Нужно помнить, что учение Иисуса действенно и сегодня. Присяга (то есть клятва) в действительности является патетическим признанием нашей бесчестности. Почему нам кажется столь необходимым вводить свои обещания какой–нибудь грозной формулой: "Клянусь архангелом Гавриилом и всем воинством небесным" или "Присягаю на святой Библии"? Единственная причина состоит в том, что мы знаем, что нашему простому слову не поверят. Поэтому мы пытаемся заставить людей нам верить, прибавляя торжественную клятву. Интересно/ что ессеи (иудейская секта времен Иисуса) придерживались <в этом высоких стандартов. Иосиф Флавий писал о них: "Они славны своей верностью и являются служителями мира. Что бы они ни говорили, то крепче клятвы. Но они избегают присягать и считают, что это хуже, чем клятвопреступление, ибо они утверждают, что тот, кому нельзя верить, если он поклянется Богом, уже проклят". Как пишет А. М. Хантер, "клянутся люди потому, что часто они - лжецы". То же верно и в отношении любых форм преувеличения, гиперболы и использования превосходных степеней. Нам недостаточно сказать, что мы приятно провели время; нам нужно его называть "фантастическим", "сказочным" или даже "сказочно фантастическим" или придумать еще что–нибудь. Но чем больше мы опираемся на подобные выражения, тем больше мы обесцениваем человеческую речь и человеческие обещания. Христиане говорят то, что они имеют в виду, и имеют в виду то, что говорят. Достаточно будет нашего неприукрашенного слова "да" или "нет". А если достаточно односложного слова, зачем же тратить свое дыхание, добавляя к нему что–либо еще?
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ 5:38–48
Христианская праведность: отказ от возмездия и действенная любовь
Две последние антитезы подводят нас к кульминации Нагорной проповеди, к тому, чем больше всего восхищаются и чаще всего отвергают; речь идет о проявлении любви ко всем без исключения, которую призывает нас Христос проявить и к злому (ст. 39), и к нашим врагам (ст. 44). Именно здесь вызов Нагорной проповеди проявляется с наибольшей силой. Именно здесь с наиболее очевидной определенностью выражена христианская контркультура. И именно здесь предельно ясно видна наша нужда в силе Духа Святого.
1. Пассивный отказ от возмездия (ст. 38–42)
Вы слышали, что сказано: "око за око, и зуб за зуб". А Я говорю вам: :\е противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди уС ним два. Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся.
Отрывок из устного учения законоучителей, цитируемый Иисусом, берет своё начало непосредственно из закона Моисея. Размышляя об этом, нам необходимо помнить, что закон Моисея был как нравственным, так и гражданским кодексом. Например Исх. 20 содержит Десять заповедей (квинтэссенцию нравственного закона). Главы с 21 по 23 книги Исход, с другой стороны, содержат ряд "уложений", в которых стандарты Десяти заповедей применяются к жизни молодой нации. Дается широкий спектр "законов на случай", особое внимание уделяется ситуациям, когда наносится вред людям или их собственности. В этом законодательстве появляются слова: "Когда дерутся люди… если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб" (Исх. 21:22–25; см.: Лев. 24:19,20; Втор. 19:21).
Контекст вполне определенно разъясняет, что это наставление дается судьям Израильским. Действительно, они упоминаются во Втор. 19:17–18. Здесь находит свое выражение lex talionis, принцип равного возмездия, целью которого было положить основание справедливости, уточнить наказание, которому подвергался преступник, а также ограничить компенсацию его жертве до точного соответствия и не более того. Отсюда и двойной эффект: определение справедливости и ограничение возмездия. Этим наставлением запрещался самосуд и кровная вражда.
Подобным же образом, в исламском законодательстве lex talionis определял максимально допустимое наказание. Он применялся буквально (и до сих пор существует, например, в Саудовской Аравии), пока пострадавший не откажется от наказания или его наследники (в случае убийства) не потребуют расплаты кровью вместо этого. (Эти факты я узнал от сэра Нормана Андерсона, эксперту по исламскому праву.)
Почти наверняка ко времени Иисуса буквальное возмездие за причиненный вред в иудейской юридической практике было заменено денежными штрафами или "компенсациями". О подобной замене существуют гораздо более ранние свидетельства. В книге Исход говорится о том, что если человек, ударив своего раба, выбивает ему глаз или зуб, то вместо собственного глаза или зуба (что не может быть компенсацией для бесправного раба) он должен потерять своего раба: "Пусть (он) отпустит (раба) на волю за глаз (зуб)" (Исх. 21:26,27). Мы можем быть также вполне уверены, что и в других случаях это наказание не применялось буквально, кроме как в случае убийства ("душу за душу"); оно смягчалось до выплаты компенсации.
Но очевидно, что книжники и фарисеи расширили этот принцип от простого возмещения в судах (где ему и следует быть) до области личных взаимоотношений (где ему применяться не следует). Они пытались его использовать для оправдания личной мести, хотя закон ясно запрещал это: "не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего" (Лев. 19:18). То есть, "этот замечательный, пусть и жесткий, принцип судебной кары использовался для того, что он был призван отменить, то есть для личной мести".
В Своем ответе Иисус не противоречит принципу воздаяния, считая, что этот принцип истинен и справедлив. Позже в Проповеди Он Сам утвердит его: "Не судите, да не судимы будете" (7:1), и все Его учение об ужасной реальности божественного суда в последний день основывается на том же основополагающем принципе. В антитезе же Иисус утверждал, что этот принцип, хотя и относится к судам и суду Божьему, не может быть применим в наших личных взаимоотношениях. Эти отношения должны быть основаны на любви, а не на справедливости. Мы обязаны не воздавать людям, причиняющим нам вред, но принимать несправедливость, не мстя и не пытаясь отплатить им: "Не противься злому" (ст. 39).
Но что же в действительности обозначает этот призыв к непротивлению? Греческий глагол (anthistemi) обозначает: сопротивляться, возражать, восставать против чего–либо или кого–либо. Итак, кому же или чему нам запрещается сопротивляться?
Возможно, другие значения глагола в Новом Завете помогут нам образовать контекст для наших размышлений. Чаще всего этот глагол используется в отрицательном смысле, когда речь идет о том, что мы не должны сопротивляться Богу, Его воле, Его истине или противиться Его власти.
С другой стороны, нас постоянно призывают сопротивляться дьяволу. Так, Апостолы Павел, Петр и Иаков призывают нас сопротивляться тому, кто является "лукавым (злым)" par excellence, в распоряжении которого все силы зла (см.: Еф. 6:13; 1 Пет. 5:9; Иак. 4:7). Итак, как же согласовать это с повелением Иисуса не противиться злому? Безусловно, Иисус не призывает нас идти на компромисс с грехом или сатаной. Первым ключом к верному пониманию Его учения будет слово to рбпёго ("злой"), которое употребляется здесь в мужском, а не в среднем роде. Нам запрещено сопротивляться не злу как таковому, а злу в абстрактном смысле, и не "злому" в значении дьяволу, но злому человеку, "тому, кто зол" (как верно переводит ПНВ), или "человеку, причиняющему тебе зло" (НАБ). Иисус не отрицает, что человек этот злой. Он не просит нас надеяться, что тот станет другим, и не предлагает нам прощать его за злое поведение. Нет, Он нам не позволяет мстить. "Не мсти никому, причиняющему тебе зло" (ББВ).
Следующие затем четыре мини–иллюстрации (я их называю маленькими камеями) содержат принцип христианского отказа от возмездия и указывают на границы, до которых можно доходить. Они отражают различные жизненные ситуации. Каждая вводит лицо (контекстуально - человека в некотором смысле "злого"), пытающееся нас обидеть. Один ,бьет нас по лицу, другой подает на нас в суд, третий пользуется нашими услугами и четвертый выпрашивает у нас деньги. Все выглядит очень современно. Глагол, переведенный как "заставляет" (angareusei), заимствован из персидского языка, и Иосиф Флавий, например, использовал его обычно, когда речь шла о "принудительной транспортировке военного груза". Сегодня его можно было бы применить к любой службе, которую мы исполняем скорее принудительно, нежели добровольно. В каждой из четырех ситуаций, как говорит Иисус, мы, христиане, обязаны не только отказаться от мести, но и даже позволить "злому" человеку удвоить обиду.
Сразу же оговоримся, что есть случаи, когда мы не можем избегать этого требования, но должны ему подчиняться буквально. Может показаться невероятным, что нас призывают подставить левую щеку тому, кто ударил нас по правой (особенно если вспомнить, что удар по правой щеке можно нанести только тыльной стороной руки, а на Востоке это является оскорблением до сего дня), и что Иисус, вероятно, имел в виду не простое оскорбление, но "совершенно особый оскорбительный удар: так били учеников Иисуса, считая их еретиками".
Однако это норма, которую требует Иисус, это то, что Он Сам исполнял. В Ветхом Завете о Нем написано: "Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплеваний". Так было и в том случае, когда стражники иудейские плевали на Него, закрывали Ему лицо и ударяли Его, потом этому примеру последовали римские солдаты. Они увенчали Его терновым венком, одели Его в багряницу, дали Ему скипетр из трости и издевалиь над Ним: "Радуйся, Царь Иудейский", становились перед Ним на колени в шутовском приветствии, плевали на Него и били Его руками (Ис.50:6; Мк. 14:65; 15:16–20). Иисус же с бесконечным достоинством любви сохранял спокойствие и самообладание. Он показал Свой полный отказ от мести, позволив им продолжать жестокие насмешки. Далее, прежде чем мы решим, что Его учение и поведение - это попросту непрактичный идеализм, не лишне будет вспомнить, что Иисус призвал учеников Своих к тому, что Бонхёффер обозначил как "видимое участие в Его кресте". Вот как Петр говорит об этом: "Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его… Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному" (1 Пет. 2:21–23). Мы, по образному выражению Сперджена, "должны быть подобны наковальне, в то время как злые люди - подобны молоткам".
Да, одно дело - наковальня, а совсем другое - половичок для вытирания ног. Иллюстрации Иисуса и Его личный пример показывают, что Он не был слабаком, который не может оказать сопротивление. Он Сам бросил вызов первосвященнику, когда тот спрашивал Его в синедрионе (Ин. 18:19–23). Перед нами - сильный человек, самообладание которого и любовь к другим так велики, что он отвергает любую возможную форму возмездия. И далее, как бы нам ни хотелось избежать применения этого учения Иисуса, мы не можем все же забыть четыре маленькие камеи, обрамленные деревянной, без всякого воображения, буквальностью. Частично это потому, что они даны не как отдельные указания, а в качестве иллюстрации принципа, и должны рассматриваться с учетом этого принципа. Этим принципом является любовь, беззаветная любовь человека, который отказывается от мщения и, учитывая высшее благо другого человека и общества, сообразует соответственно свои реакции. Конечно, он не ударит в ответ, воздавая злом за зло, ибо он полностью освободился от личной ненависти. Напротив,, он попытается воздать добром за зло. Так, он будет отдавать все до последнего - свое тело, одежду, свои услуги, деньги, - если любовь потребует эти дары.
Поэтому единственным ограничением христианского благородства будет ограничение, которое поставит сама любовь. Например, Апостол Павел некогда "цротивостал" Апостолу Петру лично. Поведение Петра было ошибочным, злым. Он отказался от общения с братьями из язычников и тем противоречил Евангелию. Оставил ли это Павел без внимания? Нет. Он встал в оппозицию, открыто упрекая его и осуждая его действие. И мне думается, мы должны воспринимать поведение Павла как истинное выражение любви. Ибо, с одной стороны, личной вражды к Петру у него не было (он не ударил, не оскорбил и не обидел его), с другой же - была сильная любовь к христианам из язычников, которой изменил Петр, и к Евангелию, которое тот отверг (Гал. 2:11–14).
Иллюстрации Христа не должны также использоваться для оправдания любого беспринципного тирана, грубияна, попрошайки и хулигана. Целью Христа было запретить месть, а не способствовать несправедливости, бесчестию или пороку. Как же могут те, кто считает своим первым долгом распространение праведного закона Божьего, в то же время принимать участие в распространении нечестия? Истинная любовь, заботясь о личности и об обществе, старается удалить зло и способствовать добру. И повелением Христа был "закон любви, а не глупости". Он учит не безответственности, способствующей злу, но терпимости, отвергающей месть. Истинное христианское непротивление - это отказ от возмездия.
Известные слова Авторизованной Версии "не сопротивляйся злу" были приняты некоторыми как основа для бескомпромиссного пацифизма, как запрет использовать силу в любой и каждой ситуации.
Один из абсурдных примеров этого - "безумный святой", о котором Лютер пишет, что тот "позволял вшам себя кусать и отказывался убить хоть одну из них, ссылаясь на этот текст, утверждая, что ему надлежит страдать и не сопротивляться злу!"
Более серьезным примером, хотя тоже исключительным, была жизнь Льва Толстого, великого русского романиста и общественного реформатора XIX века. В произведении "В чем моя вера" (1884) он описывает, как во время личных исканий смысла жизни он "остался наедине со своим сердцем и таинственной книгой". Читая и перечитывая Нагорную проповедь, он "внезапно понял то, чего не понимал ранее" и что, по его мнению, вся церковь не понимала в течение 1800 лет. "Я понял, что Христос говорит только то, что говорит", особенно в Своем повелении "не противься злому". "Эти слова… в их прямом значении, были для меня настоящим ключом, открывающим все остальное".
Во второй главе ("Заповедь о непротивлении") он интерпретирует слова Иисуса как запрет любого физического насилия как в отношении лиц, так и учреждений. "Невозможно в одно и то же время исповедовать Христа Богом, основа учения Которого - непротивление злому, и сознательно и спокойно работать для упрочения собственности, судов, правительства и вооруженных сил…". По его мнению, "Христос запрещает любой человеческий суд, так как он противится злу и даже воздаёт злом за зло". Этот же принцип, как считает Толстой, применим к полиции и армии. Когда, наконец, будут выполняться Христовы заповеди, "все люди будут братьями, и каждый будет примирен с другими… Тогда явится Царствие Божье". В последней главе, пытаясь защитить себя от обвинений в наивности, он излагает свое искреннее убеждение в том, что человеческие существа в основе своей разумные и добрые. Даже "так называемые преступники и разбойники… любят добро и ненавидят зло…". И когда они увидят с помощью истины, переданной им христианами, что непротивящиеся посвящают жизнь свою служению другим, "никто не будет столь бесчувствен, чтобы лишить пищи или убить тех, кто им служит".
Ганди был одним из тех людей, на кого философия Толстого оказала глубокое влияние. Ребенком он усвоил учение ахимса - "отказ от причинения боли и зла живым существам". Еще юношей он прочел в Лондоне Бхагават Гиту и Нагорную проповедь (впоследствии он напишет: "Именно через эту Проповедь Иисус стал мне дорог"), и затем, в Южной Африке, - "Царство Божье внутри нас" Толстого. Возвратившись в Индию десять лет спустя, он воплотил идеалы Толстого в жизнь. Строго говоря, его политикой было не "пассивное сопротивление" (которое он считал слишком отрицательным), не "гражданское неповиновение" (слишком вызывающее), но satyagraha или "сила истины", попытка завоевать своих противников истиной и "примером добровольно переносимого страдания". Его теория очень близка к анархии. По его мнению, "государство представляет собой насилие в концентрированной и организованной форме". В совершенном государстве, о котором он говорил, полиция будет существовать, но силу она будет использовать редко; прекратится наказание; тюрьмы превратятся в школы; и тяжба заменится третейским судом.