А: Видишь, как ты сразу отреагировала: надо подставиться, уничижиться и приписать это мне, в смысле, переложить ответственность за это на меня. Припиши, припиши, Вероника, и взбунтуйся. Как же так, как я могу? Мужчина с таким добрым и все понимающим взглядом – и вот оказывается, может так с тобой обойтись.
В: Не-ет, Саша. В тебе слишком много любви. Через эту любовь ты можешь говорить самые ужасные вещи.
Д: Понимаешь, к Веронике не подобраться ни в каком месте, она проминается везде, а если с ней жестко, она в ответ такой же жесткой становится, идет в глухую защиту – уже пробовали.
А: Скажи, Вероника, я сейчас что-то новое сказал или нет?
В: В общем, нет.
Д: Неправда. Был момент, когда тебе стало плохо. Был – ушла.
В: По поводу мужчин?
Д: Нет, когда мы говорили о том, что ты готова перевернуться и признать тут же свою несостоятельность – вот в этом месте разговора был момент, когда ты не знала, как себя чувствовать. Тебе было некомфортно, потому что перевертыш никак не мог произойти внутри тебя. Мы обнажили его механизм – своего рода качели внутри тебя, и ты не могла качнуться ни в одну, ни в другую сторону. Ты сидела посерединке, и тебе было очень не по себе.
А: Да, Вероника, тебя слишком слабо от себя тошнит, вот твоя самая большая беда. Тебя подташнивает, но недостаточно сильно, чтобы от этого избавиться. Что тебе мешает? Какая склонность к внутреннему самообольщению, ко лжи, какая жажда компромисса?
Д: Когда тебе говоришь: знаешь, Вероника, причина многих своих неприятностей – в тебе самой, ты обычно отвечаешь: "Да, так и есть. Ха-ха-ха…", – и тебе опять хорошо. А ты попробуй не засмеяться, попробуй не согласиться так легко. Ты уходишь из дискомфортного состояния, из этой внутренней скрутки, не поприсутствовав в ней. Ты признаешь свою ошибку, признаешь свою неадекватность, и тебе опять там комфортно. Ты легко уходишь в комфортное "да, я такая", чтобы ничего не менять.
У: Получается, что всякий раз этим "да, да, я знаю" ты закрываешь себе путь к расширению сознания…
Д: …и возможности выхода на какой-то другой уровень, другое качество своей собственной души. Выход один – не прятаться в это легкое согласие.
А: "Да, я такая, такая!"
В: И даже еще хуже!
Д: Зачем ты сейчас смеешься?
В: Сейчас расплачусь…
Д: Расплачься! Посмотри, почувствуй, как ты изворачиваешься, – просто, как уж, уходишь.
В: Да…
Д: Почувствовала эту точку? Да, это она.
В: Хороша у тебя ученица…
А: Да, хороша – согласен. Даша сейчас действительно была хороша. Только тебе сейчас нужно смотреть не на нее, а на то, что открылось в тебе. Видишь это?
Д: Вероника, пожалуйста, не закрывайся! Плачь!
…
А: О чем сейчас говорила Даша? На самом деле она проводила связь между анализом твоей психики, который только что развернулся, и этим текстом. Видишь ли ты эту связь?
В: Объясни.
А: Для того, чтобы излучать свет мира, нужна вера. Для того, чтобы появилась вера, нужно сначала возненавидеть то, что ты представляешь собой без нее. А у тебя вместо ненависти – смех, легкость небывалая и моментальная готовность принять себя во всем своем лукавстве. Видишь, как неслучайно то, что тебе непонятен именно этот шестнадцатый стих. Что тебе на это сказать? До чего тебя нужно довести, чтобы ты взорвалась, Вероника? На что ты отреагируешь? Что бы я сейчас ни сказал, как бы тебя ни обозвал, ты на эти слова ответишь тем же: ну, да, так и есть. Закрой глаза… Представь себе кого-нибудь, кто с дикой яростью осыпает тебя самыми обидными словами, которые ты только можешь вообразить… Видимо, мой недостаток в том, что я слишком добрый. В книге "Практика дзен" есть список качеств, которыми должен обладать дзенский монах. Среди прочего там есть такой пункт – умение играть хорошие и плохие роли. Я думаю, что мой персональный недостаток в том, что я слишком склонен играть хорошие роли. А плохие мне удаются хуже. С Вероникой не получается – так рявкнуть, чтобы от эго живого места не осталось. Закрой глаза и послушай, как тебя ругает…
В: Кто?
А: Твой внутренний голос, который знает все твои самые слабые места. Он точно знает, как сказать такое слово, чтоб тебя дернуло, задело. Со стороны так никто и не скажет. Послушай. Услышишь сразу и попробуй передать нам.
В: Не побояться сказать вслух?..
А: Да, не бойся.
В: Я, бездумно соглашаясь с другими, не придавая этому значения, тем самым отказываюсь от себя. У меня такое впечатление, что я сама с собой играю в какую-то игру. С одной стороны, я "прогибаюсь" и что-то от этого теряю, с другой стороны, я знаю, что для меня эта уступка – всего лишь игра, и я не придаю этому значения.
Д: Не замечаешь, как сама себя деформируешь.
А: Нет, тут все хитрее. Вероника, унижаясь самоутверждается. Она свой "прогиб", свое унижение бросает, как кусок собакам.
Д: Так это же какое высокомерие и ненависть к людям… Вероника, так ты людей-то не любишь?
А: Она их не то, что не любит – она их просто в грош не ставит.
В: Мне кажется, что я вижу их слабости и думаю: надо вам это? Возьмите!
А: Уходишь! А как же с теми, кто тебя критикует?
В: Я говорю: да-да, вы правы. А сама остаюсь при своем мнении. Я выслушаю совет и все равно поступлю так, как сочту нужным.
А: Посмотри на это беспощадно. Посмотри на эту игру. Где здесь подмена? Что заставляет тебя идти на компромисс со своей душой и со своей совестью? Если бы твое эго не получало подпитки в виде тайного самоутверждения, то…
В: Я понимаю, о чем ты… Я должна…
А: Нет, дело не в этом. Единственное, что ты должна – это быть искренней. А ты никогда не бываешь искренней. Ни-ког-да. Посмотри на это, посмотри на свою перманентную лживость: как ты обманываешь людей, как ты водишь их за нос и при этом тайком над ними насмехаешься, даже не отдавая себе в этом отчета. Но твое эго прекрасно все знает. Еще бы! – оно питается твоей слабостью и твоими уловками. Получается, что интеллект у тебя стоит на службе у эго.
В: На самом деле, я думаю, что за таким поведением у меня скрываются страхи и большой комплекс неполноценности.
А: Который своим обратным концом упирается в комплекс исключительности. Ты видишь, как одно связано с другим, как комплекс неполноценности переходит в комплекс исключительности? Здесь ты попала в ловушку.
В: Если я чувствую себя ниже, значит, другого я ставлю выше. А чтобы доказать себе, что он не выше, я должна стать еще выше.
А: Видишь ли, ты наслаждаешься тем, что другой ощущает себя выше.
В: Да, это точно.
А: В древности на императора полагалось смотреть со страхом и почтением, Так, как это показано в фильме "Страх и трепет". Там главная героиня разыгрывала из себя круглую идиотку. Очень сильный фильм.
Д: В таком взгляде ведь нет ничего плохого. Из него бы только убрать самоутверждение. А для этого надо убрать самоуничижение.
А: Нужно отказаться от этого механизма полностью. Вероника, ты не сможешь поставить его себе на службу, пока от него не отречешься.
В: От самоуничижения?
А: От самоуничижения, связанного с ощущением своей исключительности. В твоей готовности самоуничижаться слишком много готовности насладиться своей исключительностью. Ты видишь этот момент?
В: Да, вижу. Может быть, ощущение исключительности возникает от того, что мне кажется, будто я понимаю что-то лучше, чем другие.
А: Почему тебе это кажется? Тут есть один очень важный момент. Вероника, постарайся увидеть, почему тебе только кажется, что ты видишь дальше, больше и глубже.
В: Ты спрашиваешь – почему кажется, то есть почему это не так на самом деле?
А: Да. В конечном счете – не так на самом деле.
В: Может, это просто другое видение, а не более глубокое? Ведь если я думаю, что вижу глубже – я ставлю себя выше.
А: Это есть, но оно не главное. Истинная причина не названа. Кто может Веронике помочь? Ответ находится не в рациональной плоскости.
Д: Надо погрузиться в область чувства. Что ты ощущаешь, когда ты думаешь, что ты умнее? Какое чувство ты испытываешь?
В: Удовлетворенность.
А: Как она хорошо это произнесла, с каким чувством, заметили?
В: У меня ощущение игры.
Д: А знаешь, кто оказывается проигравшим в этой игре?
В: Я, конечно, – кто же еще?
Д: Да не просто ты, а бессмертная твоя душа. С эго-то все в порядке, оно свое получило. А вот душа, бедненькая, сидит и плачет, поникшая, покрылась морщинками.
А: Что происходит с твоим чувством удовлетворения, Вероника? Можешь сказать, почему твое ощущение превосходства неистинно? Давай сделаем так: я напишу, а ты прочитаешь. Ну что – ты готова встретиться с правдой?
Д: Сейчас, когда будешь читать, Вероника, попробуй поймать свою первую реакцию. Потом ты можешь "перевернуть" тысячу раз.
А: Помнишь, как стоял вопрос?
В: Почему мне только кажется, что я умнее других?
А: Не просто умнее, а испытываешь превосходство. Умнее – это слишком рационально. Почему испытываемое тобой превосходство – тайное, которое, собственно, и служит главной подпиткой твоего эго и делает его недосягаемым для любой критики, и почему оно оказывается только "кажущимся"? Теперь переворачивай бумажку и читай ответ по инструкции Даши – не столько сам ответ, сколько свое ощущение от него. Итак?
В: "Потому что это ощущение достигается за счет обмана других людей". Это для меня как-то неожиданно.
А: Что значит "неожиданно"? Ты с этим не согласна?
В: Не то, что не согласна. Просто я ожидала чего-то другого.
А: Чего ты ожидала?
В: Какого-то разъединения… Что-то в этом роде.
А: Прости, а чем отличается "разъединение" от "обмана"?
Д: Обман – это нравственная вещь, а разъединение – абстрактная, рациональная, рассудочная. За обман отвечать нужно.
А: Обманываешь ты людей, Вероника, причем на каждом шагу.
В: Прикидываюсь такой мягкой…
А: Обманываешь и получаешь от этого наслаждение. Вот самая главная причина твоего самоутверждения.
Д: На самом деле не обманываешь. Люди же чувствуют, они не обманываются. Обманываешься только ты.
А: Ты недооцениваешь Веронику. Она хорошо, успешно действует, эффективно. Если бы было неэффективно, этот механизм давно бы потерпел крушение. Да, Вероника?
В: Я сейчас в свете сказанного вспоминаю о реакции людей. То, что я делаю, часто вызывает бессознательную агрессию. А я никак не могла понять, почему они агрессируют.
А: Вот она – тайна беззакония. Есть такие слова в Священном Писании.
В: Просто кажется, что закона нет, а на самом деле, не видно пружины, которая движет этим законом?
А: Да, тайна, именно тайна. Что с тобой происходит? Взгляни на это через нравственный разрез. Почувствуй это не просто как обман, а как нечистоту, которую ты в себя впускаешь, делая это в страшной тайне от всех остальных, и за счет этого получая нечистое наслаждение от собственного самоутверждения. Ты видишь всю надуманность этого наслаждения, всю его виртуальность? Чувствуешь свою оторванность от реальности, от других людей?
В: Я же будто и не хочу их обманывать – я просто не хочу причинять им боли. А на самом деле получается…
Д: На самом деле, ты себе не хочешь причинять боль.
В: И себе не хочу.
Д: Сначала себе, а потом уже людям, потому что если ты им сделаешь больно, то и тебе будет больно.
В: Ну да.
Д: Ты не хочешь с этой болью связываться.
А: А значит – привязана к комфорту, к отсутствию этой боли. И нежелание ее испытывать для тебя важнее, чем чистота духа. А раз важнее, то – разговор о свете закончен. Поэтому у тебя, когда мы коснулись этой темы, были такие абстрактные определения. Вы заметили, как у Вероники изменились интонации? И не смеется больше, и не прогибается…
В: Тут много такого, чего я о себе не знала. Вот ты говоришь, что я легко соглашаюсь, чтобы уйти от искренности, но мне кажется, что я могу провести людей и остаться неразоблаченной.
Д: Самое интересное, что никто, кроме тебя, не проигрывает от этого – вот чего ты не можешь понять.
В: Да.
Д: Что остальным? Ну, провела. Человек пошел дальше. Ты сама с этим осталась.
А: Так что видишь, Ульяна, ты ошибалась насчет Вероники. У нее проблема взаимодействия со смыслом, а значит – и со словами, оказалась погруженной гораздо глубже в бессознательное, чем у тебя. А для бесхитростной Ули здесь никакого откровения нет. Видите, как интересно: никакие интеллектуальные ухищрения не помогли.
У: Не знаю, когда я начинаю копать свое, мне тоже бывает несладко. Просто у Вероники нет, наверное, таких жизненных обстоятельств, которые показывали бы всю неправду так реально.
А: Обстоятельства такие есть у всех. Если их у человека нет, значит, он воплотился напрасно. Все сюда приходят какую-то свою карму исполнить. Ну, что, Вероника, ты можешь сказать о восприятии этих слов – изменилось ли оно с тех пор, как ты их впервые увидела?
В: Наверное, да.
А: Как изменилось, расскажи, пожалуйста.
В: Мне надо это как-то обдумать, прочувствовать… и менять ситуацию, естественно.
Д: Знаешь, что любопытно? Если ты начнешь сейчас это отслеживать, то для тебя откроются многие вещи, которых ты о себе не знала.
А: Знаешь, почему откроются, Вероника? Потому что наша психика представляет собой абсолютно целостное образование, в котором нет ни одного случайного или не связанного с другими компонента. Абсолютно целостное в своих проявлениях, но не внутри себя. Брахма пребывает во всем, но не все пребывает в Брахме. Я имею ввиду следующее: все твои проблемы, как и все твои симптомы, как и вообще всё – между собой тесно связаны и имеют единую точку сборки. Какую? Вот эту тайную нечистоту, которую ты в себя впустила, и все, что с ней связано. Это одна целостность. А другая целостность возникает вместо первой, когда ты эту нечистоту из себя изгоняешь и ставишь на ее место нечто чистое. И когда ты это делаешь, то также по разворачивающейся спирали вокруг этого центра все вокруг тебя начинает меняться, преобразовываться, включая твое собственное восприятие.
Таким образом, то, что сейчас было сказано, имеет отношение не только к 16-му стиху, но и к следующим трем стихам. По-другому, кстати, можно увидеть и пословицу "Маленькая ложь рождает большое недоверие". Мы привыкли воспринимать ее так: когда человек обманывает даже в мелочах, к нему возникает большое недоверие. А ведь можно увидеть по-другому: маленькая ложь внутри себя…
Д: …рождает большое недоверие к миру.
А: Да вообще ко всему, в том числе и к самому себе. И в этом смысле мы продолжаем оставаться созданиями индивидуальными. Мы думаем, что мы дуалистически разделяем внешний мир и собственное внутреннее содержание. На самом же деле мы дуалистически разделяем только самих себя внутри самих себя – этой самой ложью.
Глава III
Закон и формализм
17 Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить.
18 Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все.
А: В Апокалипсисе говорится, что все должно дойти до предела, и сатана должен окончательно восторжествовать на земле целиком и полностью, прежде чем нынешнее мироустройство будет упразднено и преодолено. Победа зла в соответствии с этим предсказанием должна быть абсолютной, всеобщей, тотальной и безоговорочной. Мне пришла мысль о том, что такое эсхатологическое видение развития мира – его конца, его возрождения – берет свое начало из земной жизни Иисуса, который, будучи воплощенной истиной, ходил, учил, наставлял и побеждал в спорах фарисеев-книжников, но тем не менее был схвачен и, несмотря на всю свою праведность, казнен. Это ли не абсолютное торжество зла? И только когда зло восторжествовало, только после этого произошло Его Воскресение, с которого начала свой отсчет христианская эпоха.
И вот какая мысль меня поразила – я подумал: а если бы Христа не схватили и не распяли? Если бы Он дожил до преклонных лет, как, например, Будда или Зороастра? Мысль, казалось бы, лишенная смысла, потому что Евангелие постоянно подчеркивает неслучайность всего произошедшего. И все же: как бы тогда развивалась судьба этого мира? Как бы тогда выглядело Откровение Апокалипсиса? Загадочная книга, откровенно говоря. Одна из предполагаемых датировок ее создания – 69 год н. э… Считается, что в конце жизни, уже в очень преклонном возрасте, Иоанн Богослов был сослан на остров Патмос, и там, на этом крохотном островке, посреди безбрежного моря, ему и явились эти откровения, этот мистический опыт.
Я не случайно вспомнил об этих откровениях, так как они имеют самое непосредственное отношение к разбираемым нами 17-му и 18-му стихам. Чуть позднее мы это увидим.
Интересно, что в ветхозаветных пророчествах о пришествии Христа, как правило, указываются самые мрачные моменты Его крестного пути: будет распят, одежда будет поделена между его палачами и т. д. Понятно, почему Он говорит: "Не думайте, что Я пришел нарушить закон…" Его оппонентами были книжники и фарисеи, которые постоянно пытались упрекнуть Его в том, что Он нарушает букву Ветхого Завета. К сожалению, этот дух фарисейства не чужд и нынешнему православию. Но сейчас речь об иудейских законниках.
Д: Как же они не устрашились? Они же действительно казнили Божьего сына. До какой же степени там все…
А: …ожесточенно было.
Д: Получается, что лучше смерть, чем своя неправота.
А: Такая ожесточенность в высшей степени характерна для мира людей. В Евангелии есть прямые указания на это. Вы только представьте: узнать, что этот человек воскрес и – что? Раскаяться? Отнюдь! – денег заплатить и приказать молчать: "Когда же они шли, то некоторые из стражи, войдя в город, объявили первосвященникам о всем бывшем. И сии, собравшись со старейшинами и сделав совещание, довольно денег дали воинам и сказали: скажите, что ученики Его, придя ночью, украли Его, когда мы спали" (Мф. 28.11–13). Какое безумие! И, надо сказать, что это безумие в иудеях живо до сих пор. А ведь иудеи более всего держались за букву закона. Понять 17-й стих без этого невозможно: для них было чрезвычайно важно, чтобы все до йоты было соблюдено. В их среде формализм был запредельным. По иудейским канонам, если человек не принял обрезание, то ему для того, чтобы попасть в Царствие Небесное, достаточно исполнять десять заповедей; если же он – правоверный иудей, то ему, чтобы не попасть в ад, нужно соблюдать более шестисот заповедей – очень строгих, где поведение расписано по мелочам.
Д: Получается, что правоверному иудею сложнее?
А: Да. И в ад попасть легче, и в рай сложнее. Вот она – строгость буквы закона. Дело доходит до того, что если по канону положено вот так, а Бог хочет как-то иначе, то исходя из их закона, Он на это не имеет права. Недаром их называют законниками.
Д: А кто этот закон создавал?