"Все ближе узнавая своего врага [смерть], я обнаружил, что все разговоры и увещевания о спасении, искуплении и сверхъестественном освобождении кажутся теперь даже более пустыми и несерьезными… нежели они казались раньше.
Я нашел куда более лучшее помещение для своей веры, которую я вложил в две вещи, а именно: в мастерство и принципы прогрессивной медицинской науки и в товарищеское содружество многочисленных друзей и членов семьи, которые все поголовно невосприимчивы к ложным утешениям религии.
Именно эти две силы, среди прочих других, ускорят приход того дня, когда человечество освободится от выкованных разумом оков религиозного раболепия и суеверия.
"Суеверие", "ложное утешение", "выкованные разумом оковы религиозного раболепия", "выставляемая на посмешище псевдонаука" и "льстивые речи" организованной религии – эти ключевые термины, используемые Хитченсом в его письме, осуждающем старое, дискредитировавшее себя мировоззрение, весьма характерны для риторики воинствующего атеизма. Против этих враждебных сил он собирает под свои знамена импульсы добра (которое всегда на его стороне), облекая их в такие термины как приличие, скептицизм, "наша внутренняя солидарность", смелость, "искреннее неприятие всякой коварной чепухи" и т. д.
Риторика – это всего лишь риторика, хотя нашлись и такие (их, правда, немного), кто серьезно поверил в то, что атеисты – образцы благопристойности и нравственности, а все верующие подобострастны и суеверны. Человеческую природу не так-то просто поделить на части и навесить бирки. Но глубочайшая ошибка – даже не теория, а практика, цель которой – поставить разум по одну сторону, а веру в Бога – по другую. Проблема не в том, кто с одной стороны покупается на Бога, а с другой – на разумное человеческое существо. (Это заведомо ложная логика, вроде той, что содержится в известном изречении: "Одни люди вегетарианцы, а другие думают, что коровы бурые".) Разум и вера – не враги. Одни ученые посещают церковь (по некоторым оценкам, даже чаще, чем обычная паства), а другие нет. Исаак Ньютон был убежденный христианин, как в наши дни Фрэнсис Колхаун, физик и генетик, возглавлявший проект по исследованию генома человека до того, как он занял нынешний пост главы Объединенных национальных институтов здравоохранения.
На эмоциональном уровне меня больше всего беспокоит безобразное поведение некоторых, скажем так, ученых, стремящихся растоптать эти нежные ростки персональной духовности. Я по опыту знаю, что люди, покинувшие надежный кров традиционной веры, обычно чувствуют себя неуверенно. Их духовные стремления зыбки и не сформированы. Они безоружны против аргументации воинствующих атеистов. Докинз, Хитченс, Харрис и Деннет – профессиональные писатели и мыслители, в совершенстве владеющие искусством убеждения. Они без стыда манипулируют бесчисленными доводами только ради того, чтобы победить или продемонстрировать свое презрительное отношение к оппонентам. Короче говоря, Докинз и его когорта ставят без разбору на всех, кто произносит слово "Бог", клеймо грубого религиозного фанатизма. Но и у атеизма немало оттенков. Еще раз повторю то, с чего начал: согласно данным опроса, проведенного Исследовательским центром Пью в 2008 году, 21 % американцев, считающих себя атеистами, верят в Бога или в Универсальный Разум. Согласно тем же данным, 12 % атеистов верят в рай, а 10 % молятся хотя бы раз в неделю.
Ну, а как быть с заявлением, что мы в большей мере наслаждались бы жизнью, если бы отказались от абсурдной идеи, что Бог существует? Американский писатель ирландского происхождения T.К. Бойль в интервью газете "Нью-Йорк таймс" сделал такое меланхоличное замечание по этому поводу (во время разговора всплыла тема смерти – романы Бойля всячески муссируют эту тему – и его многоговорящий ответ затрагивает самую суть того, как ощущается утрата иллюзий и разочарование):
"У предыдущих поколений была цель, вы должны были умереть, но был Бог, и литература и культура оставались. Теперь, разумеется, Бога нет, наш вид в ближайшее время обречен на вымирание, поэтому нет и цели. Мы взрослеем, обзаводимся семьями, открываем банковские счета, ремонтируем зубы и все такое прочее. Но в действительности у нас нет конечной цели, кроме как оставаться в живых.
Для многих эта утрата иллюзий ощущается весьма реально, никто не назовет ее радостным состоянием сознания. Если уж на то пошло, отбросьте это затасканное слово "Бог" со всеми его коннотациями и замените ее синонимом, тем, что ищет богоискатель, будь то внутренний мир, духовное свершение, душа, высшее сознание, запредельность. Стереть их с лица земли – это не даст нам ключ к счастливому существованию. Скорее, это будет похоже на прелюдию ада на земле. Счастье, которое вы обретете (если обретете), когда откажетесь от своих духовных устремлений, будет пустым и бесплодным.
Все это нетрудно увидеть. Но с этим трудно считаться, ибо воинствующий атеизм, какой он ни есть, все-таки ставит правильный диагноз, хотя и предлагает не то лекарство. Нужное лекарство – это духовное возрождение. Мы по сути своей духовные существа. Наша роль в творении не в том, чтобы быть разумными, хотя мы и гордимся этим, а в том, чтобы стремиться к достижению высшего. Воинствующий атеизм стремится стереть и затоптать это драгоценное свойство. Он стремится трагедию несостоявшегося Бога заменить трагедией отсутствия души. Наука и данные, которая она собирает, не содержат в себе ни чуда, ни благоговейного трепета, ни тайны. Радость бытия не имеет реальности кроме той, которая внутри нас, – мы можем добавить к ней чудо или можем отбросить его прочь.
Мир, перевернутый с ног на голову
За век до того, как вышла в свет книга "Бог как иллюзия" (2006), ситуация в мире была совершенно иной: можно сказать, она являла зеркальную противоположность нынешней. Вера не подвергалась видимым нападкам со стороны, если не считать немногих интеллектуальных кружков (таких, как революционеры-марксисты, читатели Дарвина и последователи Фрейда). В 1906 году исполнилось пять лет, как умерла королева Виктория, но викторианская поэзия все еще была жива. И где бы ни царил мир (а он тогда царил почти на всей земле), за это благодарили Бога. Благодаря христианской цивилизации на огромных просторах земли утвердились благосостояние и благополучие, а вера в любящего, милостивого Бога, по образу Коего мы были созданы, превалировала повсеместно. Выступая от имени идеализма своего века, Рабиндранат Тагор вдохновенно писал: "Любовь – единственная реальность, а не просто чувство. Это конечная истина, лежащая в сердце творения".
Крах разразился с удручающей быстротой. И вовсе не наука стала виновницей падения Бога. Еще за десятилетия до этого дарвиновская теория эволюции затмила историю творения, как ее излагает Книга Бытия, и утвердилась повсеместно как единственное научное объяснение возникновения жизни на Земле. (По иронии судьбы еще один творец теории эволюции, Альфред Рассел Уоллес, который, как известно открыл ее одновременно с Дарвином, был спиритуалистом.) Но чтобы уничтожить веру, цивилизация должна была сойти с ума. Сэр Эдвард Грей, ныне забытый британский государственный деятель, в 1914 году, когда разразилась "война, которая положит конец всем войнам", изрек одно из самых страшных пророчеств века: "Светильники гаснут по всей Европе. Мы больше не увидим их зажженными в наше время".
Это пророческое высказывание, как оказалось, стало прозрачным предвидением будущего. Начавшийся с ужасов окопной войны в Первую мировую и достигший кульминации во время железного правления Мао, во время которого были убиты 70 миллионов китайцев, ХХ век довел массовое уничтожение людей до масштабов, невиданных и неслыханных ранее. По самых скромным подсчетам, в кровавых беспорядках прошлого века погибли 100 миллионов людей, если брать в расчет многочисленные жертвы в Китае (почти все они были крестьянами, умершими голодной смертью во времена страшного голода, который охватил Китай в первые годы правления коммунистов) и устрашающее число погибших в двух мировых войнах, плюс Холокост и революционные чистки, приведшие к массовым расстрелам людей в России, Китае, Камбодже и Боснии.
Если Бог допустил это массовое истребление, если Он равнодушен к страданиям и смерти миллионов верующих людей, то заслуживает ли Он того, чтобы Ему поклонялись? Мне вспоминается притча "Те, кто уходит из Омеласа", написанная известной американской писательницей-фантастом Урсулой Ле Гуин. Городок Омелас – это утопия, скрывающая тайну. Жители этого городка купили счастье и уют ценой жизни одного ребенка, грязного и униженного, которого они прячут во тьме.
Все об этом знают, ибо тайна сообщается каждому, когда он достигает соответствующего возраста. Большинство людей чувствуют себя неуютно, но со временем они свыкаются с этой мыслью, с тем, что их благополучие покупается ценой пытки невинного создания. Только немногие уходят из города, молча и не оглядываясь назад. Никто не знает, куда они идут, и читатель тоже остается в неведении; сказано лишь, что где-то есть место, еще более утопическое, чем Омелас. Эта притча – о совести, о том, что она значит в жизни человека.
Эту притчу мы можем с легкостью применить и к жизни. Взять какого-нибудь тренера, чья команда с триумфом побеждает каждый сезон и которого все обожают, но который втайне от всех растлевает малых детей. Менее шокирующая, но более распространенная ситуация – заботливый муж, который обеспечивает семью всем необходимым, но время от времени избивает свою жену. Докинз предъявляет религии те же моральные претензии. Ибо в моральном отношении он считает себя стоящим гораздо выше, чем набожный человек, который закрывает глаза на недостатки Бога. Но с точки зрения Докинза, если такой человек по-прежнему продолжает ходить в церковь, делая вид, будто Бог и в самом деле всемилостивый и вселюбящий, то ему нет извинения.
Неприятие несовершенного Бога морально оправдано. Но перед лицом массовых ужасов необходимо возродить любящего Бога. И для этого вовсе не нужно находить оправдания или закрывать глаза. Все, что требуется, – это пройти своим путем. Отыскание правды – нелегкий путь, уж будьте уверены, но он ведет к чистой совести. Америка как общество бросает за решетку столько преступников, сколько считает необходимым, вместо того чтобы заниматься их реабилитацией. Реабилитация Бога – дело куда более трудное; в сущности, здесь налицо явное противоречие. Если Богу известно все, то Он все время должен знать, что делает. Если же то, что Он делает, есть зло, то Он не может быть Богом, который есть квинтэссенция доброты. Что и говорить, перед нами стоит прямо-таки непосильная задача.
Кристофер Хитчинс умер от рака в 2011 году, за десять дней до Рождества. Ему было шестьдесят два года. То жизненное мужество, которое он продемонстрировал в "том долгом споре, который я веду с призраком смерти", заслуживает добрых слов и трогает душу. Таких же добрых слов заслуживает и духовно ищущий человек, так что и тот, и другой сходятся в одной точке. Духовность тоже экзистенциальна. Вопросы, которые она перед нами ставит, – это: кто мы такие, почему мы здесь и каковы величайшие ценности, по которым человек должен сверять свою жизнь.
Ошибка, которую совершают атеисты, состоит в том, что все моральные добродетели они присваивают только себе, заявляя, что лишь неверующие владеют истиной. Истина открывается в процессе поиска, и каждого, кто презирает этот процесс, нужно разбудить еще до того, как он примется заявлять, что все другие, кроме него, крепко спят. Отвечая на вопросы анкеты в ходе статистического опроса, люди почти единодушно выражают веру в Бога. Но семя неверия все еще сидит в их душах. Чтобы начать процесс "перезагрузки" Бога, каждый из нас должен увидеть себя в зеркале собственного неверия. Казалось бы, перспектива пугающая и даже расхолаживающая? Но это не так. Когда вы избавитесь от всех иллюзий, в которые верите, останется только истина, а конечная истина – это Бог.
Как доказать, существует ли утконос
Существование Бога трудно доказать, но так же трудно доказать и существование такого фантастического существа, как утконос. Если бы он не существовал в жизни, никто бы не смог поверить в реальность этого неправдоподобного существа. У него перепончатые ноги, а клюв как у утки. Самец задними лапами может наносить болезненный удар. Самка не рождает живых детенышей, как прочие млекопитающие, а откладывает яйца, как это делают пресмыкающиеся или птицы. Давайте предположим, что вы обратились к математику с просьбой рассчитать, какова вероятность того, что подобное создание существует. С учетом достаточно надежных и опробованных переменных величин, он бы выдал вам статистическую вероятность реальности такого существа, и она оказалась бы очень низкой. Это подобное птице, ящерообразное млекопитающее не укладывается ни в какие рамки. Но погодите! Стоит только утконосу выбраться из норы, расположенной где-нибудь на берегу водного потока в австралийской глубинке, – и все рамки летят к чертям собачьим! (Утконос – ночное существо, к тому же очень робкое.)
Будьте поосторожнее с аргументацией, основанной на вероятности. В молодости Эйнштейн работал служащим в швейцарском патентном бюро. Каковы шансы на то, что современный служащий, работающий в том же бюро, окажется вторым Эйнштейном? Предполагать подобное, с точки зрения здравого смысла, – полный абсурд (как и абсурд предполагать, что глухой человек станет вторым Бетховеном). И даже если взять вполне разумное в данном случае соотношение (десять миллионов к одному), вам не просчитать вероятность появления второго Эйнштейна. Точно так же, если вы захотите сесть на первый попавшийся автобус, вы не сможете вычислить вероятность того, что он доставит вас именно туда, куда вам нужно. Для этого необходимо взять расписание и найти нужный маршрут. Чем больше неправильных вопросов, тем больше неправильных ответов.
В своей книге "Бог как иллюзия" невероятность существования Бога Докинз делает главной опорой своего отрицания Бога. Это классический пример того, как правильно задавать неправильный вопрос. Приводимые им аргументы можно найти в главе "Почему почти наверняка Бога нет", которая претендует на объективность. На шкале от 1 до 7, где 1 означает уверенность в том, что Бог существует, а 7 – уверенность в том, что Он не существует, Докинз выбирает цифру 6. "Я не знаю наверняка, – пишет он, – но думаю, что существование Бога относится к категории невероятия, поэтому я живу своей жизнью, исходя из того предположения, что Он не существует".
Почему шансы на существование Бога должны просчитываться, как просчитываются шансы на победу рысака на лошадиных бегах? Если вы обнаружили утконоса, вам не нужно обращаться к статистику с просьбой просчитать вероятность его существования, и то же самое верно и в применении к Богу. На протяжении более чем трехтысячелетней истории люди напрямую постигали Бога через откровения и высшие духовные переживания. Апостол Павел принадлежал к поколению верующих, переживших распятие Христа, и он писал в своем послании, что более пяти сотен обращенных видели вознесенного Христа. Мухаммед поднялся в пещеру над Меккой, чтобы найти там покой и умиротворение, но узрел архангела Гавриила, который повелел: "Говори!" И Мухаммед тут же начал декламировать стихи из Корана. История религии полна прозрений, откровений, видений, чудес и мистерий. Раз такое явление как духовность универсально, то прямой опыт постижения Бога что-то да значит. Ну, а скептики могут опираться на более веские, общеизвестные факторы, такие, например, как опрос общественного мнения. То обстоятельство, что от 80 до 90 % американцев верят в Бога, – само по себе слабое доказательство, если только вы сами не опрашиваете каждого респондента, спрашивая его, почему он верит.
Может быть, Бог (как и утконос) невидим, но ведь невидима и музыка. Мы верим своему опыту восприятия музыки, а что, если вдруг явится скептик, который глух на оба уха? Как вы докажете ему, что музыка существует? Вы можете взять его с собой на концерт и привести в концертный зал, где собрались сотни людей, чтобы послушать музыку. Если это его не убедит, у вас есть много других возможностей для убеждения: консерватории, фабрики по производству музыкальных инструментов и т. д. В определенный момент, даже если глухой скептик совершенно неспособен установить, реальна музыка или нет, убедительным доводом может стать обширный опыт других людей – если только скептик его решительно не отметет.
Докинз именно так и поступает: он решительно отметает знание о существовании Бога; поэтому непосредственный духовный опыт других людей не имеет для него никакого значения. Все обмануты и одурачены. В конце книги приводится подробный перечень имен, где указаны и те, которых не встретишь в самой книге: Будда, Лао-Цзы, Зороастр, Сократ, Платон, Франциск Ассизский и евангелисты Матфей, Марк, Лука и Иоанн. Докинз одним движением руки отбрасывает прочь весь духовный опыт прошлого. Он не упоминает даже Конфуция, и единственная ссылка на конфуцианство дается в паре с буддизмом, ибо, с точки зрения Докинза, ни то, ни другое течение не является духовным по своей природе:
"Другие религии, такие как буддизм и конфуцианство, меня не волнуют вовсе. В самом деле в них есть нечто, что позволяет трактовать их не как религиозные, а как этические системы или философии жизни.
Для многих поколений буддийских священников и тибетских лам такое заявление окажется настоящей неожиданностью. Но Докинзу этого мало. Он из тех писателей, которые хотят убедить читателя в том, что иудаизм был "изначально племенным культом жестокого, отталкивающего Бога, не в меру одержимого сексуальными ограничениями, наслаждающегося запахом обугленной плоти" и т. д. Он даже не принимает в расчет то обстоятельство, что эти утрированные измышления подрывают доверие к нему как объективному ученому.