Если грузины имели богатую православную традицию и собственные церковные учреждения еще до включения Грузии в Российскую империю, то татарское сообщество православных христиан появилось только в результате завоевания Поволжья Москвой в XVI веке. Те, кто были крещены в то время, впоследствии назывались "старокрещеными татарами". В истории этой группы многое остается спорным, но можно предположить, что вошедшие в ее состав отличались слабой исламизацией, а некоторые были даже "языческими мусульманами", находившимися на окраине тюрко-мусульманского мира. Сочетая в своей духовной жизни элементы ислама, христианства и язычества, в условиях консолидации татаро-мусульманского сообщества и под влиянием новых православных миссионерских методов, введенных Н.И. Ильминским, эти крещеные татары в XIX веке могли избрать одну из двух главных самоидентификаций. Одни открыто отказывались от христианства и присоединялись к исламу – несмотря на то что государство этого не признавало. Другие мало-помалу вырабатывали для себя особую православно-татарскую (или кряшенскую) идентичность. Оценить жизнеспособность такого феномена нелегко, но можно попытаться это сделать, рассмотрев развитие этой группы в первое советское десятилетие, когда православные миссионеры, конечно, не могли действовать так, как в царское время. Оказывается, что после революции кряшенская идентичность не исчезла (частично благодаря большевистской стратегии поощрения этнонационального самосознания) и в ходе революционных перемен стала более секулярной. В этих условиях могли появиться даже "кряшенские коммунисты" и особая "кряшсекция" компартии. Четвертая глава описывает этот длительный процесс начиная с распространения среди крещеных татар более динамичного миссионерского православия и кончая официальным отказом от признания кряшен особой этнической группой и их слиянием с общей массой татар.
В последнем разделе рассматривается взаимосвязь религиозных вопросов и других аспектов государственного управления – сферы гражданских прав на окраинах империи и во внешней политике. Пятая глава – "В объятиях государства?" – освещает систему ведения актов гражданского состояния, или так называемых метрических книг, в условиях сугубо конфессионального государства. В то время как европейские страны вводили гражданскую метрикацию, царское правительство не было ни идеологически склонно, ни бюрократически подготовлено к отказу от существовавшей системы, при которой обязанность метрикации возлагалась на духовных лиц признанных государством конфессий. Эта система имела для консервативного имперского режима те преимущества, что заставляла почти всех подданных быть хотя бы формально религиозными, а представителей духовенства большинства исповеданий – выполнять важные государственные функции, в известных случаях бесплатно (на что многие из них в свое время жаловались). Однако в этой системе были и существенные недостатки, вызывавшиеся прежде всего ее фрагментарностью. Поскольку метрикация в царской России охватывала разные конфессии, то в книгах фиксировались жизненные вехи разного рода – крещения, обрезания, конфирмации, и велись эти книги на разных языках, иногда с употреблением разных алфавитов, что усложняло транслитерацию имен. Иногда информация, вносившаяся в них, была совершенно недоступна тем чиновникам, которые в ней нуждались. Кроме того, некоторые части населения вовсе не включались в этот режим документирования и, соответственно, в общеимперский гражданский порядок. Любопытно, что несмотря на обсуждение введения гражданской метрикации, в последние годы империи правительство пошло в противоположную сторону и предоставило право ведения метрических книг духовным лицам некоторых религиозных групп, у которых до того гражданские акты регистрировали именно светские чиновники. И поскольку духовные лица и институты продолжали служить посредниками между государством и подданными империи, постольку они препятствовали попыткам правительства сконструировать гражданскую нацию и создать более прямые связи между собою и отдельными гражданами. "Правительственность" ("governmentality") российского самодержавия, если применить концепцию Мишеля Фуко, оставалась ограниченной.
Имперское правительство придавало большое значение религиозным установлениям и в вопросах брака. Действительно, за условным исключением старообрядцев после 1874 года, брак в Российской империи можно было заключить только через церковное венчание или соответствующую церемонию нехристианской веры. Разумеется, каноны или традиции веры вступавших в брак определяли порядок и условия бракосочетания в каждом отдельном случае. А как бывало в случае "смешанного" брака, когда невеста и жених принадлежали к разным исповеданиям? Это тема шестой главы – "Таинство, право и имперская политика: юридическое регулирование "смешанных" браков в России". Вообще, сочетания конфессий в таких браках могли быть разными, но предметом моего анализа являются два варианта, имевшие особенно важное значение для имперского управления и установления границ религиозной свободы в России: браки православных с католиками и лютеранами. И в том, и в другом случае вопрос о регулировании брака был тесно связан с политической борьбой вокруг отношений между территориальным ядром империи и центральными учреждениями, с одной стороны, и столь сложными для управления окраинами, как Остзейский край и западные губернии, с другой. Эта проблема имела и тесное отношение к свободе вероисповедания в России. Принцип покровительства православию, зафиксированный в российском законодательстве, настроил против себя население окраин, когда действие этих законов распространилось на имперскую периферию. И в борьбе царских реформаторов – П.А. Валуева и П.А. Столыпина – за расширение религиозной свободы, соответственно, в начале 1860-х годов и в 1905–1909 годах заметное место отводилось пересмотру постановлений, регулирующих смешанные браки.
Седьмая глава – "Глава церкви, подданный императора" – переносит нас на Кавказ и даже за пределы Российской империи. Многие вопросы конфессионального управления в России имели международное измерение: подчинение католиков духовному авторитету папы римского; паломничества в Мекку, Иерусалим и другие святые места; призыв Петербургом униатских (греко-католических) священников из австрийской Галиции для противодействия польскому влиянию; связи российских буддистов с хутухтой в Урге и далай-ламой в Лхасе и т. д. Особое место в этом ряду должны занимать армяне и их католикос. Ставший подданным Российской империи в 1828 году в силу русского завоевания Восточной Армении, католикос претендовал на духовную власть над армянами всего мира и прежде всего над теми, кто жил в соседней Османской империи. Ради влияния на важное и авторитетное сообщество армян в Турции Петербург был готов поддерживать католикоса в этих притязаниях и по возможности повышать его престиж. С другой стороны, внутриполитические ведомства желали "упорядочить" армянскую церковь так, как это делалось в случае других "иностранных исповеданий". Это означало, что католикос подчинялся бы царскому закону, авторитету правительства и воле самого императора. Таким образом, два императива – повышение статуса католикоса ради укрепления его авторитета за рубежом и подчинение католикоса общим правилам и установлениям царской России – находились в противоречии. В седьмой главе описываются конкретные затруднения, которые вытекали из этих противоречий, особенно при проведении выборов новых католикосов, в которых имели право участвовать даже подданные иностранных держав.
* * *
Я выражаю благодарность тем лицам и организациям, которые помогли мне в написании, переводе и издании настоящей книги. Идея издания сборника принадлежит Алексею Миллеру, который за долгое время нашего знакомства не раз во многом помогал мне. Михаил Долбилов перевел две из семи публикуемых статей и выполнил научную редактуру всего переведенного текста. Наталия Мишакова перевела еще четыре статьи. Моя жена Елизавета перевела последнюю главу книги, часто помогала разобраться в трудных местах в источниках и проверила переводы статей на русский язык. За полезные советы, полученные при подготовке первых изданий статей, мне хотелось бы поблагодарить Заала Абашидзе, Азата Ахунова, Эндрю Белла, Джейн Бёрбанк, Уильяма Вагнера, Леонида Горизонтова, Такаюки Ёсимуру, Хиротакэ Майду, Эрика Лора, Терри Мартина, Натаниэля Найта, Аргириоса Писиотиса, Стивена Раппа, Уильяма Розенберга, Аарона Скабелунда, Светлану Смирнову, Чарльза Стейнведела, Давида Таненхауса, Ричарда Уортмана, Диляру Усманову, Томохико Уяму, Аллена Франка, Адиба Халида, Кеннета Чёрча, Барбару Энгель и Лору Энгельштейн.
За финансирование исследований, которые легли в основу статей этого сборника, я хочу поблагодарить следующие организации: Национальный совет по евразийским и восточноевропейским исследованиям (National Council on Eurasian and East European Research), Совет по международным исследованиям и обменам (International Research and Exchange Board), Совет по исследованиям в области общественных наук (Social Science Research Council), Институт перспективных российских исследований им. Кеннана в Вашингтоне (Kennan Institute for Advanced Russian Studies), Школу аспирантуры им. Рэкхэма и Международный институт Университета штата Мичиган (The Rackham Graduate School and the International Institute of the University of Michigan), Университет штата Невада в Лас-Вегасе (University of Nevada, Las Vegas) и Славянский исследовательский центр Университета Хоккайдо (Slavic Research Center, University of Hokkaido). За финансирование перевода статей я выражаю благодарность историческому факультету Университета штата Невада (History Department, UNLV), декану Колледжа свободных искусств Университета штата Невада (Dean of the College of Liberal Arts, UNLV) и вице-президенту отделения исследований и аспирантуры Университета штата Невада (Vice-President for Research and Graduate Studies, UNLV).
Часть I
ГРАНИЦЫ МЕЖДУ ВЕРАМИ И ИХ ПЕРЕСЕЧЕНИЕ
Глава 1
КРЕЩЕНИЕ, ВЛАСТЬ И ЗАКОННОСТЬ: ПЕРЕВОД ВОСЬМИСОТ ЯЗЫЧНИКОВ В ХРИСТИАНСКУЮ ВЕРУ
© 1997 American Association for the Advancement of Slavic Studies
В 1846 году "Оренбургские губернские ведомости" опубликовали краткий отчет о недавнем крещении более 800 язычников-марийцев в "отдаленном углу" Бирского уезда. Как сообщала газета, окружной начальник Н. Блударов в сопровождении своих помощников и священника, приобретая постепенно доверие черемисов, успел наконец, силою убеждений, поколебать закоснелое их суеверие. Начально лишь некоторые, потом в большом числе, а наконец и целыми деревнями [черемисы] решились принять Христианскую веру, и в 1845 году, по спискам духовенства, явилось новых христиан до 900 душ.
С середины XVIII века крещения в таком масштабе были редкостью в Волжско-Камcком регионе и почти не происходили в Оренбургской губернии, населенной главным образом мусульманами и язычниками. Поэтому внешне эти крещения выглядели "счастливым началом" христианизации местных марийцев, созданием опорного пункта православия на нехристианской территории.
В действительности все обстояло не так просто. Вскоре после крещения несколько марийцев из деревни Ведрес-Калмаш подали жалобу в Министерство государственных имуществ, в которой обвиняли Блударова и его помощников в том, что те пытками, избиениями и угрозами ссылки в Сибирь заставляли марийцев принять крещение. Последовала еще одна жалоба, в которой говорилось, что люди Блударова, "сперва напоивши стариков вином и обещая им дать награждение деньгами, уговаривали нас принять Христианскую веру". Якобы и потом Блударов и его помощники являлись по ночам в марийские деревни и силой заставляли жителей принять крещение. Итак, по крайней мере некоторые марийцы очевидно были крещены против своей воли, при прямом нарушении и церковного, и гражданского законов.
Если миссионерские аспекты имперского опыта России в последнее время привлекают внимание историков, то проблема самого крещения, особенно в местных контекстах, сравнительно мало изучена. В данной главе исследуются противоречащие друг другу концепции религии, управления и власти, которые высказывались различными участниками дискуссий при рассмотрении дела крещения марийцев Бирского уезда. Я доказываю, что если власти в центре были склонны настаивать на том, чтобы крещение основывалось на религиозных убеждениях будущих новообращенных и чтобы в таких делах соблюдались установленные законы, то чиновники на местах были готовы обойтись без стандартной процедуры, если обстоятельства того требовали. Для местных деятелей, представлявших собой авангард недавно образованного Министерства государственных имуществ, крещение в первую очередь служило средством установления и распространения своего влияния. Будучи агентами имперской власти, которым поручено было осуществить интервенционистский проект реформы на этнически разнородной территории, эти чиновники стремились проникнуть в исконную общину и навязать ей свою власть, именно вызывая религиозные изменения. Как мы увидим, реакция самих марийцев на эту инициативу не была однозначной даже тогда, когда некоторые из них организовали мощный протест против неправомерного и незаконного характера действий Блударова. В конечном итоге эта история позволяет более широко взглянуть на взаимосвязанные вопросы смены веры и крестьянской реформы.