Ансары, или мединские помощники, содействовавшие ему в войне, стали теперь опасаться, чтобы успех не оказался пагубным для их собственных интересов. Они тревожно следили, когда он после молитвы на холме Сафа однажды сидел и пристально глядел на Мекку – место его минувшей борьбы и современной славы. "Воистину, – сказал он, – ты наилучший из городов и наиболее любимый Аллахом! Если бы мое собственное племя не изгнало меня отсюда, я никогда не покинул бы тебя!". Услыхав эти слова, ансары начали говорить между собою: "Вот, посмотрите, Магомет стал теперь победителем и главою своего родного города; наверное, он будет жить в нем и покинет Медину!". Пророк обратился к ним с мягкой укоризной: "Нет, – воскликнул он, – когда вы мне доказали вашу верность, я поклялся жить и умереть с вами и был бы недостоин звания служителя Бога и Его пророка, если бы оставил вас!". Он не изменил своему слову и до самой смерти оставался в Медине, служившей ему пристанищем.
Магомет не удовлетворился очищением Каабы и уничтожением идолопоклонства в своем родном городе; он рассылал своих вождей во главе вооруженных отрядов, чтобы уничтожать идолов у различных племен, населявших соседние города и деревни, и обращать в ислам идолопоклонников.
Из всех этих военных "апостолов" ни один не проявлял такого рвения, как Халид, подъем духа которого еще не улегся после недавнего обращения. Прибыв в Наклах, куда сходились идолопоклонники-курайшиты для поклонения своим богам в храме Уззы, он проник в священную рощу, разорил храм и выбросил идола. Тут, крича и ломая руки, выбежала страшная старуха, черная, нагая, растрепанная, но Халид одним ударом сабли разрубил ее пополам. Он рассказал об этом Магомету, недоумевая, была ли это жрица или дьявол. "Поистине, – отвечал пророк, – убитая тобою была сама Узза".
С таким же поручением в соседнюю область Техама "апостол" Халид отправился в сопровождении трехсотпятидесяти человек, часть из которых принадлежали к племени сулеймитов. С ним поехал и Абдалрахман, один из самых первых прозелитов. Пророк велел ему проповедовать мир, внушать обращение в веру по доброй воле и избегать насилий, если на них не будут нападать. В течение двухдневного пути в Техаму ему пришлось проходить через земли племени джадсимитов. Большинство населения уже приняло ислам, но некоторые еще держались сабейской веры. Раньше это племя ограбило и убило дядю Халида, а также и отца Абдалрахмана, равно как и нескольких сулеймитов, когда они возвращались из Счастливой Аравии. Опасаясь мести со стороны Халида и его войска за эти злодейства, джадсимиты вооружились при их приближении.
Халид втайне радовался, видя, что они вышли к ним навстречу в боевом порядке.
Окликнув их повелительным тоном, он спросил:
– Мусульмане вы или неверные?
Они отвечали нерешительно:
– Мусульмане.
– Почему же вы вышли к нам навстречу вооруженные?
– Потому что у нас есть враги среди некоторых племен, которые могут застать нас врасплох.
Халид строго приказал им сойти с лошадей и сложить оружие; некоторые повиновались и были тотчас же схвачены и связаны; остальные бежали. Приняв их бегство за признание вины, он пустился преследовать их, убивая бегущих, разорил их страну и в избытке усердия умертвил даже некоторых пленных.
Магомет, узнав об этой ничем не вызванной жестокости, поднял руки к небу и призвал Бога в свидетели своей невиновности. Халид же после своего возвращения на упреки Магомета сваливал всю вину на Абдалрахмана, но Магомет с негодованием отверг эту клевету на одного из самых ранних и лучших своих последователей. Великодушный Али был немедленно послан с поручением возвратить джадсимитам все отнятое Халидом и выплатить денежное вознаграждение родственникам убитых. Поручение это было по душе Али, и он честно его выполнил. Он тщательно узнавал о потерях и страданиях каждой потерпевшей личности и оказал всем полное удовлетворение. Когда все потери были возмещены и все было улажено, он разделил оставшиеся деньги между народом, так что своей добротой внес радость во все сердца. Пророк хвалил и благодарил Али, а мстительный Халид заслужил порицание даже тех, кому он старался угодить.
– Смотри, – сказал он Абдалрахману, – я отомстил за смерть твоего отца.
– Скажи лучше, – возразил с негодованием тот, – что ты отомстил за смерть своего дяди! Ты опозорил веру поступком, достойным идолопоклонника.
Глава тридцать первая
Неприязненные действия в горах. Враждебный лагерь в долине Аутас. Битва в ущелье Хунайн. Взятие неприятельского лагеря. Свидание Магомета со своей кормилицей. Раздел добычи. Магомет на могиле своей матери.
Пока воинственные "апостолы" Магомета распространяли его учение острием меча в долинах, в горах подготовлялась страшная гроза. Чтобы обуздать силу, способную поработить всю Аравию, образовался союз между такифитами, хавазинами, джатсимитами, саадитами и некоторыми другими отважными горными племенами бедуинов. Саадиты, или бен-Саад, о которых уже упоминалось, были те самые пастушеские арабы, среди которых воспитывался Магомет в детстве, когда, по словам предания, ангелом вынуто и очищено было его сердце. Такифиты, стоявшие во главе союза, представляли собой сильное племя, владевшее большим городом, Таифом, с его плодородной территорией. Они были фанатичные идолопоклонники, и в их столице находился знаменитый храм идола-женщины – ал-Лат. Читателю уже известно их недостойное отношение к Магомету, когда тот пытался проповедовать свое учение в Таифе. Они бросали в него на площади камни и в конце концов с издевательством выгнали его за ворота. Опасение мести с его стороны заставило, вероятно, такифитов так энергично приняться за составление союза.
Малек ибн Ауф, глава такифитов, был главным начальником этого союза. Долину Аутас, лежащую между Хонейном и Таифом, он назначил местом сбора и лагеря; кроме того, зная, насколько натура арабов изменчива и как они склонны по малейшему капризу возвращаться домой, он приказал им привезти с собой свои семьи и пожитки. Согласно этому повелению они собрались с разных сторон в количестве четырех тысяч воинов, и с ними же в лагере были толпы женщин и детей и многочисленные стада и табуны.
Средство, придуманное Малек ибн Ауфом, чтоб удержать воинов, не одобрял Дораид, глава джадсимитов. Это был очень старый, столетний воин, худой, как скелет, почти слепой и до того слабый, что его перевозили на носилках, помещенных на спине верблюда. Однако хотя сам он и не мог участвовать в битве, но советы его как опытного воина были драгоценны. Этот ветеран пустыни советовал женщин и детей тотчас же отправить домой, а лагерь освободить от бесполезного переполнения. Совет его не был принят, и долина Аутас продолжала представлять из себя скорее пастушеский привал какого-нибудь племени, чем наскоро набранное войско.
Между тем Магомет, услыхав о надвигающейся грозе и желая предупредить ее, выступил во главе двенадцатитысячного войска, сформированного частью из мекканских беглецов и мединских помощников, частью из степных арабов, которые не все еще приняли его веру.
Предпринимая поход, Магомет надел на себя блестящие латы и шлем и сел на своего любимого мула Далдала. Он редко пользовался ратным конем, так как никогда не принимал живого участия в битвах. Недавние успехи и численное превосходство придавали ему уверенность в легкости победы, так что он вступил в горы, не принимая никаких предосторожностей, и, бросившись вперед на неприятельский лагерь при Аутасе, очутился в глубине мрачной долины на границе Хонейна. Отряды пробирались беспорядочно по неровному ущелью, каждый выбирая себе дорогу. Вдруг посыпался на них град стрел и камней, уложивших двух или трех воинов мертвыми у ног Магомета и ранивших некоторых других. Оказалось, что Малек с лучшими воинами занял высоты, господствовавшие над этим тесным ущельем, так что каждый утес, каждая пещера были заняты стрелками и пращниками, а некоторые из них спускались вниз, чтобы сразиться в узких проходах.
Охваченные паникой, мусульмане повернули назад и обратились в бегство. Тщетно Магомет призывал их как начальник и взывал к ним как пророк – каждый думал о своем собственном спасении и о том, как бы выбраться из этой страшной долины.
Все казалось потерянным, и некоторые, недавно и насильно обращенные в ислам, невольно обнаруживали восторг, предполагая, что счастье отвернулось от пророка.
"Клянусь небом! – вскричал Абу Софиан, смотря на бегущих мусульман. – Ничто не остановит их, пока они не добегут до моря".
"А, – воскликнул другой, – настал конец волшебной силе Магомета!".
Третий, лелеявший в глубине души жгучее желание отомстить за смерть своего отца, убитого мусульманами в битве при Ухуде, во время общего смятения убил бы пророка, если бы несколько преданных последователей не окружили и не защитили его. Сам же Магомет в порыве отчаяния пришпорил и направил своего мула прямо на неприятеля; но ал-Аббас схватил узду и удержал его от верной смерти, испустив в то же время крик, огласивший все долины. Ал-Аббас отличался необыкновенно сильными легкими и в этот критический момент спас армию. Мусульмане ободрились, услыхав хорошо знакомый голос, и, видя, что их не преследуют, вернулись на поле битвы. Неприятель спустился с высот, и в ущелье произошло кровопролитное сражение. "Огонь запылал!" – воскликнул Магомет с восторгом при виде блеска оружия и сверкания копий. Затем, нагнувшись с седла и взяв полную горсть пыли, он бросил ее в воздух в сторону неприятеля. "Да смутятся лица ваши, да ослепит вас эта пыль!" – воскликнул он. И они ослепли по его слову и бежали в беспорядке, говорят мусульманские писатели, хотя их поражение можно приписать скорее перевесу сил мусульман и воодушевлению, вызванному восклицанием пророка. Малек и такифиты искали убежища в отдаленном городе Таифе, а остальные удалились в лагерь в долине Аутас.
Магомет, оставаясь в долине Хунайн, послал Абу Амира с большими силами атаковать лагерь. Хавазины храбро защищались. Абу Амир был убит, но племянник его, Абу Муса, сделавшись главнокомандующим, одержал полную победу, нанеся большой урон неприятелю. В лагере им достались богатая добыча и много пленных вследствие неразумного распоряжения Малека ибн Ауфа, который, вопреки умному совету ветерана Дораида, загромоздил место стоянки семьями союзников с их пожитками, стадами и табунами.
Здесь, кстати, стоит упомянуть о дальнейшей судьбе Дораида, этого старого воина пустыни. Пока мусульманские отряды, рассеявшись по лагерю, хлопотали о захвате добычи, один молодой сулеймит, Рабиа ибн Рафи, заметил верблюда с носилками на спине и погнался за ним, думая найти на носилках какую-нибудь красавицу. Догнав верблюда и отдернув полог, он увидел старика Дораида, которого можно было принять за скелет. Рассерженный и разочарованный, Рабиа замахнулся на старика мечом, но оружие переломилось. "Твоя мать, – презрительно сказал старик, – дала тебе негодное оружие; ты можешь за моим седлом найти хорошее".
Юноша воспользовался его саблей; но когда он вынимал ее из ножен, Дораид, заметив, что он сулеймит, воскликнул: "Передай своей матери, что ты убил Дораида ибн Симма, который во время войны оказал покровительство многим женщинам ее племени". Слова эти не произвели на юношу никакого впечатления, и он раскроил череп ветерана его же саблей. Когда Рабиа, вернувшись в Мекку, рассказал своей матери об этом убийстве, та с упреком сказала ему: "Ты действительно убил благодетеля нашего племени. Три женщины из твоей семьи были освобождены из плена Дораидом ибн Симмой".
Абу Амир, вернувшись с победой к Магомету, торжественно выставил добычу, захваченную в лагере, и женщин и детей, забранных им в плен. Одна из пленниц пала к ногам пророка и умоляла его о помиловании, называя себя его молочной сестрой, ал-Шимой, дочерью кормилицы его, Халемы, которая воспитала его в Саадитской долине. Магомет напрасно старался узнать по ее поблекшим чертам блестящую товарку своих детских игр, но она обнажила спину и показала ему рубец на том месте, где он из шалости укусил ее, когда был еще ребенком. Тут уже он, не сомневаясь больше, отнесся к ней ласково и предложил ей или остаться у него под его защитой, или возвратиться домой к родным.
Мусульмане были в недоумении, как им поступить с пленницами. Можно ли жениться на замужних женщинах, не впадая в прелюбодеяние? Откровение Корана разрешило затруднение. "Вы не должны жениться на свободных замужних женщинах, – гласит оно, – пока правая рука ваша не обратила их в рабство". Согласно с этим правилом все женщины, взятые в плен, могут стать женами тех, кто завладел ими, хотя бы они и были замужние. Победители при Хонейне не замедлили воспользоваться этим правом.
Оставив пленниц и добычу в безопасном месте и под верной охраной, Магомет начал преследовать такифитов, укрывшихся в Таифе. Чувство мести присоединилось к его благочестивому рвению, когда он приблизился к этому идолопоклонническому месту, свидетелю обид и оскорблений, нанесенных ему, и когда он увидел те ворота, из которых был когда-то позорно изгнан. Но стены были слишком крепки, крепость слишком хорошо защищена, чтобы можно было прибегнуть к штурму, так что первое время мусульмане ограничились катапультами, таранами и другими стенобитными орудиями, употребляемыми при осадах, но которых арабы раньше не знали, а теперь приготовляли под руководством Салмана ал-Парси, обращенного перса.
Осажденные отразили, однако, атаку, осыпая осаждающих дротиками и стрелами и обдавая расплавленным железом их щиты из воловьей кожи, под прикрытием которых они приближались к стенам.
Магомет между тем опустошил поля, сады и виноградники и объявил, что все рабы, которым удастся убежать из города, получат свободу. В продолжение двадцати дней он вел безуспешную осаду, каждый день становясь на молитву на полдороге между палатками жен своих, Омм-Салмы и Зайнаб, которым выпал жребий сопровождать его в этом походе. Надежда на успех начала покидать его, и он еще более пал духом, когда увидел сон, который был неблагоприятно истолкован Абу Бакром, искусным снотолкователем. Он намеревался снять осаду, но войско возроптало, и он отдал приказ штурмовать одни из ворот. Противники защищали их с обычным упорством, и убитых было много с обеих сторон; Абу Софиан, храбро сражавшийся при этой осаде, лишился глаза, и мусульмане были окончательно отражены.
После этого Магомет снял осаду, обещав своему войску возобновить со временем штурм, и затем отправился к месту, где находилась добыча, захваченная во время недавней схватки. Она состояла, по словам арабских писателей, из двадцати четырех тысяч верблюдов, сорока тысяч овец, четырех тысяч унций серебра и шести тысяч пленных.
К Магомету вскоре явилась депутация от хавазинов с изъявлением покорности их племени и с просьбой возвратить им семьи и имущество. С посланными пришла и Халема, кормилица Магомета, женщина уже очень старая. Воспоминания детства тронули его сердце.
– Что вам дороже, – спросил он у хавазинов, – семьи ваши или имущество?
– Семьи, – отвечали они.
– Что касается меня и ал-Аббаса, – сказал он, – то мы согласны возвратить вам нашу долю пленных, но ведь для этого нужно согласие и других. Приходите ко мне после полуденной молитвы и скажите: "Мы умоляем посланника Божия посоветовать последователям своим возвратить нам жен и детей наших; мы молим также и последователей его ходатайствовать пред ним за нас".
Посланные поступили по его совету. Магомет и Аббас тотчас же отказались от своей доли пленных; примеру их последовали и все остальные, за исключением воинов племен Тамии и Фазара; но Магомет добился и их согласия, обещав им при следующем походе шестую часть пленных.
Таким образом, благодаря Халеме освобождены были все пленные ее племени. Предание передает рассказ, показывающий, как почтительно относился Магомет к этой скромной покровительнице его детства. "Как-то раз сидел я с пророком, – говорит один из его учеников, – как вдруг неожиданно предстала пред ним женщина; он встал и разостлал ей свою одежду для сидения. После ее ухода кто-то сказал мне, что эта женщина кормила грудью пророка".
Магомет отправил теперь гонца к Малеку, который еще оставался в Таифе, с предложением возвратить ему всю добычу, взятую в Хунайне, и подарить, кроме того, сто верблюдов, если он сдастся и примет веру. Это великодушное предложение победило и обратило в веру Малека, который привел под знамя пророка еще несколько союзных племен. Он тотчас же был поставлен во главе их и оказался впоследствии строгим бичом в деле веры для бывших союзников своих, такифитов.
Мусульмане стали опасаться, чтобы Магомет под влиянием этих великодушных побуждений не расточил бы всех богатств, приобретенных после недавних битв; поэтому, столпившись вокруг него, они восстали против принятого дележа добычи и пленных. Но он, укоризненно взглянув на них, сказал: "Разве я был когда-нибудь жаден или поступал когда-нибудь нечестно или незаконно?". Потом, вырвав волос со спины верблюда и возвысив голос, он воскликнул: "Клянусь Аллахом, я никогда из общей добычи ни на волос не брал больше своей пятой части; да и эта пятая часть издерживалась всегда вам же на пользу!".
Затем он разделил добычу по-прежнему: четыре пятых отдал войску, а свою пятую часть разделил между людьми, верность которых ему хотелось удерживать и далее. Союзникам своим, курайшитам, он мало доверял. Может быть, он прослышал, что некоторые из них радовались заранее, предвидя его неудачу; поэтому он теперь старался скрепить союз этот подарками. Абу Софиану он дал сто верблюдов и сорок окков серебра в награду за глаз, потерянный им при штурме таифских ворот. Акрему ибн Абу Джаля и других он также оделил из своей собственной доли соразмерно их заслугам.
Среди недавно обращенных и, таким образом, облагодетельствованных был поэт Аббас ибн Мардас. Он остался недоволен своей долей и излил свое недовольство в сатирических стихах. Слух об этом дошел до Магомета. "Возьмите отсюда этого человека и вырежьте ему язык", – сказал он. Омар, всегда склонный к строгим мерам, готов был исполнить это приказание буквально и немедленно; но другие, лучше знавшие намерение пророка, привели дрожащего Аббаса на площадь, где находился доставшийся в добычу скот, и предложили ему выбрать любых верблюдов по своему вкусу.