Бурая водоросль длиной тридцать футов, которую Филипп и Фалько доставили на борт, поразила их товарищей. Ученые определили, что это ламинария вида, раньше не наблюдавшегося в Альборанском море. Вообще до того дня исследователи не встречали в Средиземном море ламинарий длиннее шести футов.
Узнав от Фалько и Филиппа об их приключении, я снарядил экспедицию на "Эспадоне", чтобы как следует изучить Альборанский лес. Мы пришли туда в безветренный день, но со дня на день могли разразиться бури,^так что мы решили работать круглые сутки. Подводный шторм напомнил мне мой прежний волнующий опыт погружения вдоль якорной цепи. Войдешь в воду с подветренной стороны, борясь с течением, руки ищут надежной опоры. Стоит выпустить трос, и тебя может отнести на несколько сот ярдов, прежде чем выберешься на поверхность. Чтобы прожекторам "Эспадона" легче было отыскивать ночью тех, кого оторвет течением от троса, мы покрыли ласты и гидрокостюмы серебряной краской.
Я отправился в первую ночную прогулку по затопленному лесу и попал в какой-то зловещий черный мир. Кругом вспыхивали металлические переливы. Гуара и Кьензи, лихии, косяки сардин - все были в одинаковом серовато-голубом наряде. Под зеленым сводом мы нашли лужайку. Кьензи держал светильник, я снимал Гуара, и вдруг он потерял сознание. Занятый камерой, я не сразу заметил это, но Кьензи тотчас смекнул, в чем дело, бросил светильник, одной рукой подхватил Гуара, другой взялся за трос и стал подтягиваться вверх, ухитряясь при этом следить, чтобы у Гуара не выскочил изо рта загубник. В кромешной тьме, ошеломленный случившимся, я высунул голову и плечи над листьями. И тут меня, словно удав, обвила длинная ламинария. Сражаясь с ней по мраке, я старался не запутаться в других стеблях. Наконец вырвался из петли и опять погрузился в покой подводного леса. Постоял на месте, вспоминая, в какой стороне якорь. Пробираясь на ощупь между стеблями, которые так и норовили опутать мои баллоны, я наконец отыскал трос.
Хорошо, что Кьензи не растерялся и что у него оказались такие сильные руки, но повторять этот номер на бис нам совсем не хотелось. Вместе с Гуара - он очнулся еще под водой - мы придумали, как сделать путь в лес более простым. Чем спорить с Гибралтарским течением, лучше заставить его работать на нас. Мы подвели "Эспадон" к западной опушке ламинариевых джунглей и, нагрузив чугунными чушками тросы, забросили их так, что они на три фута не доставали до зеленого ковра. Получились своего рода пожарные шесты, по которым аквалангисты спускались вниз, неся с собой светильники и камеры. Не борясь с течением, а влекомые им, мы неслись над колышущимися ветвями, словно на воздушном шаре. Прыгнешь вперед, пройдешь немного под листьями, снова вынырнешь и ловишь трос. У восточной опушки подводного леса начинался пустынный песчаный откос; его появление было для нас сигналом: пора карабкаться вверх по тросу, проходить ступенчатую декомпрессию и подниматься на "Эспадон", чтобы возвращаться против течения и делать новый заход.
Выжидая в подвешенном состоянии под судном, когда ткани освободятся от азота, мы одновременно пополняли свои знания о морской биологии. Атлантический планктон, длинные прозрачные венерины пояса, низшие организмы шли плотно, как в часы "пик" люди в метро. Плывя в этой толкучке на восток, мы при свете фонарей рассматривали своих попутчиков. Некоторые из них напоминали мягкие кристаллы с радужными гранями. Мы были в окружении тысяч пятидюймовых сальп. Впервые мы увидели их в Персидском заливе; здесь они вели себя словно голуби-вертуны. Сальпы соединялись в длинные, до ста футов, цепочки, из которых Гибралтарское течение делало причудливые перевязи.
Однажды ночью, вися на тросе под "Эспадопом", я навел свой светильник на Фалько. Улыбаясь сквозь стекло маски, он поймал призрачную цепь из сальп и обмотал ими свой серебристый гидрокостюм. Словно подводный рыцарь в доспехах схватился с восьмидесятифутовым студенистым драконом… В подводной темнице, среди причудливо-жутких планктонных шаров мы радостно отмечали все, что напоминало нам наше привычное море: взлет пугливых летучих рыбок, нарядного румяного кальмара.
Ночные погружения привлекали нас прежде всего особо прозрачной водой и возможностью изучать психологию животных. Но самая плодотворная сторона этих погружений выявилась совсем неожиданно. Один из техников Центра подводных исследований собрал несложный и очень хороший водолазный фонарь с большим, превосходно отполированным рефлектором и мощными батареями. Мы испытали его днем на глубине двухсот футов и остались премного довольны, не подозревая, какой сюрприз он нам приготовил.
Ночью новый фонарь впервые был испытан у Сормпу, где Фалько наблюдал брачный сезон голотурий. Наши прожектора, связанные с поверхностью электрическими проводами, были очень уж громоздкими, зато они освещали большую площадь, как бы воссоздавая дневной свет. Однако новый фонарь не понравился Фалько - слишком узкий луч. Он далеко пронизывал мрак, но освещенный участок дна был чересчур мал. Приходилось подолгу искать одну голотурию за другой, а на ото уходило много времени. И Фалько решил, что не стоит затягивать погружение, лучше вернуться и забраковать фонарь.
Острый луч осветил рыбу, небольшого белого морского леща. Морские лещи робкие; завидев подводных пловцов, они спешат укрыться в трещинах. Но этот словно окоченел. Светя в глаза неподвижной рыбе, Фалько медленно подплыл вплотную к ней и тронул ее рукой. Лещ очнулся и удрал. Фалько стал наводить луч на других рыб. И на них свет действовал так же ошеломляюще. Когда он рассказал нам о своем открытии, я ответил:
- Это что-то новое. Конечно, нельзя использовать световой гарпун для боя рыбы, это будет то же браконьерство. Но ты, кажется, открыл неплохой способ отлавливать живые экспонаты для аквариумов.
Я помог Фалько и Клоду Весли организовать ночные вылазки на "Физалии>>, принадлежащей Океанографическому музею Монако.
…Двое уходят вниз вдоль отвесной скалы, превращенные светящимся планктоном в подводные призраки. Фалько светит в разные стороны фонарем. Весли несет серебряную паутину - сачок. Кругом, словно фаски на зеркале, блестят, переливаются сардины. Фалько заколдовывал рыбу, Весли ловко подносил к ней сачок; ощутив прикосновение, рыба бросалась вперед и оказывалась в западне.
Фалько ослепил барабульку, ощупывавшую дно своими усиками. Весли подставил сачок, и барабулька пошла прямо в него. Знай поспевай вытаскивать рыбу из воды! Они собрали полный комплект обычных для Средиземного моря рыб - лаврака, барабуль, морского леща, морского петуха, боопса и других. Только один вид не клевал на луч- красивый зеленый губан верада. Он поворачивался хвостом к опасному свету и стремительно уходил.
Всего увлекательнее было ловить крупных каменных окуней. Они на ночь забираются в нору и стоят там головой к выходу. Фалько направлял волшебный луч в глаза окуню, Весли держал наготове сачок.
- А потом засовывай руку внутрь, пощекочи окуню хвост, убирай фонарь и берегись, когда окунь кинется в сеть, не то оторвет тебе руку! - рассказывал Фалько.
Каменный окунь отчаянно отбивался. Чтобы добыча не порвала сачок, Фалько до самой поверхности держал ее под световым гипнозом.
Кончился первый опыт. Стоя на корме "Физалии", Фалько и Весли радостно смотрели на свой улов - полтораста рыб в садке, который плыл на буксире за судном. Пленники выглядели превосходно, барабульки выскакивали на ходу из садка. Ловцы накрыли его сетью.
А когда судно причалило к пристани, мы обнаружили, что несколько каменных окуней погибло; они лежали на боку или кверху брюхом. Очевидно, поднимаясь к поверхности под гипнозом, не смогли приноровить свои плавательные пузыри к меняющемуся давлению и стали жертвой декомпрессии. Да и наши подводные пловцы, совершив столько заходов от садка вниз и обратно, были не в своей тарелке. Меня это встревожило - как бы не поплатились здоровьем за потеху!
Фалько нашел выход. Отправляясь в следующий раз гипнотизировать рыбу, он захватил кипу полиэтиленовых мешочков. Теперь он помещал пленников в наполненные водой мешочки, которые привязывал к спущенному с "Физалии. линю. Закончил лов и поднял всех сразу, всплывая очень медленно. Все рыбы, включая неистовых окуней, остались живы.
14
Подводная лавина
Я стоял на мостике исследовательского судна "Эли Мо-нье", беседуя с экипажем батискафа ФНРС-3 - капитаном Жоржем Гуо и инженер-лейтенантом Пьером-Анри Вильмом. Мы вышли в море под Тулоном, на кильватерной струе покачивалась привязанная на длинном тросе "подводная лодка", в которой два человека должны были опуститься на среднюю глубину Мирового океана - 13 тысяч футов. Настроение отличное, сегодня я впервые погружусь на батискафе, за который начал сражаться еще в 1948 году, когда Дюма, Тайе и я участвовали в неудачном испытании ФНРС-2. Название составлено из первых букв "Фонде Насьональ де ла Решерш Сьентифик" - это Бельгийский государственный научно-исследовательский центр, который финансировал строительство первого глубоководного судна профессора Огюста Пикара и вместе с французскими военно-морскими силами создавал наш батискаф.
Батискаф - подводный дирижабль, который состоит из металлической оболочки, наполненной для плавучести бензином, и герметичной кабины, укрепленной внизу, на корпусе. Первый образец успешно выдержал погружение, но на поверхности неверно рассчитанную оболочку помяло волнами. Тем не менее Клод Франсис-Беф и я продолжали верить в идею батискафа. И мы сделали все, чтобы воплотить ее в новой конструкции. Нам удалось устроить соглашение между французскими ВМС и бельгийским фондом, и двухместную кабину от первого батискафа смонтировали с новым корпусом, созданным шккенером Андре Темпом. Ценные новшества в первоначальную конструкцию внес Дюма. В батискаф 1948 года можно было войти только на борту плавучей базы. Дюма предложил соединить надстройку и кабину входной шахтой, пронизывающей весь корпус. Теперь можно было войти и выйти, не поднимая ФНРС-3 на палубу. Во время погружения шахта затапливалась, а после всплытия продувалась сжатым воздухом.
Новое судно еще не было как следует объезжено. Гуо и Вильм недавно погружались в нем на 6890 футов, но из-за поломки эхолота не стали садиться на дно. Мы слышали, что батискаф "Триест" профессора Пикара при одном погружении зарылся кабиной в пл.
Гуо и я задумали опуститься на глубину 4500 футов и пройти над грунтом, для этого на оболочке сверху было установлено два электрических двигателя. В пяти милях от берега "Эли Мопье" остановился над Тулонским каньоном, нанесенным на карту профессором Жаком Буркаром. Вильм проводил нас на надувной лодке к батискафу. Он был очень расстроен - впервые пришлось уступить свое место другому.
Перейдя на надстройку батискафа, мы открыли входной люк. Гуо показал мне на вершину Кудон, высящуюся над Тулоном.
- Мы погрузимся глубже этого, - сказал он.
Мы спустились по шахте вниз, и Гуо замкнул нас в сфере, затянув шестнадцать болтов по окружности люка. Внутри поперечник сферы был всего шесть футов шесть дюймов. Все стенки облепили приборы. Я положил свою съемочную аппаратуру на тесный - не больше квадратного ярда - пол и опустился на колени, словно мусульманин, молящийся на Мекку. Снаружи аквалангисты готовили нас к погружению. Их задачей было снять семь предохранителей с электромагнитов, которые удерживали наружные батареи, тяжелый гайдроп и балласт. Под водой любая неисправность в электрической сети выключит магниты, балласт будет сброшен, и батискаф всплывет. Для полной уверенности подводные пловцы показали мне в окошко все семь предохранителей, да еще их пересчитал на поверхности Вильм.
Гуо включил систему регенерации кислорода, и живительный газ зашипел, поступая в гондолу. Гуо повернул ручку - в шахту хлынула вода. Ее веса было достаточно, чтобы ФНРС-3 мог погружаться, но батискаф не спешил - еще не весь воздух вышел через верхний клапан. В это время мы услышали в динамике рокочущий голос капитана "Эли Монье" Жоржа Ортолана: - Под вамп 4250 футов…
И тут же его голос пропал: наша антенна ушла под воду. Качка прекратилась, кругом покой и безмолвие. Все связи порваны, мы подвластны другой среде. В могильной тишине мы с Гуо говорили редко и негромко. Теперь особый смысл приобрели слабые звуки разных механизмов. Я жадно всматривался в окно, мечтая увидеть картины, недоступные подводному пловцу. Попросил Гуо погружаться помедленнее, чтобы можно было хорошенько разглядеть население средних глубин.
Прозрачное море становилось все темнее, зеленый оттенок сменился синим.
- Триста двадцать восемь футов, - прошептал Гуо. Я никогда не бывал так глубоко. Включил наружный прожектор № 2, и вниз устремился ослепительно яркий луч. На глубине 525 футов мы вошли в метелицу крохотных организмов, которые были очень ясно видны на темном фоне.
- То самое, что мы с Эджертонсм фотографировали вслепую, - сказал я.
Гуо нажал кнопку электромагнита, и по кабине забарабанила железная дробь из балластного отсека. Залп был коротким, но этого оказалось достаточно, чтобы ФНРС-3 еще больше замедлил свой ход.
Защищенная пирексовым боксом, над моим иллюминатором снаружи висела одна из электронных вспышек Папы Флеша. Сквозь корпус проходил провод, соединяющий ее с моей ручной кинокамерой. Лампа была рассчитана на предельное давление, отвечающее глубине в одну милю; ото лимитировало наше погружение. Если лампа лопнет, это будет равносильно взрыву небольшого заряда тола, могут пострадать оболочка или электропроводка.
Я приступил к съемке белых комочков. Большинство из них висело в воде неподвижно, но некоторые судорожно двигались.
- Гляди, Гуо! Какая великолепная сифонофора!
За иллюминатором парил прозрачный организм с двухфутовыми нитями. Гуо сделал запись в журнале о нашей встрече.
На глубине 850 футов батискаф почти остановился. Видно, вошел в слой холодной воды, потеряв при этом в весе несколько сот фунтов. Гуо обратился к противоположному полюсу балластной системы: он выпустил через клапан немного бензина из оболочки, и наша подводная лодка возобновила свое погружение.
Тысяча двести футов. Я выключил прожектор. Привыкнув к темноте, я в голубых сумерках различил очертания креветок, какие-то подвижные комочки медленно плывущих маленьких медуз. Показались первые топорики - маленькие, гротескного вида серебристые рыбки с полупрозрачными хвостами и выпученными глазами. Мелькали рыбы, напоминающие анчоусов, и похожие на угрей странные твари, которые без видимых усилий совершали вертикальные прыжки от трех до шести футов.
На глубине полутора тысяч футов мы прошли границу проникновения солнечного света. Батискаф падал в гидрокосмос. Снежинки становились крупнее. Стараясь не наступить на меня, Гуо балансировал на своих длинных ногах - ему надо было вести журнал и все время регулировать балласт чуткими прикосновениями пальцев.
- В этой лодке чувствуешь себя надежно и уверенно, - заметил он.
- Великолепное судно, - отозвался я. - И ты молодец. Настоящий чемпион вертикали. Может, включим моторы?
- Включаю.
Послышалось мурлыканье электрических моторов, погруженных в заполненные маслом боксы.
- Почему же мы не двигаемся? - удивился я. Гуо рассмеялся:
- Ты куда-нибудь спешишь? Судно тяжелое, его надо разогнать.
ФНРС-3 пошел по горизонтали.
- Вся эта мелюзга несется нам навстречу, - доложил я. - Выключай моторы, опустимся поглубже, лучше походим над грунтом.
Батискаф прошел еще немного вперед по инерции, потом возобновилось погружение.
Три тысячи футов. Комочков стало больше, и среди них мелькали как будто красно-белые рыбки длиной около пяти дюймов. Я включил свет - так это же креветки! Тело вытянуто, ножки шевелятся… А затем последовало вознаграждение за усилия, которые я приложил, чтобы батискаф стал действительностью: показалось животное, никем еще не описанное. Слева в поле моего зрения вошла рыба дюймов двадцати в длину, по виду в точности чертежный угольник, толщиной и цветом как алюминиевая фольга и со смехотворно маленьким хвостиком. Не успело скрыться это удивительное создание, как замелькали какие-то вспышки - след быстро движущихся животных.
Словно по мановению палочки волшебника, одна из вспышек вдруг обернулась великолепным красным кальмаром, который на долю секунды остановился в освещенном секторе. Мои глаза уловили лопатообразное тело и десять щупалец. Его длина была около восемнадцати дюймов. В следующий миг кальмар исчез, а на его месте я увидел облачко чернил. Они были белого цвета.
Известно, что кальмары и осьминоги выделяют бурые чернила. И я крикнул Гуо:
- Кальмар выпустил белые чернила!
- Брось, - ответил он. - Просто у тебя глаза устали. Дай им отдохнуть.
Еще один кальмар явился и исчез, оставив белое облако. Я выключил прожектор. Облако светилось. Еще одно!..
- Дай мне поглядеть, - сказал Гуо.
Я отодвинулся от иллюминатора, и капитан воскликнул:
- Один из них выбросил белое облако почти во весь иллюминатор.
Я поспешил снова занять свой наблюдательный пост, боясь хоть что-нибудь упустить.
- Четыре тысячи футов, - сообщил Гуо.
Мое сердце забилось чаще. Мы приближались ко дну. Я смотрел вниз, туда, где во мраке терялся световой столб. В толще под ним что-то тускло светилось - это грунт отражал наш луч. Сейчас ФНРС-3 впервые совершит подводную посадку… В ста пятидесяти футах отчетливо вырисовывалось чистое, ровное дно. Оно поднималось нам навстречу. Гайдроп коснулся грунта и отдал ровно столько веса, сколько было нужно, чтобы погружение прекратилось. Посадка была исключительно мягкой. На глубине 4240 футов ФНРС-3 замер в равновесии в десяти футах от морского дна.
- Акула! - крикнул я.
- Первый известный мне случай глубинного опьянения при нормальном атмосферном давлении, - отметил Гуо.
- Еще одна!
- А случай-то тяжелый, - добавил Гуо.
Я подвинулся, уступив ему половину окошка. Перед нами была необычно маленькая акула, всего около трех футов в длину. Она подошла вплотную к плексигласовому иллюминатору, понюхала его и медленно удалилась, так и не постигнув, что за циклоп вторгся в ее царство.
На свет пришли другие, более крупные акулы, длиной от восьми до десяти футов. От родичей в верхних слоях океана их отличали широкие плоские головы и белые, с зеленоватым отливом глаза.
Зачем им вообще глаза здесь, в вечном мраке? Может, они выслеживают свою добычу по свечению? Какой-то предмет на дне отвлек меня от этих размышлений. Я присмотрелся: газета, даже буквы можно разобрать. Надводный мир н здесь не оставил нас.
- Попробуем опустить кабину на самый грунт, - предложил я.
- Давай.