Так как это всеобщее одинаково находится в распоряжении как сознания добродетели, так и общего хода вещей, то нельзя понять, достаточно ли вооружена добродетель, чтобы одержать победу над пороком. Оружие [у них] - одно и то же; это указанные способности и силы. Правда, добродетель из своей веры в первоначальное единство своей цели и сущности общего хода вещей устроила засаду, откуда во время борьбы должно быть произведено нападение на врага с тыла, и цель в себе должна быть осуществлена; так что в силу этого на деле для рыцаря добродетели его собственное действование и борьба есть, строго говоря, притворство, которое он не может принимать всерьез, потому что свою подлинную силу он полагает в том, что добро есть в себе самом и для себя самого, т. е. само осуществляет себя, - притворство, которого он и не смеет допустить всерьез. Ибо то, что он обращает против врага и видит обращенным против себя и что он рискует попортить и повредить как у самого себя, так и у своего врага, не должно быть само добро; ведь борется-то он за сохранение и осуществление добра; то, чем он рискует, - это только равнодушные дарования и способности. Однако на деле последние суть не что иное, как именно само то лишенное индивидуальности всеобщее, которое должно быть получено и претворено в действительность путем борьбы. - Но в то же время оно непосредственно уже претворено в действительность самим понятием борьбы: оно есть в-себе[-бытие], всеобщее; и его претворение в действительность значит только то, что оно в то же время есть для некоторого "иного". Обе вышеуказанные стороны, с каждой из которых оно стало абстракцией, более не разделены, а в борьбе и путем борьбы добро установлено одновременно в том и другом виде. - Но добродетельное сознание вступает в борьбу против общего хода вещей как против того, что противоположно добру; то, с чем общий ход вещей предстает тут перед добродетельным сознанием, есть всеобщее, не только как абстрактное всеобщее, но и как сущее, которое оживлено индивидуальностью, и есть для некоторого "иного", или есть действительное добро. Таким образом, там, где добродетель прикасается к общему ходу вещей, она всегда наталкивается на такие места, которые суть существование самого добра, неотделимо вплетающегося во все явления общего хода вещей как его "в себе" и имеющего в его действительности также и свое наличное бытие; общий ход вещей, следовательно, для добродетели неуязвим. Именно такие [виды] существования добра и, следовательно, такие неприкосновенные отношения суть все те моменты, которые должны были быть подвергнуты риску и принесены в жертву самой добродетелью, поскольку они ей присущи. Процесс борьбы поэтому может быть только колебанием между сохранением и пожертвованием, или, лучше сказать, не может иметь места ни принесение в жертву своего, ни нанесение ущерба чужому. Добродетель уподобляется не только тому воину, для которого в борьбе все дело в том, чтобы содержать свой меч во всем его блеске, но она и в борьбу вступила только затем, чтобы сохранить оружие; и она не только не может пользоваться своим оружием, но должна также сохранить в целости оружие врага и оберегать его от себя самой, ибо все оружие составляет благородную сторону добра, за которое добродетель вступила в борьбу.
Для этого врага, напротив, сущность составляет не в-себе[-бытие], а индивидуальность; его сила, следовательно, в негативном принципе, для которого нет ничего постоянного и абсолютно священного, но который может решиться на риск потери чего угодно и может перенести такую потерю. Вследствие этого он уверен в победе как благодаря самому ее характеру, так и благодаря противоречию, в которое вовлекается его противник. То, что для добродетели есть в себе, общему ходу вещей предстает только для него; он свободен от всякого момента, который для добродетели обладает прочностью и с которым она связана. Вследствие того, что для него такой момент имеет значение лишь как такой момент, который может как снять его, так и дать ему существовать, в его власти находится этот момент, а тем самым и укрепившийся в нем добродетельный рыцарь. Последний не может скинуть этот момент с себя, как накинутый на плечи плащ, и, сбросив, освободиться от него, ибо он для него сущность, от которой ему нельзя отказаться.
Что касается, наконец, засады, из которой доброе "в себе" должно хитростью напасть на общий ход вещей с тыла, то эта надежда в себе ничтожна. Общий ход вещей есть бодрствующее, уверенное в себе самом сознание, которое не позволит подойти к себе сзади, а всегда грудью встречает противника, ибо общий ход вещей таков, что всё - для него, что всё - перед ним. Но доброе "в себе", если оно есть для своего врага, оно находится в борьбе, которую мы видели; поскольку же оно есть не для него, а в себе, - оно пассивное орудие дарований и способностей, лишенная действительности материя; если представить его наличным бытием, то оно было бы сознанием, погруженным в сон и остающимся позади, неизвестно где.
3. Индивидуальность как реальность всеобщего
Итак, добродетель побеждается общим ходом вещей, потому что на деле ее цель - абстрактная недействительная сущность и потому что применительно к действительности ее действование основывается на различениях, которые заключаются только в словах. Она хотела состоять в том, чтобы, жертвуя индивидуальностью, воплотить добро в действительность, но эта сторона действительности сама есть не что иное, как сторона индивидуальности. Добро должно было быть тем, что есть в себе и противоположно тому, что есть, но в-себе[-бытие] со стороны своей реальности и истины, напротив, есть само бытие. В-себе[-бытие] есть прежде всего абстракция сущности по сравнению с действительностью; но абстракция есть именно то, что не подлинно, а есть только для сознания; но это значит, оно само есть то, что называется действительным; ибо действительное есть то, что по существу есть для некоторого "иного", или оно есть бытие. Но сознание добродетели покоится на этом различии в-себе[-бытия] и бытия, на различии, которое лишено истины. - Общий ход вещей должен был быть извращением добра, потому что его принципом была индивидуальность; однако последняя есть принцип действительности, ибо именно она есть сознание, благодаря которому в-себе-сущее в такой же мере есть и для некоторого "иного"; общий ход вещей осуществляет превращение неизменного, но на деле он этим превращает его из "ничто" абстракции в бытие реальности.
Итак, общий ход вещей одерживает победу над тем, что составляет добродетель в противоположенности ему; он одерживает победу над добродетелью, сущностью которой является лишенная сущности абстракция. Но он одерживает победу не над чем-либо реальным, а над созданием различий, которые не есть различия, над этими пышными речами о благе человечества и об угнетении его, о жертве во имя добра и о злоупотреблении дарованиями; такого рода идеальные сущности и цели поникают как пустые слова, которые возвышают сердце, но оставляют разум пустым, назидают, но ничего не созидают; это декламации, содержание которых определенно выражает только то, что индивид, который выдает себя за деятеля, преследующего такие благородные цели, и который произносит такие превосходные фразы, считает себя превосходным существом; это напыщенность, которая набивает голову себе и другим, но набивает пустым чванством. - Античная добродетель имела свое определенное несомненное значение, ибо у нее была своя наполненная содержанием основа в субстанции народа и ее целью было некоторое действительное, уже существующее добро; она поэтому и не была направлена против действительности как всеобщей извращенности и против общего хода вещей. Рассматриваемая же добродетель - вне субстанции, она есть лишенная сущности добродетель, добродетель только в представлении и на словах, в которых нет такого содержания. - Эта пустота риторики, борющейся с общим ходом вещей, сразу обнаружилась бы, если бы пришлось сказать, что означают ее фразы; поэтому предполагается, что они известны. Требование рассказать об этом известном было бы выполнено или путем нового нагромождения фраз или ему было бы противопоставлено апеллирование к сердцу, которое внутренне говорило бы, что они означают, т. е. была бы признана неспособность сказать это на деле. - В ничтожестве этой риторики, хотя и бессознательно, убедилась, по-видимому, образованность нашего времени, так как все нагромождение этих фраз и манера чваниться этим потеряли всякий интерес, и это выражается в том, что они наводят только скуку.
Итак, в результате этой противоположности получается, что сознание сбрасывает, как пустую оболочку, представление о каком-либо добре в себе, еще не обладающем действительностью. В своей борьбе сознание узнало на опыте, что общий ход вещей не так плох, как он выглядел, ибо его действительность есть действительность всеобщего. С этим опытом отпадает средство создать доброе путем пожертвования индивидуальностью, ибо индивидуальность есть как раз претворение в действительность в-себе-сущего; и извращение перестает считаться извращением (Verkehrung) добра, ибо это извращение есть, напротив, именно превращение (Verkehrung) добра как простой цели в действительность: движение индивидуальности есть реальность всеобщего.
Но тем самым на деле побеждено и исчезло точно так же и то, что в качестве общего хода вещей противостояло сознанию в-себе-сущего. Для-себя-бытие индивидуальности в нем противополагалось сущности или всеобщему и выступало как действительность, отделенная от в-себе-бытия. Но так как обнаружилось, что действительность находится в нераздельном единстве со всеобщим, то оказывается, что для-себя-бытия общего хода вещей, подобно тому как в-себе[-бытие] (das Ansich) добродетели есть только некоторый взгляд (eine Ansicht), - также уже нет. Пусть индивидуальность общего хода вещей считает, что она совершает поступки только для себя или своекорыстно: она лучше, чем она мнит о себе, ее действование есть в то же время в-себе-сущее, всеобщее действование. Когда она поступает своекорыстно, то она лишь не ведает, что творит; и когда она уверяет, что все люди поступают своекорыстно, то она только утверждает, что ни один человек не сознает, что такое действование. - Когда она совершает поступки для себя, то это-то и есть воплощение в действительности только еще в-себе-сущего; таким образом, цель для-себя-бытия, мнящая себя противоположной тому, что есть в себе, - ее пустое лукавство, как и ее утонченные объяснения, умеющие во всем раскрыть своекорыстие, исчезли точно так же, как исчезли цель в-себе[-бытия] и ее риторика.
Итак, поступки индивидуальности суть цель в себе самой; именно применение сил, игра их внешних проявлений сообщает им жизнь, иначе они были бы мертвым "в-себе"; в-себе[-бытие] не есть неосуществленное, лишенное существования и абстрактное всеобщее, наоборот, оно само есть непосредственно наличность и действительность процесса индивидуальности.
C. Индивидуальность, которая видит себя реальной в себе самой и для себя самой
Самосознание овладело теперь понятием о себе, которое до сих пор было лишь нашим понятием о нем, а именно в достоверности того, что оно само есть вся реальность; цель же и сущность для него отныне есть движущееся взаимопроникновение всеобщего - дарований и способностей - и индивидуальности. - Отдельные моменты этого наполнения и взаимопроникновения до достижения единства, в которое они слились, суть рассматривавшиеся до сих пор цели. Они исчезли как абстракции и химеры, принадлежащие указанным первым поверхностным формам духовного самосознания и имеющие свою истину лишь в мнимом бытии сердца, воображения и пустых слов, а не в разуме, который теперь убедился в своей реальности в себе и для себя и уже не стремится больше выдвинуть себя как цель в противоположность непосредственно сущей действительности, а имеет предметом своего сознания категорию как таковую. - Именно определение для себя сущего или негативного самосознания, в котором выступал разум, снято; это самосознание заставало действительность, которая была бы негативностью его и лишь путем снятия которой оно осуществляло бы для себя свою цель. Но так как цель и в-себе-бытие оказались тем же, что бытие для "иного" и найденная готовой действительность, то истина более не отделяется от достоверности, будет ли теперь выставленная цель приниматься за достоверность ее самой, а осуществление ее - за истину, или же цель - за истину, а действительность - за достоверность; наоборот, сущность и цель в себе и для себя самой есть достоверность самой непосредственной реальности, взаимопроникновение в-себе-бытия и для-себя-бытия, всеобщего и индивидуальности; действование само по себе есть своя истина и действительность, а проявление или выражение индивидуальности есть для него цель в себе и для себя самой.
Таким образом, с этим понятием самосознание вернулось в себя из тех противоположных определений, которые категория имела для него и для его отношения к ней как самосознания наблюдающего и затем деятельного. Оно имеет своим предметом самое чистую категорию, или: оно есть категория, которая дошла до сознания себя самой. Этим закончены счеты с его прежними формами; они позади него в забвении, не противостоят как его найденный готовым мир, а развиваются только внутри его самого как прозрачные моменты. Тем не менее они еще расходятся в его сознании как движение различенных моментов, еще не слившихся в свое субстанциальное единство. Но во всех [этих моментах] самосознание удерживает простое единство бытия и самости, которое есть их род. -
Сознание, таким образом, отвергло всякую противоположность и всякую обусловленность своего действования; оно со свежими силами исходит из себя и направляется не на "иное", а на себя само. Так как индивидуальность в самом себе есть действительность, то материал воздействования и цель действования заключаются в самом действовании. Поэтому действование походит на движение круга, который свободно движется внутри себя самого в пустоте, беспрепятственно то расширяется, то суживается и с полным удовлетворением играет только внутри себя самого и с самим собой. Стихия, в которой индивидуальность проявляет свою форму, имеет значение чистого воспринимания этой формы; она - дневной свет вообще, перед которым хочет показаться сознание. Действование ничего не изменяет и ни против чего не направлено; оно - чистая форма процесса перевода из состояния невидимости в состояние видимости, и то содержание, которое выносится на дневной свет и проявляется, есть только то, что есть это действование уже в себе. Оно есть в себе - это его форма в качестве мысленного единства; и оно существует действительно - это его форма как сущего единства; оно само есть содержание лишь в этом определении простоты в противоположность определению процесса его перехода и его движения.
a. Духовное животное царство и обман или сама суть дела
Эта в себе реальная индивидуальность опять-таки есть сначала индивидуальность единичная и определенная; абсолютная реальность, какою знает себя индивидуальность, поскольку она доходит до сознания ее, есть поэтому абстрактная всеобщая реальность, которая, будучи лишена наполнения и содержания, есть лишь пустая мысль об этой категории. - Посмотрим, как это понятие реальной в себе самой индивидуальности определяется в своих моментах и как для нее ее понятие о себе самой вступает в сознание.
1. Понятие индивидуальности как реальной индивидуальности
Понятие этой индивидуальности, поскольку она как таковая для себя самой есть вся реальность, есть прежде всего результат; она еще не проявила своего движения и реальности и выявлена здесь непосредственно как простое в-себе-бытие. Но негативность, которая есть то же, что выступает как движение, присуща простому "в себе" как определенность; и бытие или простое "в себе" становится определенным объемом. Индивидуальность выступает поэтому как первоначальная, определенная натура: как первоначальная натура, ибо она есть в себе, и как первоначально определенная, ибо негативному присуще в-себе[-бытие], и это "в себе" есть благодаря этому некоторое качество. Это ограничение бытия не может, однако, ограничить действования сознания, ибо последнее есть здесь некоторое завершенное соотнесение себя с самим собою; соотношение с "иным" снято, а это соотношение было бы его ограничением. Первоначальная определенность натуры есть поэтому только простой принцип, - прозрачная всеобщая стихия, в которой индивидуальность остается столь же свободной и себе самой равной, сколь беспрепятственно она в ней раскрывает свои различия, и составляет в своем претворении в действительность чистое взаимодействие с собою. Так неопределенная животная жизнь вдувает свое дыхание, например, в стихию воды, воздуха или земли, а внутри их в свою очередь - более определенным началам, погружает в них все свои моменты, но, несмотря на указанное ограничение стихии, удерживает эти моменты в своей власти, а себя сохраняет в своем "одном" и в качестве "этой" особенной организации остается одной и той же всеобщей животной жизнью.
Эта определенная первоначальная натура свободно и целиком остающегося в ней сознания выступает как непосредственное и единственное настоящее содержание того, что составляет цель для индивида; хотя оно есть определенное содержание, но оно есть вообще содержание лишь постольку, поскольку мы рассматриваем в-себе-бытие изолированно; на самом же деле оно есть проникнутая индивидуальностью реальность - действительность в том виде, в каком она содержится в самом сознании как единичном сознании и как она выявлена прежде всего в качестве сущей, еще не в качестве действующей. Но для действования названная определенность, с одной стороны, потому не есть ограничение, за пределы которого оно хотело бы выйти, что, будучи рассматриваема как сущее качество, она есть простая окраска стихии, в которой оно движется; а с другой стороны, негативность есть определенность, присущая только бытию; действование же само есть не что иное, как негативность; в действующей индивидуальности, следовательно, определенность растворяется и негативность вообще или в совокупность всей определенности.