Истощение почвы и растущий недостаток в рабочей силе, а кроме того, и нерациональное применение их - все это не могло не привести к постоянному уменьшению продукта почвы.
Одновременно с этим уменьшились и средства страны для покупки жизненных припасов за границей, запасы золота и серебра истощались, потому что, как мы уже видели, рудники, вследствие недостатка в рабочей силе, становились непроизводительными. А из имевшихся запасов золота и серебра все большая часть уходила за границу - частью в Индию и Аравию на покупку предметов роскоши для оставшихся еще богачей, главным же образом для уплаты соседним варварским племенам. Мы видели уже, что солдаты все больше рекрутировались из среды варваров. Все больше увеличивалось число тех из них, которые свое жалованье или остаток его по истечении срока службы уносили с собой за границу. Чем больше уменьшалось военное могущество империи, тем больше старались утихомирить этих опасных соседей, а эта цель лучше всего достигалась уплатой богатой дани. Если это не удавалось, то варвары очень часто вторгались в пределы империи, чтобы производить грабежи. Это также лишало империю части ее богатств.
Последние остатки этих богатств были растрачены в усилиях спасти их. Чем больше падала военная готовность жителей империи, чем реже вступали они в ряды войска, чем больше увеличивалось число иностранцев в нем, чем сильнее становился натиск враждебных народов, следовательно, чем сильнее возрастал спрос на наемников одновременно с уменьшением их предложения, тем выше становилась плата, которую приходилось платить им. "Со времени Цезаря она составляла ежегодно 225 динариев (196 марок), и, кроме того, каждый воин ежемесячно получал 2/3 медимна (медимн - 54 литра) зерна, т. е. четыре модия, а позднее даже пять модиев. Раб, который питался только хлебом, получал ежемесячно столько же. При умеренности жителей южных стран хлебом можно было удовлетворить большинство потребностей. Домициан повысил плату до 300 динариев (261 марка). При позднейших императорах военным выдавалось безвозмездно и оружие. Септимий Север и позже Каракалла повысили еще больше жалованье".
При этом покупательная сила денег была тогда гораздо выше, чем теперь. Так, Сенека во времена Нерона думал, что философ может прожить на полсестерция (11 пфеннигов) в день. 40 литров вина стоили 25 пфеннигов, ягненок - от 40 до 50 пфеннигов, овца - 1,5 марки. "Мы видим, - пишет Эрнст, - что при таких ценах жалованье римского легионера было очень велико. Кроме того, он, при вступлении на престол нового императора, получал подарки, а в такое время, когда чуть не каждые два месяца солдатами выставлялся новый император, это составляло немалый доход. По окончании срока службы легионер получал увольнительный дар, составлявший во времена Августа 3000 динариев (2600 марок). Калигула уменьшил его наполовину, но Каракалла опять повысил его до 5000 динариев (4350 марок)".
К тому же и контингент постоянной армии должен был увеличиваться по мере того, как со всех сторон умножались нападения на границы империи. Уже во времена Августа он составлял 300 000 человек, а позже - вдвое больше.
Это колоссальные цифры, особенно если мы вспомним, что, соответственно тогдашнему состоянию сельского хозяйства, население империи было очень редко и прибавочный продукт, доставляемый его трудом, был невелик. По данным Белоха, население всей Римской империи, которая была в четыре раза обширнее современной Германии, составляло в эпоху Августа около 55 миллионов. Италия, которая одна теперь имеет 33 миллиона, тогда насчитывала едва 6 миллионов. И эти 55 миллионов, при их примитивной технике, должны были содержать армию такую же большую, как и та, которая составляет гнетущее бремя для современной Германской империи, несмотря на огромный технический прогресс, - армию навербованных наемников, которые оплачивались несравненно лучше, чем современные немецкие солдаты.
И в то время как население уменьшалось и беднело, бремя милитаризма росло все больше и больше.
Это объясняется двумя причинами, которые завершали экономическую катастрофу.
На обязанности государства тогда лежали главным образом две задачи: военное дело и строительная часть. Если государство хотело увеличить расходы на первое, не повышая при этом налогов, оно должно было запустить вторую. Так это и случилось. В эпоху богатства и больших избытков труда многочисленных рабов было богато также и государство: оно было в состоянии тогда возводить большие постройки, которые служили не только для роскоши, религии и гигиены, но имели также большое значение и для экономической жизни. При помощи огромных масс человеческого материала, которыми распоряжалось государство, оно могло воздвигать не только колоссальные постройки, теперь еще вызывающие наше удивление: храмы и дворцы, водопроводы и клоаки, но и устроить сеть великолепных дорог, которые связывали Рим с самыми отдаленными уголками империи и представляли могучее средство экономического и политического объединения и международных сношений. Кроме проведения этих дорог оно предпринимало целый ряд оросительных и осушительных работ. Постройка и содержание различных сооружений для осушения понтийских болот были предметом постоянной заботы властителей Рима. Все эти сооружения совершенно исчезли, так что теперь еще вся область болот и их окрестностей представляет собой бесплодную пустыню.
С ослаблением финансовой силы империи ее властители скорее соглашались отказаться от поддержки этих сооружений, чем ограничить расходы на милитаризм. Колоссальные постройки превратились в колоссальные руины, которые исчезали все быстрее потому, что при увеличивающемся недостатке в рабочей силе строители предпочитали доставать материал для всяких новых построек путем ломки старых зданий, вместо того чтобы добывать его из каменоломен. Этот метод принес больше вреда античным произведениям искусства, чем все опустошения вандалов и других варваров. По этому поводу Гиббон замечает: "Зритель, бросающий печальный взгляд на руины старого Рима, невольно поддается искушению и посылает проклятие по адресу готов и вандалов за то дело разрушения, для которого у них не было ни силы, ни даже желания. Военная гроза могла снести несколько высоких зданий, но разрушение, которое подкопало основы всех этих грандиозных построек, шло медленным и постоянным шагом в течение десяти столетий… Памятники консульского или императорского величия не служили уже больше предметом почитания как бессмертная слава великого города, на них смотрели как на неисчерпаемый запас камней, которые было легче и дешевле доставить, чем камни из отдаленных каменоломен".
Но не только произведения искусства подверглись разрушению. Та же судьба постигла и все публичные сооружения, служившие экономической жизни или гигиеническим целям: дороги и водопроводы. Это разрушение, само являвшееся следствием всеобщего экономического упадка, в свою очередь, также способствовало его ускорению. Военные тяготы, несмотря на все это, продолжали расти, они становились все более невыносимыми и должны были окончательно довершить этот процесс разрушения. Общественные повинности - натуральные подати, личные повинности, денежные налоги - оставались без изменения или увеличивались, тогда как население и богатство уменьшались. На отдельного гражданина наваливалось все более тяжкое государственное бремя. Каждый старался свалить его на более слабые плечи. Труднее всего приходилось несчастным колонам: печальное положение их становилось отчаянным, как об этом свидетельствуют многочисленные бунты, например, восстание багаудов, галльских колонов, которые в первый раз восстали при Диоклетиане, в 285 г. после Р. X., но после первых успехов были побеждены. Но еще в течение целого столетия непрерывные бунты указывали на степень их нищеты.
В то же время падали все ниже и другие классы населения, хотя и не в такой степени, как колоны. Фиск отнимал все, что мог найти, варвары не могли грабить хуже, чем государство. Общество охвачено было процессом всеобщего разложения, и все ярче проступали нежелание и неспособность отдельных его членов делать даже крайне необходимое для общества и друг для друга. То, что прежде регулировалось обычаем и экономической нуждой, теперь вынуждалось властью государства. Со времени Диоклетиана число этих принудительных законов увеличивается. Одни из них прикрепляли колона к земле и превращали его в крепостного, другие обязывали землевладельцев принимать участие в городской администрации, обязанности которой сводились главным образом к взиманию налогов для государства, или вынуждали ремесленников объединяться в принудительные союзы и доставлять свои услуги и товары по установленным ценам. А вместе со всем этим росла и увеличивалась правительственная бюрократия, которая должна была блюсти исполнение всех этих законов.
Бюрократия и армия, одним словом государственная власть, становились, таким образом, во враждебное положение не только по отношению к эксплуатируемым, но и к эксплуатирующим классам. Даже для последних государство все больше превращалось из учреждения, охраняющего и доставляющего выгоды, в учреждение, занимавшееся грабежом и опустошением. Вражда к государству… росла с каждым днем; даже на владычество варваров смотрели как на избавление, именно к ним, свободным крестьянам, все больше бежало население пограничных областей; в них в конце концов начинали видеть спасителей, избавителей от господствовавшего общественного и государственного порядка, и принимали их с открытыми объятиями.
Вот что писал об этом христианский писатель умиравшей Римской империи Сальвиан в своей книге "De guber-natione dei":
"Большая часть Галлии и Испании перешла в руки готов, и живущие там римляне имеют только одно желание - не стать опять римскими гражданами. Я удивлялся бы тому, что не все бедняки и нуждающиеся бежали туда, если бы я не знал, что они не хотят бросить свой скарб и семью. А мы, римляне, еще удивляемся, что не можем победить готов, когда мы сами охотнее живем среди них, чем у нас дома".
Переселение народов, наводнение Римской империи полчищами грубых германцев вовсе не являлось преждевременным разрушением цветущей высокой культуры, оно представляло, наоборот, заключительный фазис процесса разложения умирающей культуры и начало нового культурного подъема, который, правда, в течение целого ряда столетий совершался очень медленно и неуверенно.
В течение четырех столетий, от основания римской императорской власти Августом и до великого переселения народов, создавалось христианство: в то самое время, которое начинается кульминационным пунктом блестящего развития, достигнутого античным миром, колоссальной и опьяняющей концентрацией богатства и могущества в немногих руках, величайшей нищетой рабов, разоряющихся крестьян, ремесленников и люмпен-пролетариев, в то самое время, которое начинается крайне резкой противоположностью классов и мрачной классовой ненавистью и кончается полным обеднением и отчаянием всего общества.
Все это наложило свою печать на христианство, все это оставило на нем свои следы.
Но оно несет на себе еще следы других влияний, возникших из политической и общественной жизни, развившейся на почве изображенного выше способа производства и еще более усиливавшей его действие.
Глава 2. Политический строй
1. Государство и торговля
Рядом с рабством в античном мире существовали еще два метода эксплуатации, которые также достигли наивысшего пункта своего развития ко времени возникновения христианства и до крайней степени обострили классовые противоположности, чтобы затем еще больше ускорить упадок общества и государства: это - ростовщичество и грабеж покоренных провинций завоевательной центральной властью. Оба метода были самым тесным образом связаны с характером тогдашнего государственного устройства, так сильно переплетавшегося с экономикой, что мы уже неоднократно упоминали о нем при изображении основ государства и общества, т. е. господствовавших тогда условий производства.
Прежде всего мы должны поэтому характеризовать в кратких чертах античное государство. Античная демократия никогда не выходила за пределы городской общины или волости. Волость составлялась из одной или нескольких деревень, которые сообща занимали область и управляли ею. Это совершалось при помощи прямого народного законодательства, собрания всех обладавших правом голоса членов волости. Уже это одно предполагало, что размеры общины, или марки, невелики. Область ее могла быть ровно настолько обширна, чтобы каждый член ее без особенных трудностей и убытков для себя мог попасть на народное собрание. Развить демократическую организацию за эти пределы античному миру не удалось. Для этого отсутствовали необходимые экономические и технические предпосылки. Только современный капитализм с книгопечатанием и почтой, с прессой, железными дорогами, телеграфом создал современные нации, являющиеся уже не простыми соединениями людей, связанных только общностью языка, как античные, а крепкими политическими и экономическими организмами. Этот процесс в главных его чертах закончился лишь в девятнадцатом столетии. Только Англия и Франция благодаря особым условиям сумели еще раньше стать нациями в современном смысле и создать национальный парламентаризм, основу демократии в более широких рамках, чем античная община. Но и в названных странах это оказалось возможным только благодаря руководству двух крупных общин, Лондона и Парижа, и еще в 1848 г. национальное, демократическое движение было главным образом движением отдельных выдающихся общин - Парижа, Вены, Берлина.
В античном мире с его менее развитыми средствами сообщения демократия ограничивалась тесными рамками общины. Правда, сношения между странами, расположенными у Средиземного моря, уже в первом столетии нашей эры достигли наконец таких размеров, что два языка, греческий и латинский, приобрели международное значение. Но, к несчастью, это случилось как раз в такое время, когда демократия и вообще политическая жизнь начали исчезать, - к несчастью, говорим мы, но не в силу несчастной случайности. Развитие обмена и сношений между общинами в то время необходимо было связано с такими условиями, которые действовали убийственно на развитие демократии.
В наши задачи не входит доказательство этого положения для стран Древнего Востока, где демократия, ограниченная рамками общины, стала основой своеобразного деспотизма. Мы теперь желаем рассмотреть только особенный процесс развития греческого и римского мира и притом на одном лишь примере - общины Рима. В его истории тенденции античного развития проявляются особенно, ярко, потому что оно совершается тут быстрее и в более колоссальных размерах, чем в истории какой-либо другой городской общины античного мира. Но всюду действовали одни и те же тенденции, хотя часто с меньшим блеском и в более мелком масштабе.
Распространение каждой марки, или общины, имело свои узкие границы, дальше которых оно не шло. Благодаря этому различные общины оставались почти равносильными, пока господствовало чистое крестьянское хозяйство. Кроме того, на этой стадии развития не было особенных поводов к вражде и соперничеству, так как почти каждая община сама производила все, в чем она нуждалась, разве только мог почувствоваться недостаток в земле, когда население быстро росло. Но рост населения не мог вести к расширению общины. Последняя не могла приобрести такие размеры, чтобы члены ее не могли без особенных трудностей и промедления попасть на законодательное народное собрание. Если действительно вся пригодная для обработки земля была уже занята, то излишек способной носить оружие молодежи поднимался с места, чтобы переселиться в другую область и основать новую общину, изгоняя при этом другие, слабые народности или оседая в таких местностях, где господствовал еще более низкий способ производства и где поэтому, при более редком населении, имелась еще свободная земля.
Таким образом, между отдельными общинами сохранялось почти полное равенство. Но это совершенно изменилось, как только рядом с крестьянским хозяйством начала развиваться торговля.
Мы видели уже, что товарный обмен возникает очень рано. Начатки его прослеживаются уже в каменном веке. В местностях, где легко было добывать какое-либо сырье, в других местах встречавшееся очень редко или вовсе не встречавшееся, предложение его, вполне естественно, превышало спрос. Кроме того, там развивались навыки и искусство в добывании и обработке этих материалов. Жители отдавали избытки своим соседям в обмен на другие продукты. При помощи такой меновой торговли некоторые продукты, переходя от одного племени к другому, проделывали огромный путь. Предварительным условием этой торговли был кочевой образ жизни отдельных племен, которые при своих передвижениях часто сталкивались друг с другом и обменивались в таких случаях своими излишками.
Эти случаи прекратились, когда люди стали оседлыми. Но потребность в товарном обмене в силу этого еще не прекратилась. В особенности должна была расти потребность в орудиях или материале, из которого они изготовлялись и который имелся лишь в немногих местах, а потому мог быть получен только путем обмена. Чтобы удовлетворить эту потребность, образовался особый класс номадов, купцы. Это были либо кочевые племена, занимавшиеся разведением скота и перевозившие на своих вьючных животных товары из тех местностей, где они находились в изобилии и были дешевы, в другие, где они встречались редко и ценились высоко, или рыболовы, которые на своих судах плавали вдоль берегов или отваживались переплывать от одного острова к другому. Но чем больше расцветала торговля, тем больше она побуждала заняться ею и земледельцев. Однако землевладение обыкновенно сохраняет высокомерное презрение к торговле: римская аристократия считала приличным занятием только ростовщичество, а не торговлю. Это, впрочем, не мешало и землевладельцам извлекать большие прибыли из торговли.
Торговля пробивает себе специальные дороги, по которым сношения совершаются особенно живо. Общины, лежащие на таких дорогах, получают необходимые им товары легче, чем другие, и, кроме того, находят в купцах покупателей своих продуктов. Некоторые пункты, которые нельзя миновать или обойти, особенно если они укреплены от природы, дают возможность своим жителям, т. е. землевладельцам, задерживать купцов, чтобы вытянуть из них что-нибудь, обложить их пошлинами. С другой стороны, имеются также пункты, которые становятся базами, где товары должны быть перегружены, например гавани или перекрестные пункты различных дорог, где купцы большими массами собираются с различных сторон и где товары сохраняются в течение долгого времени.
Все эти общины, естественные условия которых способствуют развитию их товарного обмена, необходимо расширяются за пределы крестьянской общины. И если население последней скоро встречает в своем росте определенную границу в размерах ее площади и ее плодородия, то население торгового города становится независимым от плодородия ее области и может потому быстро увеличиваться. Товары, которыми располагает такая община, дают ей средства, чтобы купить все, что ей нужно, а следовательно, и жизненные припасы. Вместе с торговлей орудиями сельского хозяйства, сырьем и орудиями производства, предметами роскоши развивается также и торговля жизненными припасами для горожан.