они стремились дать населению Шикасты вдохнуть чистый горный воздух искусства, но чаще сами задыхались в миазмах бытия. Эти не опасны, контакт с ними не заставит ссохнуться и бесследно исчезнуть. Я миновал какую-то бедную душу, погруженную в мудреные вычисления, затем еще одну, явно оттачивавшую поэтический шедевр, и увидел группу знакомых.
- Уходите, уходите, - обратился я к ним. - Вы здесь пропадете, завязнете, засосет вас…
Но мне не удалось рассеять колдовской туман, они не услышали меня.
Я пробрался сквозь толпу призраков, которых забота о судьбе детей, знакомых, любимых привела в залы советов и конференций, где принимались решения, определяющие будущее Шикасты. Во всяком случае, так наивно полагали принимающие эти решения. И здесь старые знакомые.
- Джохор, Джохор, забери меня отсюда! - Этот и подобные возгласы, вопли, стоны раздались со всех сторон, перекрыв блеяние политиканов, примеряющих силу к силе, козлиное упрямство к упрямству ослиному, готовящих всех козлов и ослов к генеральному закланию, а Шикасту к превращению в выжженную землю, где на просторах целых континентов не останется ни одной живой души.
- Уходите, - говорю я им. - Вы сыграли свою роль, вам не было дано, у вас ничего не получилось, бросьте то, чего вы не можете изменить. А если хотите стать теми, кто сможет что-то изменить, не толпитесь здесь бестолочью, лучше напрягите воображение, сконцентрируйтесь на будущем, может быть что-то получится. Попытайтесь вернуться на Шикасту, преодолеть трудности…
Но они не слышат меня. Слышат они лишь то, что желают услышать. Возобновляется невидимая возня вокруг призрачных комитетских столов заседаний.
Нет, не для пугливых рубежи Шикасты. Многие дрогнули здесь, многим застлал глаза ужас. И сам я пал духом, пробираясь мимо толп этих ожесточенных заморышей. Не впервой мне проделывать такое, опыт, конечно, помог, но все же в этот раз все гораздо хуже, чем в предыдущий. Бедная Шикаста!
Наконец я добрался до входных постов и очередей. Поискал Рани, которая снова одолела половину очереди и вынуждена была отвлечься ввиду свалившейся откуда ни возьмись экстренной ситуации. Кроме нее никого. Рилы и Бена не видно. Я спросил о них, она ответила, что поставила их в очередь и вернулась на свое место. Отправившись на поиски, я вскоре выяснил, что похожая по описанию пара заняла место в очереди, но на что-то отвлеклась, удалилась, больше их никто не видел.
Что делать? Уже поздно, у меня сил не осталось, но надо идти, искать.
Далеко идти не пришлось. Дойдя до кустов, я увидел несколько танцующих в воздухе шариков разного цвета; как будто играли в какую-то групповую игру, вроде пятнашек, живые существа, сталкиваясь и разлетаясь, гоняясь друг за другом и ускользая. Я вдруг понял, что некоторое время стою неподвижно, следя за полетом этих дразнящих друг друга пузырей. Я заставил себя сдвинуться с места и скоро обнаружил сидящих среди кустов на теплом белом песке Бена и Рилу. Они счастливо улыбались, следя за шарами.
- Рила, Бен! - крикнул я. Пришлось повторить зов, ибо они меня не услышали.
Приблизившись, я оказался непосредственно под шариками: Они оказались прозрачными или полупрозрачными, сверкающими сквозь оболочки живыми искорками всех цветов радуги. Оторвать внимание парочки зрителей от феерической игры было делом нелегким. Я заметил, что Рила что-то сжимает в кулаке, заставил ее разжать руку. Она умудрилась поймать один из летающих шариков, в ее руке он потерял форму, цвет и сияние. Бесформенная вещица в ее ладони медленно восстановила шарообразность, подпрыгнула и снова смешалась с носящимися в воздухе собратьями. Рила и Бен на меня по-прежнему реагировали весьма слабо и заторможенно. Я подхватил обоих под руки и потащил прочь. Они спотыкались, оглядывались - как тогда, в кипящих песках. Опомнившись наконец, Рила накинулась на меня, обвиняя в том, что я их бросил. Я не выдержал, рассмеялся. Засмеялся и Бен, но Рила продолжала ругаться.
Я снова нашел Рани, поручил Рилу ее заботам. Под непрекращающееся причитание Рилы взял Бена под руку и повел мимо очереди. Он осознав, что время пришло, и явно испугался, посерьезнел.
- Надо, Бен. Ты должен. Время пришло.
Он вздохнул, закрыл глаза, вцепился в меня обеими руками. За нами извивались длинные очереди ожидающих. Когда - то никаких очередей здесь не было, но войны, болезни сжирали людей, появлялись новые возможности. Некоторые в этих очередях маялись еще со времени моего входа в Зону 6 в ходе этого посещения, перешли на Шикасту, пали жертвой войны, несчастного случая, болезни и снова появились здесь. Мы с Беном шагали вперед, к клубящейся впереди дымке, оставляя очередь позади. Вот мы встали перед пульсирующим туманом и пульсирующей тишиной. Пришла пора собраться, сосредоточиться. Ничто не поддерживало нас, кроме отпечатка Сигнатуры, проявляющегося как клеймо на коже при нагревании или под давлением. Мы как будто доверялись чему - то непостижимому, добровольно уничтожали себя.
Ощущалось в нас какое-то сходство с теми храбрыми душами на Шикасте, которые, веря в правоту своих устремлений, бросали вызов жестоким правителям, полностью сознавая, что идут на гибель, на пытки духовные и физические, на лишения. Но они верили в свои возможности.
Перед нами материализовались два сгустка бродящей смеси, и я скользнул в один, а Бен в соседний, отказываясь от себя. Наши души обрастали плотью; умы, суть жили ни на миг не замирающей жизнью; но память уже ускользала.
Должен признать, что момент этот в высшей степени неприятен. Вплоть до паники. Кошмарные миазмы Шикасты сомкнулись вокруг меня, и последним напряжением воли я послал это сообщение.
ДОКУМЕНТЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ДЖОРДЖУ ШЕРБАНУ (ДЖОХОРУ)
Из дневника Рэчел Шербан
Время приспело. Чем больше думаю, тем больше я в этом убеждена. Сообщила Джорджу, и он велел сначала разобраться с фактами. Так вот, фактов у меня предостаточно.
У меня двое старших братьев, Джордж и Бенджамин, оба на два года старше меня. Они близнецы. Не настоящие, разнояйцевые. Меня зовут Рэчел. Мне четырнадцать.
Отца нашего зовут Симон, а мать - Ольга. Наша фамилия Шербан. На самом деле - Щербаньски. Но это, видишь ли, здешним не по уму. Дедушка сменил фамилию, прибыв из Польши во время войны. Второй мировой. Они с бабушкой смеялись, вспоминая, как здешние ломали языки на нашей фамилии. А я злилась, когда это слышала. Ничего смешного в этих дураках англичанах я не вижу. Дедушка был еврей. Но бабушка не еврейка.
Наше образование явно отличается от обычного. Для того, чтобы это написать, мне пришлось многим поинтересоваться. В том-то все и дело.
Для начала, родились мы все в Англии. Родители наши работали в большой лондонской больнице. Мать врач, отец администратор. Но потом они решили переехать в Америку, потому что Англия - непролазное бюрократическое болото. Они, правда, не говорили, что, мол, ноги их больше не будет в Англии, что там невозможно жить и все такое. Нет, в Англии просто невозможно работать. Из Америки мы переехали в Нигерию, потом в Кению, а оттуда в Марокко. Где и сейчас находимся. Обычно родители работают вместе в больнице, в экспедиции и все такое. Мы все знаем об их работе. Они нам все подробно, не спеша растолковывают, что к чему и почему. Взявшись за перо, я поняла, что мало в каких семьях так принято. В том-то все и дело. Иногда мать моя, Ольга, направляется куда-то и берет меня с собой. С малых лет. Смешно, но мне это нравится. Мне захотелось спросить ее почему. Я спросила. Она ответила:
- В странах, где они еще не обюрократились, такое возможно. - И добавила: - Это не Англия, здесь детей любят.
Родителям нашим в Англии многое не нравится. Но все же они нас туда то и дело посылали.
Учились мы много и много чему, но школу толком не посещали. Я знаю французский, русский, арабский, испанский. Ну и, само собой, английский. Отец обучал меня математике. Мать подсказывает, что прочитать. В музыке я тоже разбираюсь, потому что родители играют и все такое.
Братья тоже иногда с матерью, но сейчас чаще с Симоном. Он берет их на семинары, на лекции, на конференции. Иногда мы ходим в школу по году, а то и по два.
В Кении так и было. Директор школы наш знакомый. Он нас переводил из класса в класс, вроде, чтобы подобрать условия, и все такое. На самом деле, чтобы мы больше выучили. Он и с другими такое проделывал, с приезжими и со своими, кенийскими тоже. Он сам кикуйю. Мы там основательно поднаторели в мировой истории, в международной экономике. Ну, и отдельно с нами учителя все время занимались и все такое. Большое дело, что по такой сумасшедшей системе тебе не надоедает учиться. Иногда, правда, до чертиков хотелось осесть на одном месте, подруг завести и все такое. Друзья-то у нас были, да все время в других странах.
На каникулы нас в Англию посылали три раза. Жили мы в Лондоне и на ферме в Уэльсе. Научились там ухаживать за животными и узнали, как что растет. Джордж провел в Англии целый год, с декабря по декабрь, чтобы познакомиться с временами года. Бенджамин отнесся к этой идее скептически и не захотел присоединиться к брату. На него тогда хандра напала, и все такое.
Мне жалко было, что Джордж на целый год уехал.
Правду сказать, я очень ревнивая. В том-то все и дело. Маленькой ревновала к близнецам. Они-то вместе, а я одна. А когда они вместе, они меня не замечали. Джордж хоть иногда обращал внимание.
Бенджамин, когда был помладше, всегда к Джорджу льнул. Все думали, что Бенджамин младше брата. Они очень разные, Бен чаще такая бука. Джордж всегда его подбадривал, а тот дулся и сматывался куда-нибудь в угол. Но потом возвращался и старался, чтобы Джордж его заметил. И Джордж его замечал. А я ревновала.
И сейчас ревную.
Когда Джорджа не было целый год, я думала, Бенджамин обратит на меня внимание. Но ошиблась. Мне, вообще-то не очень-то и хотелось, мне Джордж нужен был.
А теперь я перейду к тому, что помню из детства.
Я собираюсь изложить свои теперешние мысли о том, что случилось тогда. Не тогдашние свои мысли.
Когда мы жили в Нью-Йорке, квартирка у нас была маленькая, все дети спали в одной комнате. Однажды ночью я проснулась и увидела, что Джордж стоит у окна, смотрит наружу. Двенадцатый этаж. Как будто он с кем-то разговаривал. Я думала, он играет, хотела присоединиться. Но он велел мне замолкнуть.
Утром за завтраком я наябедничала, что Джордж дежурил ночью у окошка. Мать обеспокоилась.
После завтрака Джордж велел мне никому ничего не говорить. И потом, когда отец или мать об этом спрашивали, я отвечала, что наврала, пошутила. Но и после этого сколько раз было, что я проснусь, а он не спит. И обычно стоит у окна. Я не притворялась, что сплю. Знала, что он не будет сердиться. Раз я спросила, с кем он там разговаривает. Он сказал, что не знает. С другом. Выглядел он обеспокоенным. Но не несчастным.
Бывало и с ним такое. Но не так, как с Беном. Тот, если не в духе, то все должны это замечать, ахать, охать и вокруг него на цыпочках бегать. А Джордж просто молча отходил в уголок, делал вид, что книжку читает, журнал просматривает. Иногда я видела, что он плачет. Или сдерживает слезы. Он знал, что я это вижу, и молча тряс головой. Не так, как Бен. Тот иной раз даже драться лез, и все такое.
А вот что случилось в Нигерии. У мальчиков там была своя комната, а у меня своя. Мне это страшно не нравилось, не хватало Джорджа. Если в одной комнате, то он все же рядом, а тут… Но однажды ночью он ко мне пришел. Я проснулась. Он сидел на полу на соломенной циновке, склонившись к моей москитной сетке. Я высунула голову из-под сетки. В комнату заглядывала луна, и я увидела, что лицо его блестит от слез. Плакал он, впрочем, бесшумно.
- Какой ужас, Рэчел, - сказал он мне и повторил: - Какой ужас, какой ужас…
Я, когда поняла, что он бормочет, принялась его утешать, что скоро мы из Нигерии уедем в Кению, что там лучше. Но он не Нигерию имел в виду. Он пришел ко мне, потому что чувствовал себя одиноким, это я поняла сразу. Но чем я могла ему помочь? Еще я вскоре догадалась, почему Бен частенько такой вздорный. Джордж хотел, чтобы брат его понял, но Бенджамин не был на это способен и злился.
В Кению мы переехали, когда мне исполнилось восемь.
Джордж спал на веранде. Климат в Кении здоровый, завидный климат, не то что в Нигерии. Джордж любил оставаться наедине со звездами. Конечно, он часто не спал ночью, но не хотел беспокоить родителей. Я иногда вылезала на веранду из своего окошка и заставала его сидящим на балюстраде. Дом наш стоял на возвышенности, на окраине Найроби. Прекрасный дом, прекрасный вид. Мы сидели, смотрели в небо, оглядывали освещенный луной пейзаж. Чаще всего молчали. Однажды мимо шел африканец. Увидев нас, он задержался.
- Хо-хо, молодые люди, смотрю, не спится вам, - сказал он, засмеялся и зашагал своей дорогой.
Джорджу этот эпизод понравился.
Я вскоре начала клевать носом.
- Хо-хо, молодая леди, засыпаете, - пробормотал Джордж, поднял меня на руки и понес к окну, делая вид, что надрывается от тяжести.
На самом деле мы оба надрывались от усилий сдержать смех. Мне нравилось сидеть с ним ночью на веранде.
Мне запомнилось, что Джордж сказал однажды. Накануне родители принимали гостей. Важная публика всех цветов кожи: черные, белые, коричневые. На меня это не произвело никакого впечатления, потому что я с раннего возраста привыкла к тому, что все люди разные. Иногда мы оказывались единственной белой семьей в округе.
Они что-то праздновали, а мы, дети, помогали с напитками и едой. Родители всегда привлекали нас в таких случаях. Бенджамину это очень не нравилось. Он все время ворчал, что на то у нас слуги есть.
Во время той вечеринки Джордж угадывал мои мысли и улыбался. Его улыбка означала, что он со мной согласен. А думала я, что все эти взрослые, кроме наших родителей, дураки и задаваки.
Этой ночью на веранде Джордж вдруг сказал:
- Тридцать человек было.
По его тону я поняла, что он имел в виду. Как обычно, я думала, что в точности понимаю его, отличаясь в этом от Бена. Но тут он сказал нечто, чего я не ожидала. Я эту ночь запомнила, потому что много плакала. По двум причинам. Первое - потому что я не всегда его понимаю, а лишь чаще, чем Бенджамин. Второе - что Джорджу так одиноко.
Джордж сказал:
- Чашечки, бокальчики, стопочки, стаканчики, и прошу вас, и пожалуйста, и будьте так добры…
Я улыбалась, видя то же, что видел он.
Но тут брат продолжил:
- Тридцать лопающихся мочевых пузырей, тридцать жоп с дерьмом, тридцать носов с соплями, тысячи потовых и сальных протоков выделяют липкую слизь…
Он произнес это резко, зло, и я расстроилась, так как решила, что он сердится на меня.
Джордж продолжил расписывать комнату, полную мочи, дерьма, соплей, пота, сала, раков, инфарктов, бронхитов, пневмоний. Добавил триста пинт крови, сдобрил их формулами вежливости, перешел на личности:
- Да-да, миссис Амальди, благодарю, мистер Волбек, прекра-а-асно, миссис Шербан… Ах, как я рада, дорогой министр Моботе, а я все же важнее, чем ваше толстомордие…
Я видела, что брат злится, что он расстраивается, что он чем-то обеспокоен. Джордж кусал губы, заламывал руки. Наконец заплакал.
- Какой ужас… Ужасный мир… Ужасный…
Я совсем пала духом и, улегшись в постель, заплакала в подушку.