Помимо вторичности подавляющего числа ранних текстов существует и другая проблема. Основными источниками по истории становления Чань являются трактаты X–XII в., например, "Хроники из зала патриархов" ("Цзутан цзи", 952 г.), знаменитое каноническое жизнеописание чаньских мастеров "Записи о передаче светильника, составленные в годы правления под девизом Цзиньдэ" ("Цзиньдэ чуаньдэн лу", 1004 г.). Общий объем этих трактатов поражает, учитывая обычную лапидарность, к которой призывала чаньская традиция, предпочитающая называть себя "учением вне письмен". Все они созданы были в период формирования апологетики Чань, составлялись либо чаньскими монахами, либо на основе чаньской трактовки истории становления своей школы и своей роли в общем развитии буддизма. Естественно, такие источники нельзя считать вполне надежными, они отличаются заметным субъективизмом, однако сопоставление нескольких подобных источников и официальных династийных хроник, в частности, "Цзю Тан шу" ("Книга династии Поздняя Тан", 954 г.) и других можно установить истину. Разумеется, в данном случае истина будет лишь относительной – субъективизмом в не меньшей степени грешат и династийные хроники.
Поскольку сведения именно о ранней истории Чань крайне скудны, большинство исследователей вынуждено опираться лишь на "Продолжение жизнеописаний достойных монахов" ("Сюй гаосэн чжуан") – труд, составленный монахом Даосюанем и носящий не-чаньский характер, лишь для того, чтобы буквально по кусочкам восстановить ранний период этого учения [36]. Другим обширным сводом сведений по буддизму является знаменитое собрание "Жизнеописания достойных монахов, составленные в эпоху Сун" ("Сун гаосэн чжуань"), составленные в 988 г. монахом Цзанином (919-1001) [34]. Характерно, что этот текст составлен также не в чаньской среде, поэтому в определенной мере может служить определенным критерием для объективной оценки истории Чань, хотя в нем уже явным образом проступают итоги "редактирования" истории чань-буддизма, которые окончательно проявились в "Записях о передаче светильника" в самом начале XI в.
Можно без труда проследить, как формировалась каноническая история Чань, как редактировались основные этапы его развития, и "выпрямлялась" линия преемствования.
Особый интерес представляют собой источники, которые показывают ранний вид чаньской практики и школ еще до складывания канонической версии "единой линии". Они позволяют установить нам более объективную картину той многоголосицы и порой жарких дискуссий, которые царили среди ранних школ Чань еще даже до того момента, когда они приобрели такое название. В этом плане весьма примечателен труд "Лэнцзя ши цзы цзи" ("Записи учителей и учеников школы Ланкаватары"), составленные учеником Пятого патриарха Чань Хунжэня – Цзинцзюэ в 720 г. [20]. Многое меняют во взглядах на раннюю историю чань-буддизма тексты, найденные в скальных пещерах Мавандуя недалеко от Сиани. Помимо прочих там были обнаружены два текста "Лидай фабао цзи" ("Записи о драгоценных хрониках Дхармы"), приписываемые Фэй Чжанфану, и "Ланьце шицзи цзы" ("Хроники поколений учителей и учеников школы Ланкаватары"). Первый текст был, вероятно, хорошо известен в свое время, его в частности упоминает даже официальная "История династии Тан" [158, цз. 1].
В VIII–IX вв. появляется целый ряд текстов, где предпринималась попытка изложить не только учение о медитации, но и выстроить единую линию преемствования учения и отсечь все боковые ответвления. Одним из наиболее ранних в этом ряду явился "Чуань фабао цзи" ("Записи о передаче драгоценности Дхармы", 720 г.) [55, 1291]. О его составителе монахе Дуфэе, сведений не сохранилось. Хотя работа крайне лапидарна по своему характеру, именно в ней мы находим одно из первых кратких изложений биографий крупнейших чаньских наставников в Китае. Здесь же мы обнаруживаем и прямую попытку доказать, что китайские патриархи являются прямыми приемниками индийских буддийских патриархов. Из "Записей" несложно заметить, что большинство чаньских школ того времени базировались на изучении знаменитой "Ланкаватара-сутры" и ее "учении о сердце", которое порождает весь видимый мир. В частности, "Чуань фабао цзи" неоднократно цитирует ее.
В 952 г. появляется "Собрание из зала патриархов" ("Цзутан цзи"), составленное чаньским монахом Цзиньсюем из Цюаньчжоу в Фуцзяни, где впервые мы обнаруживаем обширные биографии не индийских, как это было прежде, а именно китайских мастеров Чань [51].
К IX–X вв. завершается складывание канонической истории Чань. Все герои, все ранние наставники и патриархи, которые действовали на подмостках истории, начиная с VI в. и нередко никак не связанные между собой, "выстраиваются" в одну линию, становясь связанными единой линией преемствования. Именно тогда и рождается традиция Патриархов чань-буддизма. За Бодхидхармой закрепляется слава первого чаньского патриарха, вторым считается его ученик Хуэйкэ, третьим – Сэнцань, четвертым – Даосинь, пятым – Хунжэнь, шестым – Хуэйнэн. После этого, как гласит чаньская традиция, патра и ряса, т. е. титул чаньского патриарха больше никому не передавались.
Первая официальная истории чань-буддизма и концепция единой линии передачи мистического знания Чань появляется в династию Сун, т. е. достаточно поздно. Она находит свое воплощение в одном из самых знаменитых произведений чань-буддизма – "Цзиньдэ чуаньдэн лу" ("Записи о передаче светильника, составленный в годы Цзиньдэ"), записанном в 1004 г Даоюанем [47]. Этот труд является одним из самых больших в китайском собрании буддийских текстов Трипитаки (том 2076) и представляет собой самое обширное собрание чаньских притч, канонических биографий патриархов, историй из их жизни и наставлений. Существуют и частичные переводы на английский язык этого текста [68; 117]..
Все более поздние писания истории Чань так или иначе соотносились с этим трудом. "Чуаньдэн лу" представляет собой собрание кратких биографий патриархов, начиная от самого Будды, историй из их жизни, диалогов и наставлений, они охватывают описание как индийских патриархов, так и китайских, причем непосредственно устанавливают связь между учением Будды и сутью Чань.
В последующие эпохи было создано немало историй чань-буддизма, однако все они так или иначе контаминировали с "Записями о передаче светильника". По сути, появление "Записей о передаче светильника" кладет конец формированию канонической истории Чань. Здесь мы прежде всего видим версию о единой линии преемствования сакрального знания Чань – о "единой передаче светильника" от Бодхидхармы до Шестого патриарха Хуэйнэна. Все боковые линии от единого древа Чань как бы отсекаются, хотя очевидно, что в VI–X в. параллельно существовали сначала десятки, а затем и сотни никак не связанных между собой школ, делавших упор на практику дхианы и, разумеется, ни о какой прямой линии передачи в действительности не приходится говорить.
По большей части "Записи о передаче светильника" не являются оригинальным текстом, по существу они представляют собой компиляцию более ранних трудов, а поэтому мы без труда замечаем в них дословное переложение ряда классических хроник, в частности, в тех разделах, которые касаются Бодхидхармы, Хуэйнэна и Мацзу. В плане жизнеописаний чаньских патриархов – в основном это та же самая коллекция, что представлена в более раннем "Цзутан цзи" ("Записи из зала патриархов", 801), но в значительно расширенном виде.
В отличие от многих более ранних трудов "Записи о передаче светильника" своим появлением выражает тенденцию на объединение различных версий и трактовок Чань в одну традицию, здесь один чаньский наставник плавно "вытекает" из другого, все связаны между собой линией преемствования-передачи или отношениями учитель-ученик. Именно в этом трактате мы встречам окончательные варианты агиографии всех великих чаньских патриархов, в том числе Бодхидхармы, Хуэйкэ, Хуэйнэна, Мацзу, Линьцзи, Байчжана и десятков других. Именно эти версии их жития затем стали каноническими для передачи в самых различных официальных династийных хрониках и внутри школ Чань, хотя существовавшие до этого варианты их биографий заметно отличались один от другого. Этот процесс "редактирования" биографий чаньских наставников и, как следствие, всей истории Чань мы покажем в дальнейшем на примере Бодхидхармы, Хуэйкэ, Хуэйнэна и Мацзу. Но так или иначе здесь важно сделать вывод о том, что период формирования Чань завершается с моментом складывания его отредактированной полумифологической истории к X в., которая и нашла свое отражение в "Чуаньдэн лу".
Составление "Записей о передаче светильника", по своему объему превосходящих многие буддийские биографии, означали, что Чань обрел свою каноническую историю, которая с того времени уже практически не редактировалась.
Традиция чаньских записей
Долгое время в Китае царствовали переводы индийских сутр, которые и считались классикой буддизма. В этом плане появление "Сутры Помоста" и "Речений Мацзу", а также ряда других китайских трудов произвели настоящую революцию – они были составлены самими китайскими буддистами и фактически символизировали то, что буддийская традиция в Китае обрела полную самостоятельность.
До появления этих трудов классикой буддизма считалась многотомное собрание индийских текстов Трипитака (кит. Саньцзан) или "Собрание трех корзин", которая подразделялась на три части: сутры, передающие беседы и высказывания Будды; шастры – комментарии на сутры и произведения философско-дидактического жанра, составленные великими учителями или бодисаттвами; виная – собрание правил, обетов и предписаний. Объем Трипитаки огромен – это более двух тысяч текстов, каждый из которых может составлять от одной до нескольких десятков страниц.
Вплоть до сегодняшнего дня именно китайское издание Трипитаки является основным собранием буддийских текстов, в том числе касающихся и чаньской традиции, причем это издание заметным образом отличается от своего индийского аналога. Прежде всего, это отличие касается того, что в китайское издание добавлен ряд текстов и наставлений китайских учителей, что формально могло считаться нарушением, поскольку, по сути "подправляло" буддийский канон. Тем не менее, это прекрасный пример, иллюстрирующий гибкость и многомерность китайского буддизма, которым он и обязан своей выживаемостью.
Первые тексты Трипитаки привозились индийскими и китайскими миссионерами еще с I–II вв., однако долгое время целостного текста всего палийского канона Китай получить не мог. Разумеется, различные буддийские школы отдавали предпочтение разным текстам из Трипитаки, считая их основными, из-за чего нередко возникали чисто догматические споры. По сути, практически до VI в, т. е. до рождения оригинальных китайских направлений буддизма, различие между школами определялось не разницей в вероучении, ритуалах или формах поклонения, но лишь превалированием того или иного трактата в их проповеди. Некоторые школы даже именовались по названиям нескольких сутр, например, школа Саньлунь цзун ("Трех трактатов"), считавшая, что единственно достойными текстами Трипитаки являются "Мадхьямика-карикас" (кит. "Чжун гуань лунь" – "О срединном видении"), "Двадаша-мукхашастра" ("Шиэр мэнь лунь" – "Шастра о двенадцати вратах") и "Шата шастра" ("Бай лунь" – "Шастра в ста стихах"). Школа "трех трактатов" легла в основу одной из виднейших чаньских школ – школы с горы Нютоу.
Но вот происходит настоящий переворот в буддизме – произведения китайских учителей начинают добавляться к Трипитаке, становясь ее неотъемлемой частью. Так в Трипитаку входят "Сутра Помоста Шестого патриарха" (конкретно – ее вариант XIII в.) и "Речения Мацзу". Вероятно, именно включение китайских текстов в индийскую Трипитаку и можно считать настоящим прорывом в трансформации буддизма – с этого момента китайские наставники обретают такую же, если порой не большую харизму и благодать, чем индийские учителя.
Окончательный вид китайская Трипитака приобретает лишь в эпоху Тан, хотя и после этого сюда добавлялись различные труды, большинство из которых носило чаньский характер. Сегодня наиболее полным вариантом Трипитаки считается ее 55-томное японское издание, обычно называемое "Тайсё синсю Дайдзокё" или "Тайсё Трипитака" – "Трипитака годов Тайсё", т. е. составленная в период 1911–1925, прошедших под девизом правления Тайсё – "Великое Выпрямление" и выпущенная в 1922–1933 гг. Последнее ее издание опубликовано в Токио в 1968 г. Суть китайского буддийского канона хорошо видно из структуры Трипитаки, которую мы приведем ниже:
Тт. 1-21 представляют собой сутры с речениями Будды; тт. 22-24– перевод монашеских правил (санскр. сила) и монастырских уложений (санскр. виная); тт. 25–29 – переводы Абхидхармы; тт. 30–31 – переводы текстов традиции Мадхьямики и Виджнаны; т. 32 – перевод комментариев на сутры, т. е. шастр. На этом заканчивается "индийская" часть китайской Трипитаки, остальные тома являются творением китайских наставников. Тома 33–43 включают комментарии китайских наставников на ряд индийских сутр, тт. 44–48 – трактаты, относящиеся к различным школам китайского буддизма; тома 49–52 составлены из различного рода исторических записок, в частности, содержат биографии известных мастеров, полемику между школами, записи о буддийских паломничествах; тома 53–54 включают энциклопедию основных буддийских понятий и, наконец, 55 том представляет собой каталог сутр. Не сложно заметить, что китайские труды по объему составляют почти половину всей Трипитаки.
Несмотря на колоссальное количество индийских сутр, переведенных на китайский язык, существовало несколько центральных трудов, получивших особое почитание в раннем Чань. В частности, по частоте цитирования в трудах Хуэйнэна, Мацзу, Линьцзи и других чаньских наставников наибольшей популярностью пользовались "Ланкаватара-сутра", "Вималакирти-нидреша-сутра", "Сутра Лотоса Благого закона", "Алмазная сутра", "Праджняпарамита-сутра" и ряд других.
Из всего широкого спектра индийских сутр, безусловно, ключевым для становления "учения о созерцании" можно считать "Ланкаватара-сутру", чья концепция и легла в основу чань-буддизма – о ней мы скажем особо чуть ниже. Здесь лишь обратим внимание на то, как первоначально именовали учителей Чань – "учителя Ланки", т. е. учителя "Ланкаватара-сутры", и таким образом первоначально вся традиция Чань ассоциировалось именно с этим трактатом. Другим подобным трудом стала "Вималакирти-нидреша-сутра" или "Вималакирти-сутра" (кит. "Вэймоцзе сошо цзин" или "Вэймо цзин"), рассказывающая о мирянине Вималакирти, ставшего бодисаттвой, была впервые переведена на китайский язык в V в., всего же существует семь переводов этого труда [6].
Итак, с конца VIII в. начинает развиваться оригинальная китайская буддийская литература, и в этой области первенство захватывают чаньские проповедники, что, впрочем, не мешало им призывать, следуя завету Первопатриарха, "не опираться на письмена", а порой вообще уничтожить все писания, как это предложил Линьцзи.
Много нового о раннем вероучении Чань открыли тексты, найденные в начале века в Дунхуане, недалеко от местечка Шачжоу, располагавшемся на одном из важнейших отрезков Великого шелкового пути. По сути, находка представляла собой грандиозную библиотеку различных сакральных текстов, причем многие из них более нигде не встречались. Именно среди дунхуанских рукописей была обнаружена часть материалов, опубликованных в этой книге, в том числе "Дамолунь" ("Рассуждения Бодхидхармы") и один из списков "Люцзу таньцзин" ("Сутра Помоста Шестого патриарха"). Дунхуанские находки окончательно убедили исследователей в том, что эти труды не были более поздними подделками или апокрифами, хотя стало очевидным и то, что трактаты претерпели значительное редактирование в X–XII в.
Сам факт записи именно высказываний чаньских патриархов вызывал нередко недовольство у ряда монахов, полагавших, что записанные речения не способны передать истинную традицию, которая переходит лишь в личном общении. А поэтому, вместо того, чтобы записывать слова, лучше передавать учение силой своей личности и своей проповеди. Так, один из учеников Мацзу Дунсы сокрушался: "Постоянно слышишь, что после того как чаньский наставник Даши [Мацзу] покинул этот мир, его высказывания записываются теми, кто сохранил их в памяти. Но в реальности эти люди не способны уловить суть этих высказываний и кроме выражения "ваше сердце и есть Будда", они, очевидно, ничего не знают об учении Мацзу. Мне же приходилось следовать за моим наставником [Мацзу], но я не ограничиваю себя лишь тем, что следую по его следам" [51, 288].
Тем не менее, остановить рост числа чаньских текстов, включающих высказывания китайских мастеров и описывающих биографии чаньских наставников, было уже невозможно. Так в 720 г. появляется трактат "Лэнцзя ши цзы цзи" ("Записи учителей и учеников Ланкаватары"), рассказывающий как об индийских, так и китайских монахах, а в 952 г. выходит "Цзутан цзи" – "Собрание из зала патриархов" чаньского монаха Цзиньсюя, где мы обнаруживаем биографии именно китайских мастеров Чань, в том числе и Хуэйнэна, Шэньсюя, Мацзу Даои и других.
Порой по прочтению популярной литературы может сложиться впечатление, что основные тексты Чань представлены короткими афористичными диалогами, которые принято называть японским термином "коан" или китайским "гунъань".
На самом деле такое впечатление о превалировании коанов в литературе Чань обязано своим появлением именно современным японским проповедникам дзэн. В силу ряда исторических причин в Японии приблизительно с XIII–XIV вв. особую популярность приобретают именно сборники китайских коанов, которые в самом Китае занимали достаточно скромное место в общем корпусе чаньских писаний, например, "Биянь лу" ("Записи с Лазурного утеса"), "Умэнь гуань" ("Застава без врат" или "Застава учителя Умэня"). Эти диалоги точно, емко и лаконично могли отразить достаточно сложную суть учения Чань, в то время как проповеднические тексты типа первой части "Речений Мацзу" или тем более "Сутры Помоста" казались слишком сложными.
Коаны стали представлять китайских чаньских мастеров обычно людьми "нрава лихого" и порой крайне невыдержанного. В коанах им присуще ставить человека в тупик своими высказываниями, но не растолковывать им суть Чань (это – часть именно проповеднических текстов) Например, история, включенная в "Умэнь гуань", рассказывает о встрече Хуэйнэна с неким Хуэйминем – в будущем известным чаньским проповедником, что состоялась на горе Даюй. Хуэйминь уже в течение многих лет практиковал различные чаньские методы, размышлял над сущностью "доброго и злого", но никак не мог достичь просветления, в чем и признался Хуэйнэну. И тогда Хуэйнэн сказал: "Не размышляя ни о добре, ни о зле, ответь мне прямо сейчас, каков был твой лик еще до того, как родились твои родители?" И именно в этот момент Хуэйминь испытал просветление [41, 595с]
Однако наиболее емкая и интересная часть чаньской литературы представлена все же не коанами, но проповедническими текстами.