Исайя называет этого царя разными именами: "Ибо младенец родился нам; Сын дан нам; владычество Его на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира" (Исайя, 9:6). И еще: "Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил" (Исайя, 7:14). По-еврейски Еммануил значит "с нами Бог". Эти слова пророка мы и сейчас слышим в православной Церкви на службе в праздник Рождества Христова и в некоторые другие праздники, когда читается великое славословие.
Но особенно важно, что слово, обозначающее царя, которое употребил пророк, по-еврейски звучит машиах, что в греческой транскрипции читается как Мессия. Согласно пророку, это одновременно и царь, и помазанник Божий, а слово "помазанник" по-гречески читается Христос. Так Исайя еще в VIII веке до и. э. заговорил о грядущем рождении Мессии Христа.
Следующий за Исайей великий пророк Иеремия был священником под Иерусалимом. Иеремия вышел на проповедь в конце VII века, около 626 года до и. э. и проповедовал около 40 лет. Для иудеев это было очень трудное время, когда крайне усилилась мощь Вавилона, а слабые и безвольные еврейские цари под давлением военных кругов вели опасную и недальновидную политику, ориентируясь на Египет и плетя интриги против Вавилона. Иеремия бесстрашно обличал политику иудейских царей, предсказывая близящуюся гибель Иерусалима и вавилонское пленение. За это его постоянно преследовали.
Пророк дожил до исполнения своих предсказаний. Он был в тюрьме как изменник родины, когда Навуходоносор взял Иерусалим после долгой осады. Какое-то время Иеремия еще оставался в разрушенном Иерусалиме, пытаясь наладить там жизнь. Но затем, когда там вновь произошло восстание, а Навуходоносор опять послал громадную армию в Иудею, восставшие бежали в Египет, захватив с собой престарелого пророка. В Египте Иеремия и умер.
Иеремия был еще очень юн, наверное, ему не было и 20 лет, когда Бог призвал его на служение. Вот как об этом рассказал сам пророк: "И было ко мне слово Господне: прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя: пророком для народов поставил тебя. А я сказал: о, Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще молод. Но Господь сказал мне: не говори: "Я молод"; ибо ко всем, к кому пошлю Я тебя, пойдешь, и все, что повелю тебе, скажешь. Не бойся их; ибо Я с тобою, чтобы избавлять тебя, сказал Господь" (Иеремия, 1:4–8).
Всю свою жизнь Иеремия мучился и страдал. Пророческое служение было для него делом крайне трудным, почти непосильным бременем. Но воля Бога была необорима, и всю свою жизнь Иеремия пророчествовал.
Как Моисей и Исайя, Иеремия испугался в момент призвания, сочтя себя недостойным. И тогда Бог коснулся его уст, но не для того, чтобы очистить их, как это было с Исайей, а чтобы укрепить пророка, дав ему силу вестника Бога: "И простер Господь руку Свою, и коснулся уст моих, и сказал мне Господь: вот, Я вложил слова Мои в уста твои. Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, созидать и насаждать" (Иеремия, 1:9–10).
На примере Иеремии гораздо легче увидеть, чем в случае с другими пророками, что слово Яхве владеет не только народами и царствами, но и всем существом самого пророка, призванного, пусть и вопреки его воле, "искоренять и разорять, созидать и насаждать".
Традиция более позднего времени назвала Иеремию "плачущим пророком", создав с помощью его имени слово "иеремиада", литературное произведение, где обычно оплакивается состояние общества и обличаются его пороки. Однако портрет Иеремии как "плачущего пророка" весьма далек от истины. Вернее, в нем содержится лишь часть правды. Пожалуй, ближе к истине древняя иудейская традиция, назвавшая в Талмуде книгу Иеремии книгой угроз, хотя и она тоже полностью не воссоздает сложный облик пророка.
Иеремия не похож на воина Яхве, беспрекословно выполняющего Его повеления, какими были Амос и Исайя. Иеремия вынужден постоянно бороться с собой, чтобы не изменить своему призванию. Но зато в нем, выражаясь словами о. Александра Меня, мы видим человека, который познал тайну непосредственной живой беседы с Богом.
Как и его предшественники, Иеремия возвещал грозный День Яхве, но в то же время он и отождествлял себя со своими пророчествами и со своим народом в гораздо более личностном плане, чем другие пророки. Его служение было самым тесным образом связано с трагедией Иерусалима. Трагедия его народа ранила его сердце, заставив его смешать пророчества о неминуемой гибели Иерусалима со всплесками боли и отчаяния, запечатленными на страницах его книги.
Как и его предшественники, особенно Осия, Иеремия возвращал своих слушателей к традиции Моисея. Во время странствия по пустыне после исхода из Египта Израиль был "святыней Господа, начатком плодов Его" (Иеремия, 2:3). Но теперь народ забыл истинного Бога и "променял славу свою на то, что не помогает" (Иеремия, 2:11). И потому Бог будет судиться со Своим народом. Суд этот грозен. За нечестие избранного Им народа Бог устами пророка обещал сделать трупы пищей для птиц небесных и зверей земных, и некому будет отгонять их, потому что Храм Соломона будет разрушен, евреи будут изгнаны из своей страны, и вся земля на ней сделается пустыней. Иеремия ясно понял, что "у народа сего сердце буйное и мятежное" (Иеремия, 5:23). В этом предательстве сердца – весь корень зла. Отсюда и обрядоверие, и забвение Бога, и нравственный упадок. Поэтому люди "сделались тучны, жирны, преступили всякую меру во зле" (Иеремия, 5:28). "Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено, кто узнает его?" (Иеремия, 17:9). Но Бог проникает "сердце и испытывает внутренности, чтобы воздать каждому по пути его и по плодам дел его" (Иеремия, 17:10). Воздаяние близко. Пророк уже слышит предсмертный стон Иерусалима: "Ибо я слышу голос как бы женщины в родах, стон как бы рождающей в первый раз, голос дочери Сиона; она стонет, простирая руки свои: о, горе мне! душа моя изнывает пред убийцами" (Иеремия, 4:31).
Грядущие страдания народа были и страданиями самого пророка, боль которых он изливал на страницах своей книги. Таких отрывков несколько. Во всех них, пользуясь языком и образами, знакомыми ему по храмовому богослужению, Иеремия молится Богу из самой глубины души: "Исцели меня, Господи, и исцелен буду; спаси меня – и спасен буду; ибо Ты – хвала моя. Вот, они говорят мне: где слово Господне? Пусть оно придет. Я не спешил быть пастырем у Тебя и не желал бедственного дня, Ты это знаешь; Что вышло из уст моих – открыто пред лицем Твоим. Не будь страшен для меня, Ты – надежда моя в день бедствия. Пусть постыдятся гонители мои, а я не буду постыжен; пусть они вострепещут, а я буду бестрепетен; наведи на них день бедствия и сокруши их сугубым сокрушением" (Иеремия, 17:14–18).
Как утверждают исследователи, подобные личностные излияния совершенно нетипичны для писаний других пророков, да и во всей религиозной литературе древности они занимают уникальное место. Ведь даже Осия, для которого личный опыт супружеской жизни сыграл столь важную роль, как бы скрывает свое лицо за содержанием своей проповеди. Иное дело Иеремия, который на наших глазах проходит испытание своей веры, сомневаясь в себе, восставая против своего призвания, впадая в уныние и отчаяние. Недаром же эти отрывки получили в библеистике название исповеди Иеремии. Однако это отнюдь не исповедь в современном руссоистском понимании этого слова, предполагающая полное раскрытие своего "я". Для Иеремии же признания – это попытка объяснения с Богом, целиком и полностью связанная с его ролью пророка, с заведомо трудными условиями его служения, обрекавшими его на одиночество, непонимание и даже ненависть окружавших его людей. Соответственно, не следует рассматривать эти отрывки как частные, индивидуальные молитвы в форме монолога. Скорее они служат намеренным публичным свидетельством труднейшей миссии пророка.
Вспомним, что задачей Иеремии было не только "искоренять и разорять", но и "созидать и насаждать". Вопреки всем страшным бедствиям, свидетелем которых стал пророк, он твердо верил, что ни поражение и гибель, ни изгнание и плен все же не окажутся концом, ибо – и тут он продолжил Исайю – народ, пройдя через бедствия, очистится и остаток спасется.
Иеремия ободрял евреев, отведенных в плен, предсказывая крушение Вавилона через 70 лет и возвращение иудеев на родину. В тот момент, когда Иеремия еще был в тюрьме по обвинению в государственной измене и оставались считанные дни до падения Иерусалима, пророк неожиданно, вопреки всякой житейской логике распорядился купить участок земли в родной деревне. Покупка эта была символическим актом, которым часто пользовались пророки. Приобретая землю, уже захваченную врагом, Иеремия как бы говорил, что иудейский народ вернется назад из плена в свою обетованную землю, и на ней снова построят дома и будут возделывать виноградники.
В тяжелое время всеобщей беды, когда отчаявшимся людям казалось, что Бог навсегда оставил их, Иеремия неожиданно возвестил благую весть о Завете, который Бог заключит со Своим народом. Завет этот не будет простым возобновлением старого, данного патриархам и Моисею, как это уже не раз случалось в прошлом. Это Новый Завет, который Бог не будет более писать на каменных скрижалях, но вложит в сердце человека: "Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, – не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда Я взял их за руку, чтобы вывести из земли Египетской; тот завет Мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. И вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренности их и на сердцах их напишу его, и они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат – брата говорить: "познайте Господа", ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому, что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более" (Иеремия, 31:31–34).
Это наиболее известное из всех пророчеств Иеремии. И на этот раз, как и раньше в случае со старым заветом, инициативу в Свои руки берет Сам Бог, а вера Израиля станет ответом на благодеяние. Как и раньше, это союз господина и вассала. И все же это будет Новый Завет, ибо старый нарушен и должен быть заменен новым, знаменующим новый поворот истории. Но вместе с тем Новый Завет исполнит все обещания старого, но теперь закон уже не будет написан на каменных скрижалях, но в сердце человека. Соответственно, возникнет и новая общность людей, где все от малого до большого будут знать Бога и где будет гармония между волей Бога и волей человека. Этот Новый Завет будет основан на прощении Богом грехов человека: "Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более".
Иезекииль и Исайя Второй
Еще не успели смолкнуть речи Иеремии, как на проповедь уже в Вавилонии снова вышел великий пророк Иезекииль. Он входил в число первых переселенцев, которые были эвакуированы в Вавилон за несколько лет до окончательного падения Иерусалима и разрушения Храма Соломона. План Навуходоносора состоял в том, чтобы выселить из Иудеи цвет нации, самых родовитых, образованных и богатых людей, оставив в стране лишь беднейшие слои населения. Соответственно Иезекииль принадлежал к иерусалимской элите и был, как говорит предание, не только аристократом, но и священником.
В плену Иезекииль поселился на берегу реки Ховар, широкого канала неподалеку от столицы империи Вавилона. Там примерно в 593 году до н. э., за шесть лет до окончательного падения Иерусалима пророк начал свое служение. Он проповедовал около 20 лет.
Многие библеисты считают, что знакомство Иезекииля с новой для него и весьма высоко развитой халдейской культурой наложило заметный отпечаток на его книгу. Если это так, то влияние это было скорее внешним и никак не объясняет своеобразия книги Иезекииля, которая отличается особой возвышенностью и таинственностью, наличием в ней странных и величественных видений, которые посещали пророка в состоянии транса или экстаза. Сама же книга легко делится на три части. Пророчества, сказанные до падения Иерусалима (1-24 главы), пророчества, направленные против языческих народов (25–32 главы) и пророчества, произнесенные после падения Иерусалима (33–48 главы).
Жизнь иудеев в изгнании в общем-то не была слишком тяжелой. Они могли спокойно заниматься ремеслами и торговлей, им было разрешено селиться маленькими колониями, и они совершенно спокойно продолжали исповедовать свою религию. У Иезекииля, в частности, был свой дом, где его навещали иудейские старейшины.
Призвание Иезекииля на служение пришло к нему в виде необычного видения. В тот день, как он рассказывал, отверзлись небеса, и он видел видения Божии, и была на нем рука Господня. Это видение было настолько необычным и таинственным, что в древности раввины запрещали читать первую главу книги Иезекииля в синагогах публично, чтобы не впасть в искушение. Дома же самостоятельно ее могли читать только мужчины, которым уже исполнилось 30 лет.
Некоторыми своими чертами это видение напоминает видение Исайи в Иерусалимском Храме. И Иезекииль тоже сподобился увидеть Бога в Его славе. Пророк рассказал: "И я видел: бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него. А из средины его как бы свет пламени из средины огня" (Иезекииль, 1:4–5). Бурный ветер, облака и клубящийся огонь – все это уже хорошо знакомые читателям Ветхого Завета приметы Богоявления, эпифании, того самого пламенного ореола славы Яхве, которое уже описал Исайя.
Вглядевшись пристальнее, Изекииль увидел в середине этого таинственного огня трон-колесницу, которую несли четыре фантастических существа, крылатые херувимы, сочетавшие в своем облике черты тельца, льва, орла и человека. Своим внешним видом херувимы напоминали вавилонские мифологические существа карубу, которые считались духами-заступниками и имели образ полузверя-получеловека. Но у Иезекииля все это преображено. У него херувимы – это существа, сопровождающие явление Бога, особо приближенные к Яхве ангельские силы. Они служат Богу, прославляя Его и охраняя от всего мирского, тленного, а потому ореол славы Яхве распространяется и на них. "И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходили из огня" (Иезекииль, 1:13).
Иезекииль увидел, что движением херувимов управлял Божественный Дух: "Куда Дух хотел, туда и шли" (Иезекииль, 1:12). Внизу подле херувимов двигались таинственные сверкающие колеса, внушающие трепет офанимы, ободья которых были полны глаз. Движение колес совпадало с движением херувимов, "ибо дух животных был в колесах" (Иезекииль, 1:21).
Но сами эти животные и таинственные колеса, полные глаз, служили лишь опорой священного начала. Над ними простиралось "подобие свода, как вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их" (Иезекииль, 1:22). Этот кристалл, сверхпрозрачный и непроницаемый ни для чего, кроме ослепительного сияния, им же излучаемого, был символом Невидимого, Недосягаемого и Неизреченного, что находилось над ним. "А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем. И видел я как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри его вокруг, от вида чресл его и выше и от вида чресл его и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние было вокруг него" (Иезекииль, 1:26–27). Пророк дает нам почувствовать, что этот таинственный образ, сотканный из света и огня, нельзя рассматривать и тем более описать. Недаром же он все время повторяет "как бы, как бы".
Пораженный увиденным, Иезекииль пал на лицо свое и услышал: "Сын человеческий! Стань на ноги твои, и Я буду говорить с тобою… Я посылаю тебя к сынам Израилевым, к людям непокорным, которые возмутились против Меня… Будут ли они слушать или не будут, ибо они мятежный дом; но пусть знают, что был пророк среди них" (Иезекииль, 2:1–5). А потом Иезекииль увидел простертую руку с книжным свитком, на котором было написано "плач, и стон, и горе" (Иезекииль, 2:10). Божественный глас приказал Иезекиилю съесть свиток, и в устах его "стало сладко, как мед" (Иезекииль, 3:3) – он стал пророком Бога.
Находясь в изгнании, Иезекииль возвещал примерно то же, что и Иеремия, оставшийся в пока еще не разрушенном Иерусалиме. День гнева Яхве неминуем и совсем рядом, при дверях: "Конец пришел на четыре края земли… И не пощадит тебя око Мое, и не помилую, и воздам тебе по путям твоим, и мерзости твои с тобою будут, и узнаете, что Я-Господь" (Иезекииль, 7:2–4).
Незадолго до окончательного разрушения Иерусалима пророк увидел еще одно необыкновенное видение. Таинственное подобие огненно-лучезарного мужа, Который простер руку и перенес Иезекииля в осажденный Иерусалим. Там пророк увидел идола, стоящего у внутренних врат Храма, иудейских старейшин, кадящих ладан идолам во дворе Храма, женщин, плачущих по языческому богу Фаммузу и священников между притвором и жертвенником, молящихся языческому богу-солнцу.
Тогда как наказание за все эти мерзости слава Яхве покинула Храм, оставив иерусалимскую святыню пустой. "И подняли херувимы крылья свои и поднялись в глазах моих от земли; когда они уходили, то и колеса подле них; и стали у входа в восточные врата Дома Господня, и слава Бога Израилева вверху над ними" (Иезекииль, 9:19). Сияющее облако на какое-то время задержалось на горе у Иерусалима, а потом исчезло. Очевидно, оно ушло на восток, в Месопотамию, куда переселили иудеев.
Как верно заметил о. Александр Мень, в Ветхом Завете до Иезекииля только Моисей и Исайя созерцали славу Господню в ее непереносимом для смертных величии. Но если тогда она являлась Моисею на горе Синай, а Исайе в Храме Соломона, то теперь она вначале явилась Иезекиилю в Вавилонии, а потом он увидел, как она покинула Иерусалим. Это должно было значить, что для нее нет границ; несущие ее херувимы обращены ко всем сторонам света, она свободна и не привязана ни к какому месту. Пребывание ее на Сионе было особой милостью Бога, и теперь эта милость отнята. Бог живет не только в Храме, но и везде, где есть вера.